***
— Вам плохо? — Джемин, совершавший вечерний обход, с лампой в руке шёл между рядами коек, когда почувствовал прикосновение тёплой широкой ладони к свободному запястью. Вздрогнув, Джемин осторожно осветил лампой лицо раненого. Из-под шапки всклокоченных иссиня-чёрных волос виднелся свежий бинт, на щеке ссадина, левая рука в подвязке. Грудь молодого мужчины мерно вздымалась, боль в покалеченных конечностях притупилась после инъекции, от того и лицо сонное, спокойное. — Что? — тихо переспросил медбрат, чуть наклонившись к раненому. — Мне думается, что вам плохо, — повторил мужчина. — Вы всегда так задумчивы и печальны, иной раз даже плачете. — Простите, мне нужно закончить обход, — Джемин постарался уйти от разговора с этим проницательным пациентом, но тот лишь чуть крепче сжал руку омеги. — Я говорю не о физической боли, — уточнил он. — О душевной. Я не далее как позавчера пытался вам представиться, когда вы перебинтовывали мне голову, но вы лишь кивнули. И ушли в итоге вместе с господином Джисоном. Он очаровательный юноша. — Вот и ведите беседы с ним, раз он такой очаровательный, — резко ответил Джемин и, вырвав руку, быстро зашагал вдоль ряда, уже не слишком внимательно смотря на других пациентов. Сев за стол в комнате отдыха, Джемин хотел было закончить заполнять бумаги и отправиться спать (дежурил сегодня ночью не он), но буквы расплывались перед глазами, а руки вновь дрожали. Джемин злился на себя за вспышку агрессии, он не позволял себе грубить пациентам, даже самым несносным. И его сегодняшний вечерний собеседник был учтив, внимателен, подметил удручённость омеги. Его проницательность немного пугала, Джемин не хотел делиться столь печальными эмоциями с другими, тем более с солдатами, видевшими и узнавшими вещи и похуже. Хэчану он уже выговорился и выплакался, стало немногим легче, но отпустить мысли о брате и сыне было чуть проще. Старший, казалось, часть боли жаждал забрать себе, чтобы увидеть хоть немного блеска в глазах Джемина. У Хэчана в эвакуацию уехал папа-омега, отец ушёл на фронт, изредка писал, чему сын несказанно радовался. Джемин даже завидовал, ведь от мужа по-прежнему не было вестей. В глубине души Джемин смирился с мыслью, что больше его не увидит. Они жили бок о бок долгое время и поженились, казалось, скорее по привычке, будто сделали что-то обыденное, непринуждённое. Джемину было комфортно рядом с Чонсу, ну, а что касается любви… Он не был уверен, что это именно она. Скорее сильная привязанность. При всей глубине этой дружеской привязанности они всё же разделили постель и зачали ребёнка. Как выяснилось, совершенно не вовремя: началась война. — Вы снова задумались? — приятный, глубокий голос выдернул Джемина из пучины воспоминаний. Сфокусировавшись на раненом, которому омега сейчас делал перевязку, Джемин узнал в нём своего недавнего внимательного собеседника. Тогда в темноте он едва сумел рассмотреть, какие широкие у него плечи, какие выразительные черты лица, какой он привлекательный. Джемину вдруг стало неловко. — Да, извините, я сейчас вас перебинтую, — спохватился омега, разматывая чистую ткань. — Сегодня вы менее грустный, — мужчина тепло улыбался, его тёмные глаза забавно сузились синхронно с движением губ. — Вам виднее, пожалуй, — Джемин понял, что вновь вспылил, и тяжело вздохнул, прикрыв на пару секунд глаза. — Простите. Я не должен был грубить вам тогда. И сейчас не должен. — Вы мне не должны, — отмахнулся мужчина. — Вы в таком состоянии, что сложно замечать что-либо вокруг. — А вы очень проницательны, господин… — Джено, — перебил мужчина и вновь дотронулся до руки Джемина, закреплявшей бинт. — А как вас зовут? — Джемин, — тихо ответил омега. — Давно вам перебинтовывали ногу? — Вчера, — кивнул раненый. — Хорошо, — Джемин сложил использованный бинт и вату в металлический лоток и уже порывался продолжить перевязочные процедуры с другими пациентами, но Джено вновь заговорил: — У вас что-то произошло, — уже без улыбки произнёс он. — Что-то плохое. Поэтому вы такой печальный, худой. Вы так молоды, но уже пережили множество трудностей и потерь. Джемин по-настоящему испугался такого потока мыслей, господин Джено будто читал его как книгу. Поэтому омега с извинениями ретировался, вновь