Мне на память останется чёрная полынья Там, где раньше сердце росло ледяным торосом. Вот, шептать напоследок «Ты не забудешь меня», Про себя повторяя «Не забывай меня», Бронзу плеч твоих трогая глупым прохладным носом. ©аксолотль
***
Она шагает по коридорам Щ.И.Т.а, и стук ее каблуков гулким эхом разносится по пустому помещению. Черные туфли, узкая юбка-карандаш, приталенный пиджак и собранные в гладкий узел светлые волосы. В этом времени все по-другому. Нравы свободнее, люди легкомысленней, вещи дороже... Она — холодней. Тоже изменилась, приспособилась, надела маску, иначе не выжить.***
В этом времени у мира есть Тони Старк — сын Говарда, и они похожи, словно близнецы. Те же встрепанные темные волосы, самоуверенные ухмылки, франтоватые очки и непомерное эго. Тони точно так же, как и его отец когда-то, почти машинально флиртует с ней и иногда норовит распустить руки («Спокойно, Холодное сердце, просто дурная привычка!»). — Я даже немного завидую, — интонации у Романофф совершенно кошачьи, но последнее, чего хочет Роджерс, — разглагольствовать в общем душе. Она лишь невнятно мычит что-то, а рыжая, проходя мимо, легонько оглаживает кончиками пальцев чужое бедро. Да, сыворотка наградила ее безупречной фигурой, ну так тут и нечем гордиться. Романофф, с поправкой на низкий рост и бóльшее изящество, выглядела такой же идеальной. Роджерс вспоминает сороковые. — Вы предлагаете использовать сыворотку на женщине? Вы в своем уме? — у полковника Филлипса жесткие складки у губ, но глаза, пресловутое зеркало души, не врут. Слишком добрые для военного. — Не понимаю, что вас смущает, — с легким акцентом негромко отвечает Эрскин. Голос у него все такой же спокойный и слегка отстраненный. — Вспомните Жанну д'Арк. У свободы женское лицо. — Свобода, говорите... Красочные постеры с надписью «Join Lady Liberty» разлетаются по стране стаей птиц, глядя с каждой стены и каждого столба. Сэм стискивает зубы и делает свою работу, делает хоть что-то, если это поможет в войне.***
С Уилсоном она знакомится на очередной пробежке. Мужчина шутит, вытирая лицо о ткань светлой толстовки, и дружелюбно улыбается ей. Она записывает название альбома («Здесь все, что ты пропустила») и садится на переднее сиденье очередной дорогой игрушки Нат. Может, однажды она научится жить в этом времени. — Королева Эльза нынче совсем лютует, — тихонько бормочет Элизабет, новенькая в отделе кадров. Сидящая неподалеку Джейн только хмуро глядит на девушку, но так ничего и не произносит. Лишь размышляет о том, что мультипликационная Эльза «ожила» из-за родного человека. А их Снежная королева такого лишена, потому что спала во льдах слишком долго. — Кэп, ты бы отдохнула, выглядишь отвратительно, — с усмешкой смотрит на нее Романофф, и только ей сходят с рук подобные шуточки. Нат ниже на голову и гораздо легче, но на ринге побеждает в четырех боях из десяти, несмотря на сыворотку в крови Сэм. Женщина в ответ лишь молча кивает, хмурясь, а вечером, после особенно выматывающей тренировки, лежит в наполненной льдом ванне. Тело горит, темно-фиолетовые синяки на ребрах исчезнут уже к утру, но за грудиной почему-то болит так, будто внутри нож проворачивают.***
Когда ее пытаются расстрелять в собственной квартире, Роджерс ощущает, как закипает внутри голодная, злая жажда, желание найти и уничтожить. Она бежит, а впереди — чужая, обтянутая черной формой спина. Противник быстрый, сильный, и когда он останавливает недовольно загудевший щит левой рукой, Сэм чувствует, как ухает куда-то в живот сердце. В крови гуляет адреналин, а что-то чуждое внутри, что она постоянно заковывала в броню и жесткие рамки официоза, радостно шепчет — вот же оно, то, что тебе нужно, только голые инстинкты и кровь, соперник по силам, давай же. Когда все летит в бездну, потому что Щ.И.