***
Прижимаюсь горячим лбом к холодному стеклу, медленно опуская кружку с остывающим кофе на подоконник. Пытаюсь дышать, но почему-то не получается, будто воздух испаряется по пути в лёгкие. Погода в Лондоне под стать настроению – грязно-серые тучи, мелкий моросящий дождь и рваные лоскуты тумана, устилающие красивые улицы и обшарпанные переулки. Хотелось бы унять внутреннюю дрожь, перестать сжиматься в комок, натягивая рукава старой спортивной кофты до самых костяшек, с лёгкостью натянуть дежурную улыбку, переодеться в новый смокинг и явиться вечером на премьеру как ни в чём не бывало. Тонуть в комплиментах, позировать на камеру, отвечать на бесконечные вопросы о съёмках, о роли, о фильме. Обнять тебя наравне со всеми, бесстрашно взглянуть в твои зеленовато-карие глаза. Сесть в зале рядом с тобой, набросив на себя тень безразличия. Почти год прошёл, всё прошло, перегорело, забыто, совсем не болит, ну, может, чуть-чуть, не беда, пройдёт. Смутно опасаюсь, ничего путного из этой затеи не выйдет. Лучше не выходить из дома вовсе, не обнимать тебя на камеру, не вдыхать твой запах, болезненно родной, сводящий с ума. Не слышать твой голос, мягкий, тихий, задумчивый. Убеждал себя, будто давно забыл, как ты произносишь моё имя, но помню, чуть хрипло, на выдохе, словно касаясь обветренными с мороза руками хрупких струн. Хотел бы я никогда не встречать тебя. Не любить тебя, не прикасаться к тебе, не вдыхать тебя, не чувствовать... Не было бы забытых обещаний, ночных слёз, тяжести в груди, тягучего тумана в голове, в котором тонут мысли. Никаких снов из воспоминаний, где я просыпаюсь рядом с тобой, швыряю в тебя подушкой, слышу твой смех. Чувствую твои пальцы в своих волосах, жмурюсь, тянусь ближе, ловя твоё дыхание на своих губах. Бегу, держа тебя за руку, под дождём, резко замираю, и ты налетаешь на меня, прижимая к себе, утыкаясь носом в мою шею. И мы стоим, мокрые от дождя, ослеплённые друг другом, счастливые... А я позволяю себе верить, что ты со мной навсегда, когда дрожу от твоего шёпота «Бенни, что ты со мной делаешь..», смотрю в твои глаза, отвечаю на твой поцелуй и так отчаянно боюсь поверить в реальность. Болтаю с тобой до глубокой ночи, пока не засыпаю, укутавшись в тепло твоих рук. Просыпаюсь от запаха свежесваренного кофе, зарываюсь в одеяло от настойчивых солнечных лучей, а ты, хохоча, стаскиваешь его с меня, целуя в лоб. «Бен, ты как ребёнок,» – наигранно ворчишь, пока я пытаюсь нагло укрыться подушкой – «Вставай давай, сегодня начинаем в 8, у тебя.. у нас 20 минут на душ». Смеёшься, когда я подскакиваю, и сделав глоток обжигающего кофе, тяну тебя в ванную. Брожу по ночному Лондону, крепко сжимая твою руку, ёжась на стылом ветру. Фыркаю, когда ты снимаешь шапку и неловко натягиваешь её мне на голову, пытаюсь снять, а ты не даёшь, обхватываешь мою голову руками, опуская шапку почти до глаз. «Замёрзнешь, придурок,» – касаешься носом моего виска, невесомо целуешь в щёку, и от этих невинных прикосновений, от тихой нежности твоего голоса у меня щиплет глаза. «Просто ветер, ничего страшного, пойдём,» – прячусь за эту спасительную ложь. Ты стал моим миром, я мог дышать, я мог жить лишь тобою. Ты стал моим океаном, в который я вошёл уже по плечи, и вместо того, чтобы развернуться, броситься обратно, делал шаг за шагом в глубокую чернеющую воду. Оставшееся звенеть в тишине признание «Джо, я... я кажется, я... люблю тебя,» – нагрело воздух между нами до предела. Я помню, как разжались твои руки, как ты отпустил