сбегая от разговора. Этот пациент пугал его, но одновременно с этим привлекал столь чутким взглядом на окружающих. После окончания перевязок Джемин посмотрел, что говорится о Джено в картотеке. Нашёл он его довольно быстро, тот поступил с последней партией раненых. Джено был альфой в возрасте двадцати шести лет, работал на автомобильном заводе, был доставлен в госпиталь с сотрясением мозга, сломанной левой ключицей и осколочными ранениями живота и правой ноги. По сравнению с другими товарищами по несчастью он был относительно здоров, по крайней мере не потерял ни одной конечности. Джемин увидел едва заметные проблески седины на его висках, морщинки вокруг глаз проступали глубже, когда раненый улыбался. Он наверняка многое пережил, но оставался чутким к чужим треволнениям.***
На заднем дворе госпиталя медбратья разбили несколько грядок для высаживания овощей, Джемину нравилось проводить время там за работой на воздухе. Вокруг тихо шелестели ветви уцелевших после бомбардировок деревьев, недалеко за оградой бодро бежал ручей. Под теми деревьями поставили несколько скамеек, на них пациенты, которые были в состоянии передвигаться сами, часто вели тихие разговоры, подставляли осунувшиеся лица солнцу. За ручьём виднелись развалины церкви, а рядом — очертания надгробий. Там и похоронили сына Джемина, только вот достойного надгробия неоткуда было достать. — Здравствуйте, — Джемин вздрогнул от неожиданности, едва не выронив из рук садовую лопатку, которой аккуратно ровнял землю. Обернувшись на голос, он увидел на скамье в тени раскидистой сосны Джено, поставившего рядом костыль. — Сегодня хорошая погода. Погода и вправду была приятной, солнечной, наступало лето. Дела в госпитале шли довольно неплохо, линия фронта сдвинулась, и сейчас они были в относительной безопасности. Но многие, в частности Джисон, продолжали просыпаться по ночам от кошмаров, в которых их дома с грохотом разваливались от сбрасываемых бомбардировщиками снарядов. — Не думайте, что я пытаюсь следить за вами. — Это не так уж и сложно, учитывая, что я через день делаю вам перевязки и хожу мимо довольно часто, — усмехнулся Джемин. — Надеюсь, вы не самовольничали, и вам доктор разрешил подняться? — Да, разумеется, — кивнул Джено, а потом мельком глянул на пустующую половину скамьи. — Не присядете? Джемин, чуть покачнувшись, поднялся с колен, голова немного закружилась. Джено, заметив это, порывался встать, но омега достаточно резко остановил его: — Не вставайте, я в порядке! Сидите, вы ещё нездоровы, — он присел рядом с Джено, расправил короткий фартук на бёдрах. — Не уверен, что когда-либо буду здоров, — подметил Джено, окинув взглядом Джемина. — Доктор Ли сказал, что я, возможно, буду хромать до конца жизни. Он вытащил из моей ноги огромный кусок металла. Джемин внимательно рассматривал лицо мужчины, прежде времени покрывшееся мелкими морщинками, седые волоски на висках блестели на солнце. — Вы инженер? — спросил он, наклонив вбок голову. — Нет, лишь сборщик автомобилей на заводе, — ответил Джено, улыбнувшись. — А с чего вы так решили? Хотя постойте, у вас же есть картотека. — Я часто поддерживаю беседы с пациентами и порой заранее узнаю что-либо о них, — пояснил Джемин. — Лишь из интереса. — Но со мной вы не слишком хотели вести разговор. — Вы показались мне таким проницательным. Признаться честно, я испугался, — ответил медбрат, теребя руками край фартука. — Не привык к этому. — К чему? — К чуткости со стороны раненых, — Джемин грустно улыбнулся, подняв на Джено глаза. Его лицо вдруг показалось непозволительно близким, и Джемин чуть сдвинулся в сторону. — Они привыкли излагать свои трудности, свои переживания, но редко когда хотят выслушать истории и медбратьев тоже. А у нас много невзгод за спиной. — Взять хотя бы вас, — Джено осторожно прикоснулся к руке омеги, Джемин проследил взглядом движение длинных пальцев по закатанному рукаву серой рубахи. — Вы потеряли своих близких, верно? Не пытаясь остановить слёзы, Джемин низко опустил голову, чтобы не смотреть в эти добрые глаза напротив. Он устал вновь прятать боль, сейчас в этом тихом месте их никто не видел, и омега решил не сдерживать эмоций. — Господин Джемин, простите мне мою настойчивость, — начал