Т. на деле — прогнил изнутри, опутанный Гидрой, Роджерс только прикрывает глаза с бесконечной усталостью и бежит. Она ненавидит убегать и прятаться, предпочитая встречать неприятности лицом к лицу, но кого это волнует. Она бежит, и за её спиной полыхает то, что когда-то было построено ради сохранения мира. Вынужденная скрываться, не знает, вышло бы у нее, если бы не Нат. Сэм Уилсон не говорит ни слова, отступая с порога и пропуская их внутрь. Этот человек невероятно добр. Ситуэлл — продажная падаль, но он нужен живым, вот только всё опять выходит из-под контроля. Он здесь. Металлические пальцы раздирают крышу машины, как бумагу, и, помимо прочего, у Сэм от темного предвкушения сводит живот. Они сходятся, как две волны, прямо посреди улицы, когда Роджерс швыряет в черную фигуру щит, не давая пристрелить Нат. Зимний солдат оборачивается, и Сэм чувствует, как обжигает ее взгляд светлых глаз. Время застывает, а в следующую секунду несется вскачь. Противник гибкий и быстрый, словно ртуть, и даже с простым ножом Зимний — чудовище. Они не на секунду не перестают касаться друг друга, удар-блок-удар, запах пыли, пороха и полыни, почему же так горько? Бой, полный контакт, блок-блок-блок, откуда ты такой? Подсечка, скользящий шаг назад, снова удар. Это битва, это танец, это почти занятие любовью. Вокруг них кипит земля и дыбится асфальт, а сердце колотится так, что заглушает все остальные звуки. «Гидра не будет нападать на тебя с карманным ножом». Знал бы ты, Говард... Ей не стоило отвлекаться, потому что Зимний замечает это, швыряет ее спиной на автомобиль, и уже через секунду тот самый нож оставляет в железной обшивке глубокую рваную царапину. Она выворачивается из стальной хватки только чудом. Вспоминает тренировки с Романофф и то, как шпионка учила ее использовать инерцию и силу превосходящего соперника против него самого. Противник перекатывается через плечо, поднимаясь, словно в замедленной съемке, а Сэм чувствует, как сердце вновь пропускает удар. Падает выпавший из ослабевших пальцев щит. У Зимнего солдата знакомое лицо. Секунда на то, чтобы собрать себя по кускам, и... — Не стрелять!! — пронзительный крик её, кажется, разлетается по всей площади, разносится сонаром, звуковой волной, затихая в лабиринте улиц. Женщина стаскивает с головы шлем и отбрасывает его на землю, по плечам рассыпаются спутанные светлые волосы. — Баки?.. — в её срывающемся голосе океан неверия и ломкой надежды. Она медлит всего секунду, а уже в следующую несется вперёд и просто... На полной скорости врезается в Зимнего солдата, впаиваясь намертво, оплетая руками и ногами. Внезапно воцарившуюся гробовую тишину нарушают звуки сирен вдалеке и судорожные всхлипы Роджерс, которая прячет мокрое лицо в чужую шею. У Призрака глаза пустые и прозрачные, непонимающие. Он бессознательно придерживает Кэпа и не двигается с места. Но Зимний солдат не зря считается лучшим из лучших. Ему требуется лишь пара секунд на то, чтобы все просчитать. Мгновение назад его лицо было потерянным, но вот между бровей вновь пролегла морщинка, яркие пухлые губы сжимаются в тонкую линию, а рука женскую спину сдавливает так, что не будь Кэп суперсолдатом, ей пришлось бы сращивать ребра. «Ты идешь со мной». Тихий, низким голосом отданный приказ, и у Сэм дрожат ноги, потому что, боже, это и правда Баки, это его голос! Призрак начинает поливать улицу огнем из всего, что у него имеется, заставляя обе стороны прятаться за остовы машин, а затем швыряет себе под ноги связку дымовых гранат. Пока темно-серое облако расползается по улице, словно спрут, Зимний подхватывает Роджерс под коленки, почти небрежно закидывает на плечо и бежит с такой скоростью, что наверняка обогнал бы автомобиль. Его сердце бьется ровно и четко, будто и нет дополнительной нагрузки. Они исчезают в переплетении улиц так быстро, что никто просто не успевает среагировать. Через две улицы Баки запихивает ее на переднее сиденье серого тонированного вольво, садится за руль и, хмурясь, говорит, подаваясь так близко, что Сэм может рассмотреть каждую крапинку в серых радужках: — Попытаешься сбежать — пристрелю. Но к пистолету на бедре так и не притрагивается. Роджерс не собирается сбегать. Они оставляют машину в одном из переулков, где Бак вдавливает Роджерс в стену и водит вдоль