Арсений.
Вагон исполненный людьми, вонючими, худющими. Некоторых и людьми назвать было проблематично. Кожа обтягивает их кости, мерзость какая. И рыжий мальчуган среди них, а ведь он не челядь какая-нибудь, как большинство. Здесь он попал по случайности, а может и по воле злодейки судьбы. Движение замедлялось, а потом и вовсе прекратилось. Заключенным открыли двери. Некоторые выпадали из вагона, полуживые. Кто поживее был, то спрыгивал. Арсений еще не понимал где он, вот поэтому держался как и обычно, высокомерно. Он спустился, но наступив на спину человека в обмороке, хихикнув. Людишек выстроили в рядок. Рыжий выделялся не только поведением, еще и копной рыжих-прерыжих волос. Внешний вид его тоже отличен был. Ткани не из дешевых, перстни чуть ои не на каждом пальчике, вид ухоженный. И его уже успели возненавидеть созаключенные. Кто-то хихикал злорадно. Обычно, таких как Сеня, первыми ведут на расстрел. Так что жить ему осталось не так уж долго.Вильгельм.
Над городом уже опускалось солнце, но лагерь всё ещё жужжал, словно улей. По территории то и дело носились солдаты фашистской армии, гоняя вместе с собой и измученных пытками, трудом и голодом заключённых. Вильгельм работал и служил в 74-й роте немецкой армии уже пятнадцать лет. После начала войны, он поднялся с уровня простого солдата до настоящего офицера. Стройный, высокий, с копной блондинистых волос, с серыми прищуренными глазами и с вечно каменным лицом, Вендлер действительно внушал какой-то страх и уважение к сослуживцам, а поэтому, новая должность не очень нагрузила мужчину. Когда он вышел из главного корпуса, он заметил, что подвезли новых заключённых. Отдав приказ разделить их, офицер достал из кармана тёмно-синих штанов из плотной ткани пачку сигарет. Сейчас это была великая роскошь, но Вендлера не мучила совесть, что вокруг голодают его сослуживцы, а он позволяет тратиться на сигареты. Рассматривая издалека прибывших мучеников, часть из которых будет расстреляна уже в ближайшем будущем, а другая часть подвергнется опытам и голоду, Виль заметил копну чудовищно ярких волос. Рыжий. Офицер гадко сплюнул на землю. Он всем сердцем презирал этот цвет. Аж в глазах от него рябит. Кто-то из солдат уже позволил себе вольности с заключённой молодой женщиной. Что ж, здесь это вполне обычно. Пуская дым в серое, но ещё более-менее светлое небо, Виндлер наблюдал за прибывшими, стараясь избегать взглядом ядовитый цвет.Арсений.
Внимание Арси обращал на себя отлично. Его можно понять. Он приближал свою смерть. Уж лучше сдохнуть, считал парень, чем корпеть над грязной работой, умирать о нехватка еды, воды и антисанитарии. Его не шибко волновала честь, любовь к родине и вся лабуда. Будь его воля, то трупы бы сжигал, именно так. Ах, взгляд офицера равнодушным оставить его не мог. В сторону офицера последовал воздушный поцелуй, только их сразу же после увели, а жаль. Арсения посадили отдельно от всех, устанавливали его личность. Если уж важный кто-то, на расстрел отправят, а если нет, кому он нужен. Больше рабочей силы будет. Арсений являлся художником. Ему повезло, оказалось. Удивительно, в концлагерь требовался высококвалифицированный художник. Фотография нынче была популярна и доступна, а вот портрет иметь, считалось чем-то необычайным. Ему всучили сразу же краски и отправили не пойми куда. Он понимал немецкий, говорил на нем, только местность не знал. К радости, его провели к той самой персоне, что и заказывал портрет.Вильгельм.
