***
- Ваш Создатель позволяет вам играть, да еще проигрывать родовые кольца? Странно… В голосе Алвы снова слышалось ленивое безразличие. - Монсеньор, я сам не знаю, как это получилось. Просто я сел посмотреть на игру, а потом решил сыграть… - С маркизом Сабве? - Откуда вы знаете? - Неважно, юноша. Так вот, не стоит вам изображать из себя святошу и в то же время нарушать его Заповеди. Это, по-меньшей мере, глупо. И добавил: - Пока возьмите вот это кольцо и носите его. Считайте это приказом. Через день Алва взял оруженосца к Марианне и там сумел не только выручить баронессу от досаждавшего ей внимания коменданта, так еще и обыграть графа Килеана. Перстень Скал вернулся к владельцу, но Ричард еще долго просил мысленно прощения у Создателя, пообещав никогда больше не садиться за карточный стол или за кости.***
- Юноша, вы решили попасть в Сады Рассветные раньше времени? Или как можете объяснить то, что вы вызвали на дуэль семерых? - Монсеньор, я… Я не могу вам рассказать. - Почему же? Впрочем, слушать вздор, который вам наговорил обо мне ныне покойный Колиньяр, я не собираюсь. И знайте – я не сплю с собственным оруженосцем. - Как вы можете? От возмущения Ричард начал задыхаться. Мужеложство – лишь за упоминание об этом он вызвал на дуэль Эстебана и его дружков, не задумываясь о последствиях. И ведь, не подоспей Ворон в Ноху вовремя, у Окделла был реальный шанс отправиться в Сады Рассвета. - Успокойтесь, юноша. Выпейте вина и помолитесь, что ли. Если вам это поможет. И Алва, резко развернувшись, покинул кабинет, оставив там оруженосца.***
На войне было все проще. Свои – и враги. И Алва стал меньше язвить, хотя и выглядел уставшим и вымотанным. Ему стало не до «юноши», порой он полночи совещался с Вейзелем и Савиньяком. А Ричард часто проводил время с простыми солдатами, греясь у костров. Ночи в Варасте были холодными. Однажды он услышал торопливые слова молитвы. Судя по голосу, молившийся был едва ли не ровесником Ричарда. Дик не осмелился позвать человека, который обращался к Создателю с просьбой сохранить его дом и семью, пока он на войне. Ричард отошел. А вернувшись в палатку, где Алвы не было, он взял листок и перо: Легко над Всевышним смеяться в столице, Никто не смеется над ним на войне, Когда рядом смерть, то меняются лица, И чаще молитвы звучат в тишине. Строчки ложились на лист одна за одной. Никто не смеется над ним при пожаре, И всем не до смеха, когда идет смерть, Когда на селенье бириссцы напали, Насмешки проходят, меняется речь. Уже приходилось видеть сожженные поселенья, после чего Дик пару раз просыпался от кошмаров. Слетает с лица вдруг надменная маска, Коль ранен, и корчишься, в боли крича, Никто не заявит, Создатель, мол, сказка Увидев глаза своего палача. Вспомнился взгляд Оскара – отчаянно-горький, и равнодушные слова Алвы «Пусть не подталкивается». Забудешь про смех, увидав поле брани, Когда в небе кружит, крича, воронье, И вспомнишь Создателя даже не в храме, На горле почувствовав вдруг острие. При этих строчках Дик словно воочию увидел широко распахнутые карие глаза Эстебана. Он был убит ударом в горло. Откуда ты знаешь, смеющийся ныне, Что будет с тобой на развилках судьбы? Создатель дает и удачу, и силы, И терпит смиренно насмешки твои. «Алву считают непобедимым, все войско верит ему…. И он спасет Талиг» - думал Ричард – «Но потом ему придется ответить за все свои дела… » Смеяться легко под греховные мысли И под одобряющий взгляд пьяных глаз. Всевышний так добр, и дыхание жизни Тебе оставляет, даря тебе шанс…***
- Нет! Нет, он не может умереть! Ричарду казалось, что он кричит – но на самом деле с его губ лишь слетал невнятный шепот. А ведь каких-то полчаса назад все было прекрасно. Война окончилась блестящей победой Талига. Армия торжественно въехала в столицу под звук фанфар. И Ричард был слишком счастлив, чтобы думать о неприятностях. И лишь когда раздался сухой треск выстрела, а тело Алвы завалилось набок, Дик понял, что земля уходит из-под ног, а небо ломается с треском. И все время, пока не прекращалась суматоха вокруг раненого Ворона, оруженосец сидел неподвижно у двери в его спальню, будто мог чем-то помочь. «Помоги, Всевышний, - мысленно взывал он, молясь так, как не молился никогда в жизни, - «помоги, спаси… Исцели». После лекарь, тот самый, что лечил руку Ричарду, сказал, что соберано повезло – пуля не задела жизненно важных органов. И рана будет заживать долго, но опасности для жизни нет. «Спасибо… спасибо» - прошептал Ричард, глядя в окно на темное небо. По его щекам текли слезы.***
- Юноша, это вы решили порадовать меня поэзией? Голос Рокэ был еще слаб, но в нем слышались знакомые язвительные нотки. И это почему-то очень обрадовало Ричарда. Но, взглянув на знакомый листок, он изумился. - Монсеньор, я не заходил к вам. Спросите у кого угодно. Хоть у сиделки, хоть у Хуана. - Поверю вам на слово. Но откуда сие обнаружилось у меня под подушкой? - Я.. я не знаю. Я писал это в Варасте. Дик густо покраснел. - Я понимаю, стихи не очень удачные, но я не собирался их никому показывать… Ему стало мучительно стыдно. - Вы очаровательно краснеете… Ну-ну, не обижайтесь я шучу. А в стихах…определенно что-то есть. И тогда Дик понял, что больше Алва не будет насмехаться над его верой в Создателя. Но откуда ему было знать, что в бреду Рокэ видел Его – седого старика, которого святой Алан, очень похожий на Ричарда, только куда более взрослый, упросил отпустить Ворона. - Пускай летит против ветра.