затянутого в серо-голубую форму тела чем-то, отдаленно напоминающим датчик ЭМП. Прибор несколько раз пищит, и Барнс, бросив нечитаемый взгляд на непонимающее лицо Сэм, принимается отрывать какие-то нашивки на форме, а затем, передумав, сдирает с женщины верхнюю часть костюма целиком. Кэп остается стоять в плотно обтягивающих крутые бедра форменных штанах и простой белой майке. Они быстро идут по пустующим улочкам и спустя еще полчаса Зимний аккуратно вскрывает на парковке еще один автомобиль. Барнс угоняет машину, неспешно вливается в поток таких же степенных автомобилей, и Сэм понимает, что теперь их найти гораздо сложнее. Почему-то эта мысль успокаивает ее. Из города выезжают, только когда темнеет, и едут всю ночь. Ближе к четырем утра Бак сворачивает с шоссе на неприметную дорогу и спустя еще полтора часа останавливается на окраине какого-то крошечного городка. Коттедж, к которому они подходят, выглядит обшарпанным и слегка заброшенным.***
— Кто ты? Я знал тебя... — у Зимнего прозрачно-серые глаза и жесткая линия плеч. Он словно взведенный курок, малейшее колебание — и раздастся выстрел. Сэм смотрит и не узнает, Сэм смотрит и узнает. Ей больно, страшно, она счастлива. Больно, потому что она не понимает, как так вышло, что Бак совсем её не помнит. Страшно, потому что не знает, сможет ли он вспомнить. Она счастлива, что он жив, выжил после того, как на её глазах рухнул в ущелье. Эмоции вспарывают грудную клетку мешаниной осколков, и Сэм задыхается. И, вместе с тем, воздух никогда еще не был таким сладким. Роджерс снова глубоко вздыхает и произносит: — Когда-то ты обещал быть со мной до конца, — кусает губы, чувствуя, что вот-вот скатится до банальной истерики, и тихо добавляет. — Придурок. У агента Картера красивое лицо, темные волосы и мягкий британский акцент. Мэттью Картер улыбается ей приветливо и, вместе с тем, чуть отстраненно, никогда не позволяя себе лишнего. — Вы не умеете танцевать? — Жду своего идеального партнера. Он смотрит с таким пониманием, когда она отворачивается, чуть прикусив губу, и молчит. Сэм ему благодарна. Она все еще ждет.***
В одну из ночей Сэм просыпается от того, что Баки снится кошмар. Мужчина даже не мечется во сне, лежит ровно, вытянувшись по струнке. Роджерс видит, как вздуваются вены на его шее, бугрятся мышцами плечи и руки. Но хуже всего — лицо. Сейчас, во власти сна, Бак не контролирует эмоции, и у него на лице написано столько мучительной боли, что у женщины сердце сжимается. Стоит ей коснуться его запястья, как серые глаза распахиваются, и спустя мгновение Зимний вдавливает Сэм в диван, стискивая пальцами горло, а коленом прижимая её правую руку к дивану. Она даже не пытается вырваться, лишь сипло зовет его по имени. Солдат встряхивается, как большой пёс, прогоняя из глаз беспомощно-потерянное выражение, и вновь становится безэмоциональным убийцей. Разжимает пальцы, уходя на кухню. До рассвета сидит там, и Сэм слышит, как он ходит иногда из стороны в сторону, почти беззвучно, но у Роджерс все органы чувств выкручены на максимум. Они проводят в странном, пустующем доме три дня. За это время Сэм обживается и вдруг с удивлением понимает, что ей нравится — так. Когда не надо каждый день торчать в офисе за бесполезными отчетами. Когда не надо постоянно держать маску, быть сильной, в то время, как единственное, чего хочешь — закрыть глаза и заткнуть уши, чтобы не видеть и не слышать. Когда не надо думать, а вернешься ли ты вечером домой, или сгинешь в очередной передряге. Они с Баки почти не разговаривают, но даже так — ей хорошо. Главное, что живы, главное, что рядом. Она привыкает, чувствует его присутствие нутром, всей собой. Уже не может нормально спать, не слыша тихого гудения металлической руки и звука, с которым перестраиваются, калибруясь, пластины. Роджерс заново учится не использовать слова, потому что так уже было — тогда, в сорок третьем, сразу после плена, когда Баки отходил от Аззано. Роджерс заново учится не использовать слова, и это оказывается неожиданно легко. Они повторно привыкают