Когда колючий взгляд серых глаз сцепился с каким-то мальчуганом, лет 17, и тот позволил себе дерзость отправить офицеру воздушный поцелуй, Вендлер хмыкнул от некого отвращения. Его абсолютно не интересовало внимание каких-то бездарей, которые, скорее всего, слягут к концу войны. Не то, чтобы Виль был пессимистом, вот уж нет. Просто он трезво смотрел на вещи: Германия объявила войну слишком многим, чтобы всё-таки победить. Силы будут неравны. Никто не говорит в слух, но в воздухе летает напряжение и вопрос «Когда нам всем конец?». Выкинув недокуренную сигарету, — которую потом кто-то из солдат обязательно поднимет — офицер подошёл к солдатам своей роты, что уже отбирали, кому сегодня проделают доп. дыру в теле. До его ушей долетел разговор двух мундировцев о том, что «этот парень будет нужен. Художник же, кхе-кхе». К искусству Вендлер тоже относился никак в абсолюте, так что пропустил мимо ушей дальнейший разговор. А вот посмотреть на то, как будут расстреливать заключённых, что прибыли около часа назад, офицер посчитал обязательным. Отдавая приказы о том, кого и в какой блок вести, Виль направился на глав. площадь лагеря.Арсений.
Все были так заняты расстрелом, даже не пришел офицер, которого запечатлеть он должен. Сенечка глянул в окно. Все это происходило так близко, рукой подать. Отчетливо видны лица, слышны голоса. Да только его не волновали другие. Этот офицер, которого прозвал он «тучкой» был ему интереснее всего на этом свете, по крайней мере именно сейчас. Глаз с него не сводил юноша, вслушивался в его лаконичные словечки. Голос этот слух его ласкал. Только бы не заметили его любопытную мордашку. — Вот тварь… Прошипел Сеня. На него солдат какой-то указал, заподозрил видимо. Еще и его предмету воздыханий шепнул на ухо что-то, посмеиваясь. Арсений был возмущен, никак иначе. От окна отошел он, комнату обходил вдоль и поперек.Вильгельм.
Старый знакомый Вендлера, Винкельман, перехватил его на глав. площади, отвлекая от главного представления — казни. Он что-то говорил про художника, которого так ждал Вильгельм, про какие-то портреты. Слушал его офицер в одно ухо. Ну вот не до того ему сейчас. Мысленно он сидел в своём кабинете и разбирал кипы бумаг, которые даже в войну не становились меньше. Из размышлений его вывел пронзительный хохот Винкельмана, который, судя по всему, опять пускал свои шуточки про «жениться бы тебе, дружище, кхе-кхе!». А вот так судьба и сложилась: Вендлеру было уже 34, а женщины рядом всё не было. Он бы и рад обзавестись женой, может, дома не так пустынно станет, да только женщины внимания требуют, а Виль — рабочая лошадка. Товарищи часто за кружкой пива шутили, что и умрёт их офицер старой девой, за что на полном серьёзе получали обещание получить пулю в лоб. В этот раз Вендлер сдержался и лишь фыркнул в ответ: — Мне кажется, или Вы, сэр Винкельман, опять бездельничаете на работе! Смех затих, а вышеназванный мужчина лишь кинул угрюмый взгляд на своего товарища.Арсений.
Арсению казалась вся эта ситуация безумной. Взять и влюбиться, просто так. И конечно вину всю на войну он скинул. Война людей с ума сводит, наверно Арсений тоже сумасшедший, а кто знает. Погружен в мысли свои он с головой был, даже и не услышал, как в кабинет ряд офицеров вошел. Метнулся сразу же юноша к мольберту. — Приветствую, господа. И среди них всех его милейший. Только он и не смотрит даже на Сеню, избегает словно. Арси уже и так, и сяк, всяк пытается показать свою фигурку с личиком. Да только внимание на него обращают все, но не он. Арсений уж думал не выдержит его сердце. — Прошу простить за дерзость, кого я должен увековечить на сием мольберте, м? Вас? Указал он на пухлого офицера, явно его не очень уж уважали, а тот хвостиком бегал. — А может быть вас, милейший? ~ Обращался он к «своему» офицеру, к своей серой тучке.Вильгельм.
Как он только успел оказать в этом сарае, Виль не помнил. Вот он стоит на площади, секундная заминка, и он уже в небольшой светлой комнатке, с мольбертом и с кучкой сослуживцев. Первое, что привлекло его внимание после мольберта — тот самый рыжий и дерзкий паренёк. Недовольно фыркнув, Вендлер готов был развернуться и уйти, да вот незадача: залог он уже внёс. Вдохнув полной грудью и стараясь не обращать внимания на художника, офицер отвечал на его вопросы лишь кивком, чем поражал своих коллег, ведь Вильгельм, несмотря на военное время, всегда весел, открыт и общителен. А тут — молча сел на указанное место, не смотрит на художника, вообще тихий.Арсений.