меня, как отступил назад, бросая на меня растерянный взгляд. «Прости,» – шептал ты, набрасывая куртку, разворачиваясь, обходя меня, застывшего в немом испуге. «Прости,» – шептал ты, открывая дверь, опуская глаза, пока я молча смотрел, как рушится мой мир. «Прости,» – едва за тобой закрылась дверь, ноги стали ватными, свет слишком ярким, пространство поплыло, и я осел на пол, силясь сделать вдох, слепо шаря трясущимися руками по полу. Хотел кричать, но голоса не было, хотел броситься за тобой, догнать, солгать, что пошутил, но тело не желало подчиняться... Я, словно марионетка без ниток, валялся на полу. Время – ложь. Не лечит, убивает. Я чувствовал себя воскрешённым мертвецом, которому нет места в этой реальности. Непонятно, зачем просыпаться, завтракать, одеваться, идти куда-то, и остальное непонятно, зачем оно вообще? Только... разве мёртвым бывает больно? Вздрагиваю, мысли прерывает настойчивый звонок в дверь. Одновременно с ним вибрирует смартфон, высвечивая смску: «Не откроешь, вышибу дверь». Гвилим. Перестать общаться с ним было ошибкой, я сильно скучаю, но слушать его бесконечные «Вылетаю к Джо», «А мы с Джо..», «Слушай, Джо недавно рассказал..» стало невыносимо. Нехотя отхожу от окна и плетусь к двери, с тихим вздохом поворачивая замок. – Бен! – Ли буквально вваливается в квартиру, заключая меня в крепкие объятия, – Как ты, дружище? Ты, что, ещё не готов? Ёб... Бен! Начало через два часа, а с вашими пробками... Отпустив меня, Гвилим недовольно качает головой. – Знаю, – безразлично откликаюсь, растягивая кофту ещё больше, пытаясь натянуть её до самых кончиков пальцев. – Гвилли, я... как-то не очень себя чувствую. Наверно, не пойду. Ли смотрит удивлённо, если не сказать, ошарашенно. – Харди, ты рехнулся? Ты уже пропустил промо-тур, не приехал в Лос-Анджелес, но европейская премьера... – он разводит руки, давая понять, что я перебарщиваю с игнором общественных мероприятий. – Мне правда хреново, – отворачиваюсь, скрещивая руки на груди, – Холодно... Знобит похоже. – Хм, скажи мне, Бенни, – не сразу замечаю, что голос Ли доносится уже с кухни. – Когда ты нормально ел в последний раз? Хороший вопрос. – Вчера... Позавчера... – останавливаюсь в дверях кухни, глядя, как Гвилим критично осматривает содержимое холодильника. – И ты ещё жив? Твоими продуктами оборону держать можно, – хмыкает Ли, стуча по полке холодильника старым куском засохшего сыра и с осторожностью тыча пальцем в нечто мягкое, скользкое и плесневелое. – Ну да, такими помидорами только врагов и кормить. – Я был в кафе, – отмахиваюсь я. – Ага, – кивает Гвилим, пробегая по мне сердитым взглядом, – заметно. Из-за висящей мешком одежды, заметить мою худобу непросто. Вернувшись с последних съёмок три недели назад, я стал выходить из квартиры только по ночам – выкурить пару сигарет и вынести мусор. Еду заказывал в интернете, съедая от силы четверть, остальное выбрасывал или оставлял портиться в холодильнике. – Так, – щёлкает пальцами Ли, – сейчас ты в темпе приводишь себя в порядок, а я пока сгоняю на вашу заправку за углом, притащу кофе с пончиками. – Да брось, всё равно там кормить будут. – Деликатесы для элиты – та ещё херня, – фыркает Гвилли, заталкивая меня в ванную. – Чтобы когда я вернулся, ты был готов.***
