Золотой.

У Яки глаза светло-зеленые. Красивые, с вкраплениями золотых брызг по всей радужке. Кристиян смотрит на них и оторваться не может. В квартире у них бардака больше, чем порядка. Нельзя сказать, кто в этом виноват больше — Бийол или Бистрович. Просто Яка любит оставлять свои кофты на стульях, а Кристиян не фанат складывания вещей. Поэтому местом хранения большинства одежды являются все стулья в доме, а не шкаф. Яка кофты больше любит на молнии, чтобы под них футболку яркую нацепить можно было, или снять, когда жарко станет. Кристиян наоборот толстовки больше любит, чтоб темные и оверсайз, чтоб капюшон огромный чёрный голову и лицо укрывал, чтоб рукава до кончиков пальцев можно было натянуть. — Дебил, — беззлобно фыркает Яка, когда видит красный нос и уши у Кристияна. Он, в отличие от него, шапку носит и перчатки, между прочим, тоже. — Что? — бурчит в ответ Бистрович, сильнее натягивая капюшон на голову. — Говорю, что ты дебил модный, — веселится, а вкрапления золота всё сильнее видно, словно кто-то металл дорогой ему в глаза плеснул. — Уши отморозишь и пальцы тоже, а тренер даст тебе пизды. — Где ты таким словам выучился? — изображает возмущение Кристиян, а у самого огонёк игривый в глазах болотных горит. — Ты же маленький ещё! — Ну пап, прости, — кривляется Яка, чуть ли не смеясь. — Это Ники меня научил, это не я. — Ах, Ники значит, — в болотной топи огонь страшный загорается, ревностный. — Кристи, ты чего? — веселье куда-то вмиг испаряется, он тушуется под внимательным взглядом и не замечает, что Бистрович ближе подходит. Что он ляпнул-то не то? Кристиян ниже, сантиметров на семь, телосложение у него более хрупкое, только вот смотрит он сейчас, будто бы что-то разглядеть в его глазах хочет. Яка смотрит прямо честно, не понимает, что с ним такое. А потом наконец доходит, что Бистрович просто ревнует. Ревнует к Николе, с которым он чаще порой, чем с Кристи видится. Стоят так с минуту, пока тишина парка по ушам не начинает резать. — Банзай! — вопит Кристиян, запрыгивая на Яку и заваливая в сугроб. Бийол в снегу барахтается, пытаясь увернуться от рук, что норовят ему снега на шиворот засунуть. — Дебил ревнивый, — фырчит, как кот, отряхиваясь от снега и поправляя съехавшую на бок шапку. Кристиян сидит на его бёдрах, счастливый до безобразия. Чёрные волосы растрепались, намокли, делая прическу похожей на воронье гнездо. А глазах свет изумрудный блестит, живой такой, красивый. — Ложь, пиздеж и провокация, — отмахивается Бистрович, стряхивая с его шапки снег. — У-у, кого-то по губам отшлепать? — голосом Ника Фьюри спрашивает он, уворачиваясь от ещё одной порции полетевшего в него снега. — А вот Ники… — Ещё одно слово о Ники и я… — возмущённо начинает Кристиян, но его тут же перебивают. –… признаю, что я ревнивый дебил, — веселится Яка, ерзая на снегу. — Что? — вновь возмущается Бистрович, наклоняясь к нему. Крупицы золота блестят в солнечном свете, завораживают. — Ревнуешь без причины, — улыбается Яка, прежде чем схватить его за ворот распахнутой куртки и резко дернуть на себя. Зубами больно сталкиваются, отстраняются на секунду, а затем приникают друг другу снова, мягче уже, теплее. Но Яка за губу его прикусывает, дразнится. Кристиян понимает, что если дальше так продолжится, то гулять больше они не смогут. — Пойдём домой, темнеет уже, — предлагает Бистрович, помогая ему подняться. — Пойдём, — соглашается Бийол, а сам шапку с себя снимает и на него чуть ли не до подбородка натягивает. Одну перчатку с руки стягивает, и подхватывает его ладонь, окоченевшие пальцы согревая. Кристиян останавливается, вынимает руку на мгновение и надевает на Яку капюшон. Тот