— Мистер, я понимаю, раса ваша «превосходна» и вы само совершенство, но прошу следовать тому о чем прошу Я. На «Я» сделал он особый акцент, давая понять, что гордости или обиды здесь быть не должно, картину ведь рисует. Приступил он к ней с огромнейшим вдохновением, какое же счастье. — Расскажите мне, как прошел расстрел? Много ли интересного припало на долю сего события? Он хотел немножко отвлечь мужчину разговорами, ибо лицо ему попроще нужно, а не эта моська гордая. Арсений мог подолгу вглядываться, щуриться, делать пару мазков и снова выглядывать что-то.Вильгельм.
— Любой расстрел и любое проявление насилия — это искусство. Да-да, искусство, которое приносит удовольствия не меньше, чем-то, что Вы сейчас делаете. Говорил офицер отстранёно, но с воодушевлением. Тему насилия и пыток он мог обсуждать часами. Да что уж! Недавно, кажется, около года назад, он лично устраивал пару десятков пыток, разнообразных, интересных. И это принесло ему удовольствие. — Есть, знаете ли, своеобразная прелесть в том, чтобы доставить своему предмету ненависти как можно больше страданий и унижений. Да, Виль был фашистом с чистой кровью, но не это сеяло в нём ненависть к русской земле. Полгода назад убили его возлюбленную. Это так сильно потрясло Вендлера, что он всё ещё находится в состоянии шока.Арсений.
— Полностью солидарен. Арсений не был никаким фашистом. Человек он одинокий, со своими странностями. Он гей — это уже странно, по мнению большинства. Его руки уже успели окрестить " фаршем». Живого места не оставалось на них из-за вечных " поигралок» с лезвием. Как его в дурдом не запекли, одному богу ясно. И мыслью тучки проникся он, рисуя его с большим энтузиазмом. — Мне не стоило бы говорить этого, только вот я с радостью обзавелся б новыми шрамами, порезами… Здесь, я уверен, их у меня множество появится. В глазах его небесно-голубых блеснул игривый огонек. Словно между прочим спрашивал юноша. — Интересно, что же ждет меня в дальнейшем? К кому я попаду, зачем, чьим буду слугой? Переводчиком? Может холстом для творений прекраснейших?Вильгельм.
— Если так желаете знать ответ, то попробуйте нагрубить тем ребяткам за дверью. Обещаю, свои желания Вы исполните. Бьют они редко, но метко. Даже мыслями Виль сейчас был далёк от разговора. Юноша его ну никак не интересовал, да и не разделял он энтузиазма резать самого себя. Зачем вредить себе, если можно вредить другим?! В слух офицер этого не сказал, но фыркнуть не забыл. — Как Вы вообще оказались здесь? Откуда Вы? — не то, чтобы офицеру было интересно. Чисто так, разговор поддержать. Взгляд Вендлер всё так отводил от рыжего цвета, который так и резах лёд в серых глазах.Арсений.
— Сам я и понять не смог. Только и разницы это никакой не имеет. Попытки его шли прахом. Сам Арсений энтузиазм отпустил, уже нехотя рисовал, на отвали, как говорится. — И грубить никому не собираюсь. Ничего интересного заключить в их удар я не могу. Удар этот будет лишь показателем их притворного превосходства, именно так. Сеня отлучился от мольберта, подойдя к окошку. Вечер, обычно в это время у рыжего щеки гореть начинают, настроение портится, вялый он весь и на тряпочку, выжатую, похож. Бывает такое не так уж и часто, но сегодня это было очень ожидаемо, ибо волновался он так, как за жизнь не волновался.Вильгельм.