извиняться Джено, чуть придвигаясь к омеге, насколько позволили раненый бок и покалеченная нога. — Вы мне нравитесь, — тихо продолжил он, — и я лишь хотел понять, что вас так тревожит, что делает вам больно. Джемин на пару секунд задержал дыхание, услышав признание мужчины. Он ведь замужем, он не должен давать Джено ложные надежды. С другой стороны, сейчас своеобразная исповедь перед этим человеком вновь хоть немного освободит его от боли, которая порой становится невыносимой. Словно камень висит на сердце и будто хочет прижать своим весом к земле, подавить его. — Я потерял брата и сына, — собравшись с силами, ответил он и почувствовал, как напрягся сидящий рядом мужчина. — Брат погиб на фронте, а мой ребёнок умер через четыре дня после рождения от крупа, — всхлипнув, продолжил Джемин. Джено чуть сжал его руку, большим пальцем поглаживая ткань рубашки. — Я… у меня есть муж, но не знаю, жив ли он. Я ничего о нём не знаю. Больше у меня ничего нет, ни дома, ни родных, мне некуда идти. Несколько минут они молчали. Джемин выравнивал дыхание, чувствовал высыхающие на щеках дорожки слёз, а Джено, продолжая держать омегу за руку, осмысливал услышанное. Он был потрясён. Столь юный омега в одночасье потерял всё, что могло сделать его счастливым, любимым, нужным. И в итоге он старается быть нужным больным и раненым, надеясь получить хотя бы крупицу отзывчивости. И практически никогда не находит. Лишь от товарищей. Лишь от них. — Не представляю, что вы чувствуете, — тихо сказал Джено. — Я всё равно не пойму той боли, что испытывает омега, когда теряет своего ребёнка. Вы ведь хотели этого малыша? — Конечно, — закивал головой Джемин, вновь начиная мять в руках фартук. Джено мягко накрыл ладонью его дрожащие пальцы. — Я думал, что не потеряю хотя бы его, что он будет борцом. Он родился альфой, но не смог… — голос юноши снова срывался при воспоминаниях о маленьком мальчике, прижавшемся к его груди в поисках тепла, — не смог выжить. — Джемин, — Джено говорил тихо, пытаясь успокоить, — не мучайте себя, если не можете продолжать. — Так хоть немного легче. Я либо выговариваюсь своим товарищам, либо молчу. Третьего пути я не вижу. — Третий путь — открыться кому-либо ещё. И вы это сделали: вы открылись мне. И я рад, что вам легче.***
После того откровения Джемин немного воспрянул духом, стал вновь несмело улыбаться больным. С Джено они продолжали непринуждённые разговоры в коридорах и под тем же раскидистым деревом. Однажды на столике возле койки Джено появился крохотный букетик цветов, которые можно было найти вокруг госпиталя. Джено кивнул на него головой, когда Джемин неуверенно коснулся лепестков пальцами: — Это вам. Совсем скромно, но всё же. Джено был сдержан в проявлении симпатии, когда они с Джемином разговаривали, он с осторожностью брал омегу за руку, а когда медбрат делал ему перевязки, целовал внутреннюю сторону запястья. У Джено была солнечная, ласковая улыбка, а в глазах часто искрились смешинки. Иной раз Джемин позволял себе коснуться щеки альфы, провести по ней пальцами от скулы до подбородка, а в это время Джено с таким трепетом смотрел на лицо омеги, что тому становилось неловко. Джемин чувствовал ответную симпатию к Джено, но боялся утонуть в ней, боялся полюбить. В такое тяжёлое время столь глубокое чувство кажется даже неуместным, будто оно заполняет собой всё пространство. К тому же он всё ещё оставался замужним омегой, несмотря на отсутствие новостей о супруге, и это сдерживало и его, и Джено. — Я рад, что ты проводишь время с ним, — улыбался Хэчан. — Он хороший человек. — Да, верно, — соглашался Джемин, расставляя медикаменты в шкафчиках должным образом. — Ты чувствуешь себя обязанным мужу? Сколько ты его не видел? — Чуть больше года, — вздохнул Джемин, на минуту прерывая своё занятие. — И никаких писем. — Так может… — Хён, — оборвал он Хэчана, — я допускаю мысли, что его нет в живых, но продолжаю надеяться, что он в порядке. Я не хочу предавать его. — Это стечение обстоятельств, случай, называй как хочешь. Судьба свела тебя с Джено, так попробуй быть счастливым с ним! — Я боюсь, Хэчан-хён. Боюсь сделать больно и ему, и себе. — И снова ты не ценишь того, что имеешь, Джемин-а.И вновь он был чертовски прав.
