Неизбежность

      Хаул привык питаться девичьими сердцами. Для этого не требовалось особых усилий. Ведь Пендрагон был действительно очень красив, настолько, что хватало простой улыбки, чтобы очередная красавица растаяла. Оставалось дело за малым, но исход один — он забирал сердечки бедных девушек. Съедая их, но не чувствуя удовлетворения от этого. Так проходил день за днем.       Волшебник привык возвращаться домой и слышать нелестные замечания Кальцифера. Этот неуемный огонек заставлял улыбаться от одной фразы, даже сказанной серьезно и по делу. Маркл все также помогал по хозяйству, оповещая о новостях и письмах, присматривал за всем и не давал скучать демону.       Война не доставляла никакого наслаждения, всякий раз выбираясь на улицу, Хаул думал, что все людские расприи бессмысленны и лишены всякой надежды на хороший исход. А после — возвращался уставший домой, грустно смотрел на огонь и чувствовал эту тягучую пустоту в районе грудной клетки. — Тебе надо поесть. — безмятежно цокал Кальцифер, косясь на дровишки поблизости. Пендрагон знал, что речь идет совершенно не о беконе и яйцах. Вздыхая, хозяин ходячего замка поднимался на второй этаж, скрывая свои мысли и пряча страх перед тем, что ждет его впереди.       Очередная девушка попалась в сети чарующего взгляда волшебника. Хаул крутил паутину, охотясь за мелкой мушкой, что так неумело пыталась избежать попадания в его плен. Блондин так играл. Скучное развлечение, которое уже выучилось наизусть и осточертело до невозможного. Но чтобы восстановить силы, нужно питаться. Пендрагон все также продолжал вздыхать, съедая очередное сердце и совершенно ничего не чувствуя. Будто то, что он только что употребил, — иллюзия.       Возвращаясь домой, Хаул застал до селе удивительную картину: прирученный и возмущенный Кальцифер, старушка, так яро хлопочущая над едой, и Маркл, подающий продукты из корзинки. Демон, завидев Пендрагона, сразу же начал жаловаться на бестактное отношение к себе, но хозяина замка совершенно не волновало сейчас сказанное огоньком. Взгляд устремлен на гостью, что так обжилась за все то время, пока его не было в замке.       Тем временем незваная старушка не собиралась покидать дом. Обустроилась, навела порядок. И, кажется, с каждым днем Хаул с желанием хотел поскорее вернуться домой, чтобы понаблюдать, что на этот раз вытворит Софи. Волшебнику нравилась храбрость и некоторая наглость. Возможно именно потому, что сам Пендрагон считал себя трусом, не умеющим принимать свои ошибки.       Возвращаясь ночью в обличие птицы, Хаул все чаще стал думать о том, что не смог бы отпустить Софи. Тягость обратного перевоплощения в человека, непосильная ноша волшебника, да и эта непрекращающаяся война. Он желал лишь одного — обезопасить себя и своих близких от всего этого ужаса. Но каждый раз усмехался своим мыслям, понимая, что настоящий ужас — это то, во что он постепенно превращается. — Ты бы поаккуратнее. — каждый раз говорил Кальцифер, хватая подготовленное Софи дровишко. Ночью все спали, а Хаул мог умиротворенно сесть около демона, не боясь о том, что кто-то вдруг проснется и увидит волшебника в столь нелицеприятном виде.       Софи крепко спала на диване, укутавшись в теплое одеяло. Это безмятежное выражение лица, спокойствие и ощущение, будто он действительно оказался дома. Хаулу нравилось наблюдать за тем, как Хаттер спит. И дело не в том, что она становилась вновь молодой, забывая про свое проклятье. Это стало его традицией. Всякий раз проверять сохранность ее сна, а уже потом заботиться о себе.       Каждый раз возвращаясь домой, Хаул понимал, что не сможет отпустить Софи. Даже если когда-нибудь она скажет, что захочет уйти. Трусость перед тем, что с ним будет? Эгоизм? Боязнь за Софи? Он не знал, но всякий раз рисовал себе сцены возможного прощания, как бы мысленно готовя себя к неизбежному.       Но она была рядом, помогала и поддерживала, не смотря на все сложности. Сама того не осознавая, она делала Хаула сильнее. Меняла его, ломая все построенные им преграды от внешних опасностей. А потом вместе с ним лепила новые, более мощные, защитные стены от посторонних атак. Благодаря ей он понял зачем должен сражаться на войне, ради чего нужно стараться и приложить все усилия для сохранения мира.       Доброта Софи по отношению к окружающим стала той самой дверцей. Хаул уже не ел сердца девушек, понимая, что просто не сможет в очередной раз забрать чье-то сердце, не почувствовав при этом совершенно ничего внутри себя, никаких перемен. А Софи могла будоражить кровь, заставлять что-то чувствовать и меняться, не смотря на то, что для этого она ничего не отдавала ему, не дарила свое сердце и ничего при этом не обещала. И это манило, как мотылька на огонь.       Маркл как-то обмолвился, что приходила мама Софи. Мальчик успел испугаться, когда женщина заговорила о том, что девушке больше не придется работать прислугой, что она может забрать ее к себе. Тогда Хаул задорно улыбнулся ребенку, спрашивая о том, что же сказала их любимая Софи. Маркл весело ответил, что Хаттер не собирается уходить. Тогда Пендрагон понял, что если бы у него было сердце, то оно определенно совершило бы кульбит.       Хозяин ходячего замка каждый день рисовал себе сцены, когда ему придется отпустить Софи. Это были душераздирающие пытки фантазии над разумом. Иногда Хаул просыпался в поту, благодаря всевышние силы за то, что это был просто сон. Пендрагон не знал, что с ним происходит, но он не мог пережить эти прощальные слова из уст Хаттер.       Хаул каждый день представлял себе, как Софи соберется и захочет уйти. Ровно столько же он представлял, как откажет ей и никуда не отпустит.