— Ни в коем случае. Виль так и расцвел в нескрываемой улыбке. — Какое же превосходство, коль Вы сами навязались? Никакого. Лишь попытка постоять за себя. Прошу, давайте или закончим работу сегодня, или продолжим завтра. У меня ещё много работы, да и Вы, должно быть устали с дороги. Поправив на себе мундир и стряхнув воображаемую пыль, Вендлер посмотрел на потемневший силуэт и отметил про себя, что сейчас небо отливает таким же цветом, что и волосы юноши. Только в природе это не рябит глаза. — Простите меня за такие слова, но Вы достаточно эстетично смотритесь, стоя у окна. — сухо передал свои мысли офицер, закидывая ногу на ногу.Арсений.
— Благодарю. Арсений чуть тряхнул головой назад, ибо кудри на глаза лезли. — Стоит закончить это дельце сегодня. Только не в силах сегодня, и не в настроении. Должного внимания к персоне под прозвищем «тучка» он больше не проявлял. Стоял у окошка, холодный ветерок чуть остужал пылающее личико. — Позвольте узнать о моем месте сна. Как пройти к заключенным? Юноша руки на грудке скрестил, даже не смотрел на столь черствого, как ему показалось, юношу. Мольберт пришлось чуть в сторону убрать. Теперь он ждал дальнейших приказаний и момента, когда отберут его вещи и всучат полосатую форму.Вильгельм.
Пожав плечами, мысленно думая «Хозяин барин», офицер крикнул: — Эндерсон, тут к тебе пополнение! — в комнатушку зашёл тот самый пухлый офицер и отдал честь Вильгельму. Было видно, что ему даже стоять было тяжело на маленьких и пухленьких ножках, что держат столь грузное тело. — Наш художник пожелал отойти ко сну к заключённым. Распорядись о том, чтобы ему дали именно 108 комнату. Пухлый офицер так и обмер, ведь 108 -мая комната — это в блоке для офицеров и капитанов. Но не смея перечить начальству, тот лишь кивнул. Встав со своего места, Вендлер поклонился юноше и удалился из каморки, направляясь к себе, в 109 комнату, в которой его ждала одинокая холодная постель и куча работы.Арсений.
И конечно не знал этого Арсений, но был польщен поклоном в свою сторону. Сам он сделал реверанс для юноши и кивнул офицеру на коротеньких ножках. Этот офицер оказался человеком милейшим, стеснительный, обладающим кучей комплексов. Но потолковать было о чем с ним. Расстались они на отличной ноте, на разговорах о алкоголе. Арсений толком внимания на коридоры не обращал, только в комнате он понял, где находится. — Господи, прости, что всуе упоминаю имя твое. Опрятненькая комната, чистая кроватка и вещи в стопочке лежат сменные. Интересно, все ли так заключенные живут? Арсений исследовал комнату, теперь следовало найти ванную комнату. Делать нечего, пришлось стучать в дверку соседней комнаты.Вильгельм.
Сидя за бумагами с отчётами, Виль откровенно бесился. Он пришёл всего минут 10 назад, но уже успел проверить пару докладов и отчётов, внести свои правки и начать раздражаться, ведь кто-то где-то написал не те цифры, что в прошлом отчёте, а несчастному офицеру за эти бумажки головой отвечать! Вендлер проводил тяжёлые расчёты на поиск ошибки, когда его отвлёк стук. Зашипев от досады, Виль встал из-за стола, снял свой пиджак и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, что, кажется, душила мужчину. Подойдя к двери и открыв её, он встретился с уже знакомой рыжей копной. — Чем могу быть полезен в столь поздний час? — как бы Виль не был раздражён, свой гнев он прятал за ледяным спокойствием и безразличным тоном.Арсений.
— Прошу простить, но не могли бы вы провести меня в уборную? Ох уж эта пуговица. Расстегнуть бы их всех — про себя думал Арси. Рыжий наивно полагал, что симпатичен он тучке серой. Не мог ведь он просто так отправить его сюда, судя по всему в крыло офицерское, а может и не только. И он всеми силами души желал верить, что обитает за этой маской безразличия чувственная натура. Но что же он мог… Мог он лишь за руку взять его, хотя объяснить для чего он лелает это — проблематично. Что сделано, то сделано. В своей ручонке чуть сжимает он кисть офицера.Вильгельм.