друг к другу. А в одну из ночей вновь сорвавшийся в кошмар Барнс едва слышно бормочет с певучим акцентом хриплое «liebe», пока Сэм дрожащими пальцами гладит темноволосую голову. Ей приходится зажать себе рот ладонью, чтобы проглотить рыдания, потому что это прозвище Баки дал ей когда-то, сократив пафосное «Либерти» до ласкового прилагательного. — Я... Вспомнил тебя. Военный конфликт? Давно. У нас было общее задание? — спрашивает он на следующее утро, кидая на нее острый взгляд. — Ну... можно и так сказать, — жалко улыбается ему Роджерс, сплетая вместе трясущиеся пальцы. — Мы служили вместе. Ты был моим снайпером... Её голос дрожит, то затихая, то становясь громче, пока она с какой-то затаенной гордостью рассказывает о лучшем снайпере Второй мировой и лучшем друге. В этот день она много говорит, Бак молча слушает, но с этого дня начинает использовать по отношению к ней всплывшее в памяти прозвище.***
Тони появляется на пороге спустя еще два дня, и Роджерс рада, что их нашел именно Старк, потому что Баки разряжает в него весь магазин еще до того, как Сэм кричит «Не стреляй!». Она едва успевает оттолкнуть Баки с траектории полёта плазменного сгустка из репульсора на ладони Старка. — Тони, стой! — Liebe, отойди, — тихо и угрожающе произносит Барнс, держа Старка на прицеле. — Роджерс, какого хрена происходит? — шипит змеей Старк, не опуская гудящей электричеством ладони в железной перчатке. — Не смей стрелять, Тони, — предупреждающе произносит Сэм, становясь так, чтобы перекрыть Барнсу линию обстрела, а заодно и заслонить его от возможного огня. — Я не позволю тебе навредить Баки. — Ты в своем уме?! — рявкает раздраженно Старк, поднимая лицевой щиток. — Пропадаешь с этим психом на неделю, и никто не в состоянии тебя найти, а теперь, ай, да что там!.. Тони резко дергает головой, сплевывает сквозь зубы и опускает руки. — Хорошо, ладно! Давай, Кэп, веди меня в Обитель зла, поговорим. И передай своему церберу, пусть будет аккуратнее с этим, — мужчина указывает пальцем на себя. — Мир не простит ему потерю столь непревзойденного ума. Они сидят на кухне, Старк, как обычно, говорит за двоих, Роджерс слушает. Зимний, забившись в темный угол, неспешно точит нож, тем самым нервируя Тони. Под конец прочувствованного монолога о невысоких умственных способностях некоторых отдельно взятых сосулек Тони выкладывает на стол тонкую папку и второй раз на памяти Сэм (первый раз был во время той истории с Альтроном) отводит глаза: — В общем, после того, как Романофф рассказала о произошедшем, мы сложили два и два и начали копать. Наташа подергала за ниточки своих людей, так что... Короче, почитай. Но тебе не понравится то, что здесь написано. Роджерс благодарно кивает ему, придвигая папку к себе. — Ладно, раз тебя не сожрали живьем, я могу со спокойной совестью вернуться в Нью-Йорк, а то Фьюри всю плешь проел. — Тони... — предупреждающе хмурится Сэм, а из угла доносится особенно громкий скрежет. — Да понял я, Кэп, — закатил глаза Старк, недовольно цокая. — Не считай меня идиотом. Никто не узнает, где вы проводите свой медовый месяц. По крайней мере, от меня. Я лишь обрадую компашку, что ты жива и невредима. Что ж, а теперь пора и честь знать. После этих слов он поднимается и оглядывается через плечо, ехидно фыркая «Не проводишь?». Сэм молча кивает и, качнув головой в ответ на хмурый взгляд Бака, выходит следом. Старк стоит перед домом. — Возвращайся в Нью-Йорк. Вернее, — тут он переводит взгляд в сторону коттеджа и снисходительно хмыкает. — Возвращайтесь. Оформить твоего Барнса и вернуть ему имя по всем законам проблем не составит. Прецедент уже был. Да и предъявить ему нечего, ни в чем громком он замешан не был, а остальное... Не пойман — не вор, так? Старк улыбается ей, устало и немного самодовольно, и собирается взлетать в небо, когда Сэм кладет ему руку на плечо. — Спасибо, Тони, — она ограничивается короткой фразой, но в её глазах — бесконечная благодарность. — Сочтемся, Кэп, — весело ухмыляется он в ответ. Когда Сэм заходит в дом, Баки уже поднялся