улыбается счастливо и кратко целует в уголок губ. В темной прихожей тесно и Яка нагло пользуется этим, наклоняясь, чтобы развязать шнурки на ботинках, задницей потираясь об его бёдра. Слышит шумное дыхание, торжествуя про себя. — Зараза, — шепчет на хорватском Кристиян, снимая с себя куртку и вешая её на крючок. Бийол распрямляется, сбрасывая ботинки, и лишь потом поворачивается. На поцелуй моментально отвечает, чувствуя, как желание медленно в венах бурлить начинает, словно кто-то костер между ними зажёг. Руки ледяные чувствует, что сразу под кофту и футболку проникают, сразу оглаживая изгиб поясницы. Внутри сильнее бурлить начинает, всё петардами вокруг взрывается, но Яка отстраняется, тут же облизывая опухшие губы. — Иди в душ, — шепчет, опаляя разгоряченным дыханием лицо, дразнит, зараза. — Ледяной совсем. В расплавленном золоте беспокойство и забота разбавлены с озорством, что всё что хочется — сгрести его в объятия, волосы русые взлохматить, прижимая к себе поближе. Кристиян смотрит на обломщика своего и думает, что воздаст ему по заслугам потом, а пока нужно реально согреться, а то и впрямь заболеет и Виктор Михайлович даст пизды. Волосы только ерошит, растрёпывая их. Яка в спальне с себя мокрый бомбер вместе с футболкой сразу стягивает, тут же шорты надевая. А вот с верхом обнаруживается проблема. Чистых футболок у них нет, а всё остальное по стульям развешено, так что искать что-то невозможно почти. — Не мы такие, жизнь такая, — философски изрекает он, стаскивая с плечиков красную оверсайзную толстовку Бистровича и натягивая её на себя. Затем собирает вещи со стульев и идёт в ванную. Там душно, пахнет облепихой и ещё чем-то сладким. Яка сквозь пар рассматривает Кристияна, пока запихивает половину вещей в стиралку, а другую половину в корзину. Красивый он. Стройный. Он сам себя от лицезрения отвлекает, потому что иначе они из душа вдвоём не выйдут. На кухне Яка чай заваривает, слушая шум воды из ванны. За окном метель начинает бушевать, а он здесь с Кристи и ему хорошо. Хорошо просто от того, что Бистрович у него есть, такой чуткий и отзывчивый, немного ревнивый, но всё же его. Который бурчит на разбросанные кофты, покупает дурацкий горький шоколад и любит поспать до утра. А ещё укутывать его одеялом и покупать ему запасные чистые носки и греть дыханием руки. Кристиян из ванны выходит, сухой и согревшийся и замечает Яку, который почти клюёт носом в чашку. Улыбается, замечая чашку с чаем и на нем свою толстовку, и внутри отчего-то тепло-тепло. Не говорит ничего, всё ведь и без слов понятно, лишь в уголок губ целует, забирает чашку и осторожно тянет его за собой в спальню. Яка спит, приткнувшись носом в его ключицу. Русая челка блестит в свете фонарей с улицы. Кристиян лишь по виску пальцами водит, в волосы ласково целует, обнимает посильнее и думает, что Яка — маленький подарок судьбы. Утро начинается даже не солнца, а с того, что кто-то руками горячими под футболку лезет. — Кристи. Бистрович молчит, изо всех сил пытаясь доспать. Горячие пальцы по бокам проходятся, щекочут. — Имей совесть, дай доспать. Губы влажные шеи касаются, поцелуй оставляя, шумное дыхание шею опаляет. — Кристи. Бистрович переворачивается, тут же натыкаясь на хитрый прищур светлых глаз. Тянется, целует, тут же оказываясь сверху. Руки горячие спину глядят, а внутри бурлит что-то, обжигает желанием. Яка выгибается от поцелуев в шею, пахом о пах трется, просит. За руки его держит, целует ещё раз влажно и перед тем как окончательно с ума сойти смотрит в глаза. У Яки глаза светло-зеленые. Красивые, с вкраплениями золотых брызг по всех радужке. Кристиян смотрит на них и оторваться не может.