Камеры ослепляют, от шума и криков кровь шумит в висках, скулы порядком устали от натужной фальшивой улыбки, и этот вечер кажется если не бесконечным, то точно самым длинным в году. Мне жарко, невыносимо жарко, хотя на улице холодный октябрь, я задыхаюсь, точно задыхаюсь, хотя смокинг, заказанный в ателье, сидит свободнее, чем надо. Улыбка. Вспышка. Небрежно провожу рукой по волосам. Вспышка. Убираю руку в карман. Вспышка. Вспышка. Кто-то осторожно берёт меня под руку, тянет на себя. Поспешно оборачиваюсь и сталкиваюсь с твоим тихим, робким взглядом. Замираю, давясь спёртым воздухом, чувствую, как дрожь прокатывается по телу, а сердце начинает стучать непозволительно громко. Едва затянувшиеся шрамы трещат по швам, рвутся, обнажая беззащитную и голую кожу. – Бенни, – не могу оторвать от тебя глаз, каждой клеткой тела впитывая вибрацию твоего голоса. Я дрожу, я горю... Я распадаюсь на мириады атомов и собираю себя вновь. Ты обнимаешь меня, и я обнимаю в ответ, прижимаясь к тебе всем телом, чувствуя, как ты часто-часто дышишь, совсем также, как когда-то прежде, уткнувшись носом мне в шею. Мне больно, так больно... Мне страшно, панически страшно. Мне хочется вырваться и бежать, бежать не останавливаясь, подальше от тебя, от твоих рук и глаз. Я мягко отстраняюсь, с изумлением замечая крошечные капли влаги на твоих ресницах. – Надо же Джо, а я и не думал, что ты будешь так рад нас видеть! – Рами с силой хлопает тебя по плечу, а ты улыбаешься, и перед тем, как повернуться к нему, успеваешь коснуться рукой моих дрожащих пальцев. – Сам не ожидал, – твой тон мгновенно меняется, а взгляд становится непроницаемым. – Я чертовски соскучился по вам, дамочки.***
Ты ловишь меня на афтепати, возникая из ниоткуда, заставляя поперхнуться шампанским. Я растерян, и поэтому не особо сопротивляюсь, когда ты вытаскиваешь меня на улицу под предлогом покурить. Лжец. Ты не куришь. Ты не переносишь запах сигарет. – Бенни, – глядя на мои жалкие попытки поджечь сигарету, не выдерживаешь, вырывая её из моих рук, отправляя в ближайшую мусорку. – Посмотри на меня, Бен... Но я упрямо гляжу на свои ботинки, словно поражаясь, зачем они, зачем люди вообще придумали обувь? – Бен, – ты обхватываешь моё лицо руками, упрямо пытаясь поймать мой взгляд. – Я знаю, ты ненавидишь меня. Я... я идиот, Бен. – Брось, – как же сильно я мечтаю не чувствовать то, что чувствую рядом с тобой, чувствую из-за тебя. – Идиот я. Прости, что не отвечал на звонки. Это глупо, мы взрослые люди, ты дорог мне, как друг, и я... Ты не даёшь мне договорить, притянув ещё ближе, сминая мои губы поцелуем. От неожиданности я распахиваю глаза, застыв, не смея шелохнуться. Ты обнимаешь меня слишком сильно, ты целуешь так безумно, дико, нетерпеливо... И я поддаюсь. Опуская веки, я отвечаю тебе. Твоё дыхание сбивается, ты стонешь мне в рот, ты кусаешь мои губы, твои руки бешено скользят по моей спине, между нами искрится воздух, а в лёгких больно от нехватки кислорода. – Джо... Джо, Джо, стой... – с трудом отрываясь от тебя, я расфокусированно смотрю в твои потемневшие глаза. – Что... Что это значит? Что ты от меня хочешь? – Прости меня, Бенни, – ты гладишь меня по щеке, и я тянусь за твоими ласками, наклоняя голову, прижимаясь к твоей ладони. – Давай попробуем ещё раз? – Ещё раз... Что? – шепчу я. – Я скучал. Очень. Я не могу без тебя... – сбиваешься, нервно переступаешь с ноги на ногу, вплетаешь пальцы в мои волосы, перебираешь их, смотришь на меня с таким желанием, такой жаждой, что я тихо таю от тебя, от твоих прикосновений. – Давай начнём заново? Мои шрамы горят, горят сильнее, чем прежде, но только этот огонь больше не причиняет боли. Он уничтожает, выжигает ядовитую горечь из моих ран. И они пылают.