наверх. За окном смеркается, и больше всего женщине хочется посидеть с пледом на крыльце, но у нее есть незаконченное дело. Папка так и лежит на кухонном столе. Спустя два часа она засыпает прямо там, на кухне, зареванная и вымотанная беснующимися мыслями, потому что то, что описано в документах под грифом «Совершенно секретно»... Это не просто ужасно, Сэм не знает, как описать, какие подобрать слова, чтобы передать всю ту чудовищную жестокость, которую скрывает в себе тонкая папка. «Техническое обслуживание, протоколы, нейролингвистическое программирование, обнуления, криозаморозка, триггеры»... Короткие строчки и сухие, пустые слова, за которыми — часы, дни и годы нечеловеческой боли. И хуже всего то, что они сделали это с Баки. Да Роджерс лучше бы сама Гидре сдалась на опыты, чем это... Её самый дорогой человек не заслуживал этого. Никто не заслуживал, господи боже!.. Она вздрагивает, очнувшись от зыбкого сна, когда в её колено упирается чужой лоб. Барнс сидит, сгорбившись, на полу и бездумно водит пальцами по рассыпавшимся листам, которые Сэм выронила, задремав. Он поднимает на нее глаза, и Роджерс хочет кричать — в этих глазах столько беззащитного непонимания и застарелой боли, боже, помоги ей. — Что я такое?.. — впервые в жизни ей так хочется отвести взгляд. Она не может себе это позволить. Вместо этого кусает дрожащие губы, пытается улыбнуться, но выходит лишь жалкая гримаса. Пальцы вплетает в чужие волосы, убирает темные пряди со лба и шепчет, склонившись, чувствуя, как срываются с подбородка соленые капли: — Ты — мой друг, Баки... Человек, ради которого я сделаю всё. Он смотрит ей в глаза, и Сэм понимает, насколько же ему хочется верить в это. На его щеки капают ее слезы. Она прикасается губами к чужому лбу, и Баки прикрывает глаза по-девчачьи длинными ресницами. Ложится щекой ей на колено и несильно трется лицом о мягкую ткань спортивных штанов. В какой-то момент Роджерс стекает на пол, и дальше они сидят, обнявшись. Новый день застает их именно так: сидящими на полу, переплетясь руками и ногами, не думающими ни о чем конкретном, просто пытающимися... пережить эту ночь. Кажется, у них получается.***
Они возвращаются в Нью-Йорк спустя четыре дня. Их ждут проверки, адвокаты и медицинский блок, в котором Хелен Чо руководит обследованиями и восстановительной терапией. Постепенно вспоминающий обрывки своей жизни Барнс рассказывает Роджерс о триггерах и инструкции в красной обложке, при наличии которых не понадобится даже обнуление — зачитай набор слов и получишь послушного суперсолдата. Они прикрывают проект «Озарение», приостанавливают кампанию по юридическому восстановлению личности Баки и сосредотачиваются на поисках. А спустя четыре с половиной месяца, после затяжной миссии, Роджерс ночью будит осторожное прикосновение к щеке. — Сэмми... Она распахивает глаза, резко садясь, и первое, что видит — улыбающегося Баки. Он смотрит, смотрит на нее так, как никто никогда не смотрел, и на его лице столько трепетного, беззащитного и тихого счастья, что она не верит. — Бак?.. — тоже шепотом, лишь бы не спугнуть, лишь бы не разрушить то зыбкое ощущение правильности. — Я вспомнил тебя, мелкая... Как я мог забыть? — у Барнса в глазах ледяные звезды и бушующий океан, море вины и тоскливая радость. — Мы жили по соседству, и твоя мама все время ругала меня, если мы поздно возвращались... Сэм, как в замедленном сне, прислоняется к нему и плачет, прижимаясь щекой к смуглой шее. Ей вспоминается мать, возмущенно отчитывающая смотрящего под ноги Бака. «Джеймс Бьюкенен Барнс! Ты же знаешь, какое у Саманты слабое здоровье!..». Она еще долго рыдает, спрятав лицо в перекат чужого плеча, выплескивая со слезами страх, отчаяние и горькое тоскливое одиночество, что жрало ее на протяжении последних лет. Им предстоит еще разобраться с триггерами и выкорчевать остатки Гидры. Им предстоит воевать, потому что мирной жизни у таких, как они, не бывает, но сейчас... Сейчас у Бака теплая большая ладонь, мокрые ресницы и мягкие соленые губы. Я с тобой до конца.