***
Прохладный ветер остудил лицо и щеки, взбодрил поцелуем затекшую шею, когда Эдуардо незаметно выскользнул на улицу, предоставив Карлосу и остальному семейству возможность отблагодарить пастора и обменяться сплетнями со знакомыми в тесном холле. Он глубоко вздохнул, позволил холодному воздуху заполнить все легкие, без остатка вымести оттуда запах свечей и дурных духов, подставил лицо крупным хлопьям снега, неторопливо обволакивающим церковный дворик и улицу. Сейчас, в одиночестве, наблюдая за ленивым мерцанием гирлянд и световых фигур, он в полной мере мог прочувствовать всю тишину и красоту рождественской ночи — и сделать это было куда легче, чем за ужином возле наряженной елки и с носками у камина. Сейчас он даже на минутку забыл о том, что еще не свободен и не может, сунув руки в карманы, пройтись по ночным улицам, разглядывая вывески и праздничные украшения, чтобы через час или два оказаться у единственного здания в городе, которое будет по-настоящему рад видеть… — Уходишь? Вопрос Бетт прозвучал совсем тихо, не разрушил таинство снежной ночи. Она была одна, и Эдуардо удивился, что ей тоже захотелось ухватить несколько минут покоя, побыть наедине с собой… А может, она просто решила разыскать его. — И не думал, — он пожал плечами. — Просто решил глотнуть воздуха после такой… кхм… жаркой проповеди. — Прости за Гиббонса, — голос Бетт показался ему измученным. — Прежнего пастора перевели на прошлой неделе, так что… Мы сами не знали, что так получится. — Ну, все уже позади, не так ли? — шутка получилась откровенно так себе, но Бетт все же рассмеялась. — Практически. По дороге домой посмотрим рождественское представление Уиллингов, выпьем пунша и вечеру конец. — Знакомая фамилия, — Эдуардо щелкнул пальцами. — Кажется, твой отец о них рассказывал. — Снова за свое! — Бетт закатила глаза. — Они уже пятый год берут награду за лучшие рождественские украшения, а в сочельник всей семьей устраивают представление для соседей — в прошлом году, например, показывали сценку с рождением Иисуса, ужасно милую… Папа никак с этим не смирится, до их переезда он был главным фаворитом. Эдуардо хмыкнул. — Значит, не стоит хвалить этих Уиллингов, если он будет спрашивать, как мне их украшения? — Только если хочешь дожить до утра, — эта шутка осветила лицо невестки, сгладила усталость, отвлекла внимание от тревожных морщинок на переносице. Эдуардо вдруг понял, насколько тяжело дается ей это семейное сборище — если случится ссора или еще что, для него никаких последствий не будет, а вот Бетт придется метаться между гневом Карлоса и недовольством родителей. Он твердо решил достойно провести остаток вечера — уж кто-кто, а невестка всегда добра к нему, и создавать ей неприятности не хотелось. Не так это и сложно: визит к соседям, порция-другая поздравлений… Ну разве может что-то пойти не так?***
Возле дома Уиллингов собрался почти весь квартал. Кое-кого Эдуардо уже видел на службе — к его большому удивлению был здесь и пастор Гиббонс, чье внимание успела безраздельно захватить тетушка Лора. Бетт вместе с матерью спокойно лавировала среди приветствий, поздравлений и знакомств. Карлос, крепко сжимавший руку Кевина, следовал на два шага позади нее. Его темная куртка и волосы были припорошены свежим снегом; высокий и крепкий, он смахивал на ледяного великана, о которых в последнее время так много читала Кайли. Вокруг пахло печеньем и эгг-ногом; то и дело слышался детский смех и расслабленные разговоры взрослых, с нетерпением поглядывающих в сторону дома, на темной лужайке которого можно было различить несколько застывших силуэтов. — Вечно Генри красуется, — мистер Робинсон неодобрительно вздохнул и сунул в руки Эдуардо теплый термос, источавший праздничные ароматы. — И ведь зажжет все разом, хочет нам головы задурить великолепием. Считает, что главное, чтоб блестело поярче! — он почти прошипел последнюю фразу, и Эдуардо едва удержался от смеха, взглянув на раскрасневшееся лицо своего собеседника. Ему удалось собраться с духом и сочувственно кивнуть, выдавив из себя очередное «Да что вы говорите» — универсальную фразу, спасавшую его во время возвращения из церкви. Отец Бетт не отставал от него ни на шаг, выдавая все сплетни и секреты их маленького квартала; даже Карлос порой поглядывал на них с изумлением. Всякий раз заметив это, Эдуардо отвечал брату исключительно кротким взглядом и тотчас оборачивался к своему собеседнику, изобразив на лице преувеличенное внимание. — Надо встать ближе, — мистер Робинсон ухватил Эдуардо за локоть и с похвальным для его возраста проворством протолкался почти к самой калитке. — Я-то давно понял, что он всегда экономит на венках. Знаешь, как отличить искусственный от настоящего? Но Эдуардо так и не удалось услышать этот секрет — плавные аккорды заглушили шепот, и голос Синатры медленно потек над толпой, зачаровывая, ласково уговаривая затихнуть даже самых болтливых. Silent night, holy night… Мелодия сливалась с запахами имбирных пряников, шоколадной глазури, горячим коричным паром, поднимавшегося из термоса словно джинн из лампы. Пронизанная самой сутью праздника, она ласково касалась ясных лиц, обещала чудеса и, объединившись со снегопадом, окутывала умиротворением. Уже через минуту казалось, что все вокруг