Кинув быстрый взгляд на чужую руку, что так неожиданно схватила его, Виль хмыкнул. — Что ж, да, конечно. — с грустью посмотрев на отчёты, Вендлер вышел из своей комнаты и закрыл её. Путь им предстоял хоть и недалёкий, но что-то подсказывало офицеру, что юнец не оставит его в покое. — Как Вам апартаменты? Понравились? Должно быть, Вы ожидали тёмной и сырой камеры, с десятью людьми на квадратный метр, со скудным пайком и одним одеялом на троих? Что ж, так как Вас представили, как нового иллюстратора или… —как Вас там по другому?.. а, художник, вот, — то я решил, что Вам стоит жить рядом с офицерами. Не волнуйтесь, здесь люди приличные живут, Вас не обидят.Арсений.
— Я и не сомневаюсь, милейший. Покои мои новообретенные устраивают, даже более, судя по обстоятельству проживания других людишек. Ах, знал бы кто, то сразу власти бы сдал, а там и до расстрела недолго. Но меня можно понять. В герои я не мечу, родины не имею, как и должных родителей. Мне есть что терять лишь, например зрение, но если судить о морали, то ничего не имею я в этой отрасли жизнедеятельности. Друзья? Кому нужны они, если я есть сам у себя. Может только любовь, но это паршивка еще та, рубцы на сердцах миллионов оставляет. Вы ведь знаете какого это, месье. Жар его с щек чуть спал, ибо холод коридоров остудил его. Наверно, только влюбленный может радоваться одному только касанию к своему предмету обожания. Наш Арсений руку Вильгельма, холит и лелеет. Держит ладошку аккуратно, иногда пальцем большим поглаживает.Вильгельм.
— Что же, я рад, что сумел Вам угодить. А что с Вашими родителями, позвольте узнать? — несмотря на то, что с юнцом рядом шла смерть в погонах, Виль чтил и благословил свою семью и близких. Раз в месяц он им отправлял деньги и продовольствие, ведь цены в военное время царапали даже небо. Из семьи у него было пятеро человек: он, две сестры, которых Вендлер любил больше жизни, мать и дедушка. Отца офицер не помнил, хоть мать часто рассказывала о его военных подвигах. Наверное, воодушевившись этими рассказами, Виль и решил, что его место — армия и поле боя. Так что детство его можно было назвать одной большой подготовкой: он много слушал рассказы деда о сражениях, практиковал меткость из рогатки, кидал камушки в банки, часто дрался. В семнадцать его отправили в армию, а в девятнадцать он уже прославился как офицер-стратег. За всё время войны рота Виля проигрывала сражения лишь дважды, а отступать они и вовсе не смели. Проводя художника до уборной, Вендлер выдернул свою руку. — Мы на месте. Дальше, я надеюсь, Вы сами справитесь. А мне надо работать, прошу простить.Арсений.
И пока те шли Арсений поведал историю своих родителей, та была лаконичнее некуда. — Родителей не имею. Имел бабушку, но та скончалась. По приходу руку отпустил он и улыбнулся слегка. — Спасибо, сладких вам снов, месье Вильгельм. В уборной он делами личными занимался, жаль, что та была в неком смысле общей. Чужое и излишнее внимание к его телу вызывало у парнишки тошноту, так что приходилось выполнять все процессы быстрее.Вильгельм.
Офицер, проводив юнца, вернулся в свои покои. Не успел он вернуться к расчётам, как в его дверь снова забарабанили. Вздохнув, Виль рявкнул «Входите!». В комнату тут же ворвалось два капитана, один рядовой и несколько сержантов. Все, как один, орали, что Вендлер нужен в другой штаб-квартире, что армия терпит поражение и что времени, как такового, нет. Не мешкая ни минутой, офицер достал свой походный саквояж, что он приготовил на тот случай, если придётся бежать из страны. Что же, теперь он сослужит в более благородных целях. Собирая медикаменты, Вильгельм слышал, как по корпусу бегают военные. Да, паника. Они почти узнали ответ на вопрос, что так долго их мучил. Армия терпит поражение! Неужели, Гитлер сдаёт позиции?! Неужели, он их бросает?! Озадаченный этими вопросами, Вильгельм Вендлер вылетел из комнаты со всеми остальными.