Джено сильно хромал и мучился болями, доктор Ли вновь внимательно осмотрел его и в итоге провёл ещё одну операцию на ноге, что задерживало Джено в госпитале ещё на некоторое время, на дни и недели, которые бы он смог провести рядом с Джемином. Он бесповоротно влюбился в эти грустные глаза, худые плечи и тонкие запястья. Джемин нуждался в заботе и нежности не меньше всех остальных в этом госпитале, и Джено пытался этой нежностью поделиться. Омега принимал её по крупицам, привыкал к тому, как трепетно альфа держал его за руку или приобнимал за плечи. До определённого момента Джено не позволял себе ничего кроме робких объятий или прикосновений к рукам и плечам. Но в один день, стоя рядом с Джемином у ограды и смотря на ручей, сверкавший на солнце, поцеловал омегу. Джемин, опешив, схватился за кованую планку металла, но потом положил руки на плечи альфы, чуть прижался к его уже окрепшему после ранений телу. — Как зовут твоего мужа? Вдруг так случилось, что мы пересекались. — Ким Чонсу. — Мм, нет, — подумав, ответил Джено, — я его не знаю.***
Альфа шёл на поправку, и доктор Ли заключил, что Джено должен вскоре избавиться от хромоты. И вернуться на фронт. По ночам Джемин тихо плакал в подушку, думая, что придётся отпустить от себя ещё одного близкого человека. Он боялся привязываться к Джено, но в итоге его истосковавшееся по искренности и любви сердце открылось ему. И Джемин не жалел о том, что позволял альфе обнимать и целовать себя. О большем они не думали, лишь старались делать друг друга чуть счастливее. Джемин не видел, как Джено собирал вещи, как окидывал взглядом холл госпиталя в последний раз. Джено нашёл омегу около входа, крепко держащегося за перила широкой лестницы. Он обнял его со спины, положив подбородок на хрупкое плечо, Джемин крепко сжал ладони Джено, накрывшие его живот. — Давай не будем давать друг другу обещаний, — тихо сказал альфа. — Давай останемся счастливыми в этом месте, хоть здесь и трудно такими быть. — Я должен справиться без тебя, но… я не знаю как, — Джемин развернулся в объятьях Джено, положил ладони ему на щёки, старался запомнить каждую складочку и морщинку. И не хотел его отпускать. — Джемин, я не буду говорить, что должен и обязан делать. Ты знаешь, почему я уезжаю. Я не хочу, потому что здесь есть ты, но я… — Должен, — закончил за альфу Джемин. — Я знаю. — Я постараюсь писать. — Ты же сказал, что мы не будем давать обещаний, — усмехнулся Джемин, пальцами перебирая мягкие волосы Джено. Тот наклонился совсем близко к его лицу, своим лбом прижался к его. — Знаешь, это обещание я хотел бы дать. И хочу его сдержать. — Тогда пообещай, что вернёшься, — попросил Джемин, но Джено лишь улыбнулся и мягко его поцеловал. Джемин не оборачивался, когда фургон, в который сел Джено вместе с другими солдатами, отъехал от госпиталя, просигналив несколько раз. Он не плакал, когда вернулся обратно в холл, снова принимаясь за работу. Ему нужно было сменить постельное бельё на освободившихся койках, и начал он с места Джено. Он откинул одеяло, и на пол упали письма, некоторые без конвертов. Подняв их, Джемин почувствовал, как мурашки пробегают по спине: все они были от его мужа.Джено соврал, сказав, что не знает Ким Чонсу.