пропитано чем-то родным каждому сердцу, чем-то очень знакомым… Слишком знакомым. Эдуардо вцепился взглядом в темноту лужайки. Пар от глинтвейна больше не мог обмануть его — он чувствовал, как сквозь него пробивается еле уловимый запах, от которого по позвоночнику прошел неприятный холодок. Он посмотрел на Карлоса — нахмуренный, тот стоял чуть поодаль и рассеянно похлопывал себя по бедру, не отводя глаз от неподвижных силуэтов. Sleep in heavenly peace… Мистер Робинсон оказался прав — праздничная иллюминация вспыхнула так ярко, что у Эдуардо начали слезиться глаза. Огромная вывеска «Счастливого Рождества» переливалась красным, окрашивала падающий снег в зловеще бордовый оттенок. Мерцал в такт музыке световой занавес, опутавший дом золотой паутиной, а снеговик на крыше приветливо улыбался гостям. — Иисусе… — выдохнул кто-то сзади. Ель во дворе была в изобилии украшена гирляндами. Чтобы рассмотреть ее как следует, Эдуардо пришлось отступить на шаг. Он поднял взгляд — и от неожиданности чуть не выпустил из рук термос. Вместо яркой звезды или другого украшения верхушку венчала голова. В светлые растрепанные кудри были аккуратно вплетены яркие неоновые нити, но они не отвлекали внимания ни от пустых глаз, ни от запекшейся вокруг рта крови. Рождественская шапочка съехала на бок, и было видно, что кончик светлого помпона успел окраситься в бордовый. Рядом с елью, чуть ближе к крыльцу, Эдуардо заметил и хозяйку головы. Обрубок шеи возвышался над воротником костюма миссис Санты, — было удивительно, что на белоснежном переднике не было ни капли крови, — и над ним виднелся конец крестовины, к которой кто-то крепко привязал тело. Согнутые руки, на запястьях которых были едва заметны веревки, удерживали золотой поднос, и даже в мерцающем свете украшений Эдуардо увидел, что разложено на нем отнюдь не рождественское печенье. — Это же Барбара, — сдавленным голосом произнес кто-то в толпе, и тут мистера Робинсона вырвало прямо на забор. Эдуардо, стараясь не поддаться подкатывающей тошноте, сделал несколько шагов в сторону, туда, где яркими огнями переливались сани. Silent night, holy night… Санта на козлах показался слишком худым — широкий черный пояс свисал, слишком уж откровенно намекая, что сдерживать ему особенно нечего. Костюм был полностью алым, без белой отделки, и поначалу это показалось Эдуардо странным — пока он не подошел ближе и не понял, что никакой одежды на Санте — вернее, на несчастном Уиллинге — и нет. Кто-то глухо закричал. Кожу сняли очень аккуратно — только лицо, проглядывающее между бородой и париком, оставили нетронутым, и Эдуардо горячо поблагодарил всех известных ему святых, что за падающими на лоб локонами нельзя разглядеть глаза Уиллинга. Безжалостные огни привлекали внимание еще к трем фигурам в повозке, невысоким и худеньким, как и положено рождественским эльфам. Недвижимые, они были аккуратно рассажены на скамеечке возле праздничного мешка, пошитого из чего-то светлого — и Эдуардо догадывался, из чего именно. Лишь заметив, что шорты и гольфы эльфов насквозь пропитаны кровью, он поспешил отвернуться. Чьи-то рыдания смешались со всхлипами и криками; судя по сдавленным звукам, кое-кто из собравшихся решил последовать примеру мистера Робинсона и срочно опустошить желудок. Sleep in heavenly peace… Он и сам был позорно близок к этому, когда сильный голос Карлоса прокатился над толпой, забил пение Синатры, оборвал возгласы ужаса, и реальность, начавшая понемногу рассыпаться, восстановилась под властью его уверенного тона. — Бетт, уводи Кевина и звони в полицию. Миссис Робинсон, помогите мужу, проводите его в дом… Мужчина в красной куртке! Да, вы! И вы, в оленьих рогах! Встаньте у калитки… Спиной к забору! Следите, чтобы никто не залез внутрь… Всем остальным разойтись по домам, уводите детей, ради Бога! Двери запереть. И будьте готовы пообщаться с полицией… Да? — Кто же мог вытворить такое в Рождество? — тетушка Лора, опираясь на пастора Гиббонса, несмотря на указания, подошла ближе к забору. — Уиллинги, они ведь… Они ничего не сделали… — Детективы во всем разберутся, тетушка, — Карлос произнес это так спокойно, что Эдуардо и сам был готов поверить ему. — Пожалуйста, возвращайтесь в дом вместе с Бетт. Пастор, вы ведь не откажетесь проводить ее… Пастор? Гиббонс вздрогнул и медленно кивнул Карлосу, не отрывая взгляда от крыльца Уиллингов. Его лицо выражало такой ужас, что Эдуардо мгновенно простил ему скучную проповедь и, не удержавшись, тоже посмотрел на то, что так привлекло внимание пастора. После театральности, с которой были представлены тела несчастных Уиллингов, казалось, что на крыльце не может быть ничего необычного. Однако, подавшись вперед, Эдуардо заметил несколько черных свечей, аккуратно расставленных возле двери, и часть рисунка, наполовину скрытого огромным рождественским венком. Некоторые символы напоминали ему пентаграмму, некоторые представляли собой перевернутые кресты — он часто видел, как Кайли в библиотеке перерисовывает что-то похожее себе в блокнот из своих любимых оккультных книжек. Эдуардо почти наяву услышал, как затрещал ПКЭ-счетчик, подсказывая, что дело не обошлось без вмешательства какой-нибудь потусторонней твари. Что ж, во всяком случае, он точно знал, кому нужно звонить.