tu sie nie pali

Слэш
PG-13
Завершён
58
Размер:
6 страниц, 1 часть
Описание:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
58 Нравится 3 Отзывы 6 В сборник Скачать

Часть 1

Настройки текста
Алекс набирает Каролине, потому что он, вроде как, просил её быть потише. Быть помягче. Быть спокойнее. И больше всего раздражают не букеты цветов на школьном подоконнике, а эти притворные рожи, что снуют туда-сюда с заносчивым видом. «Нам очень жаль». Тут каждый второй внезапно проникся слабостью Доминика. Тут каждого третьего начало ебать «зачем он так поступил». И все внезапно раскисли, демонстрируя поддержку мёртвому чуваку. Уж лучше бы застрелился. Таблетки — для слабаков. Никто точно не знает, как умер Санторский. Потому что а) родители у него с молнией на замке и трепаться направо и налево не станут б) всё, что касается этой богатой семейки — не достояние общественности. Алекс звонит Каролине в третий раз, настойчиво умоляя забрать цветы. Сам он этого делать не станет, и почему-то жаба сочувствия не ласкает его затылок языком. — Клянусь, я собственными руками разорву все эти фотографии. У Доминика было столько друзей, но не в таких же фальшивых количествах. Любомирского ебёт только это, и руки трясутся, а ещё хочется цветы поломать у корней. Каролина не понимает, почему он такой чёрствый и злой. — Я не злой, я честный. И честность эта всплывает ни к селу и ни к городу. Никто не плачет, все только и повторяют о том, «почему» и «зачем». Алекс поджимает щёку кулаком и смотрит на несчастный конспект по биологии. Потом они спускаются вниз, чуть позже собираются «там» и идут «туда», куда идти нет никакого желания. В комнате толпа, в комнате тесно. Алекс поджимает губы и сверлит глазами потолки. Во рту сухо, а бутылка воды только — как назло — рядом с закрытым чёрным гробом. — Неужели всё настолько плохо? — Каролина рядышком жмётся и кладёт голову на плечо, не сводя взгляда с коробки. Если гроб закрыт, то, к несчастью, «не каждый покидает этот мир спокойно». В этом нет ничего подозрительного, нет ничего неожиданного, потому что, право, Алекс не каждый день попадает на похороны собственного друга. Друга, которому успел нихуёво так подставить палки в колёса. И нет чувства вины, совести тоже нет. Есть только ложка дёгтя в банке с мёдом — это воспоминания о последней встрече. Пацан вспомнить не может, когда и где это было. Забавно, что почти нереально прикинуть крайний дедлайн дружбы. — Почему гроб закрыт? — Я не знаю. Люди вокруг тоже настороженны. Наверняка, Алекс всегда жаждал стать свидетелем. Свидетелем стрельбы, свидетелем грабежа, свидетелем смерти, но. Но когда подобный случай подвернулся под руку ㅡ это стало невозможным. Мягко говоря, Любомирский зассал. Смерть Доминика в прошлом, но паршивец заставляет думать об этом снова и снова. Проходит неделя. Проходит вторник, среда и четверг. Суббота. Все идут пить, и никто даже не вспоминает о том, что Санторский под землёй сейчас переворачивается снова и снова. Оттого, что о нём забыли. Мертвых жалеть нельзя ㅡ жалейте живых, но зачем-то этот чувак напоминает о себе день ото дня. Вот его лицо на стенде, вот его фотки на подоконнике, вот плюшевые игрушки, наполовину растасканные по домам. Иногда в школу заглядывают психологи ㅡ люди в белых халатах, мать его ㅡ для того, чтобы напомнить деткам, как делать нельзя и как делать совсем нельзя. ㅡ Обратитесь за помощью к специалисту. Обратитесь за помощью к родителям. Позвоните учителям, стоя на крыше со стволом в глотке и пригоршней разноцветных пилюль в руках. Алекс зажимает уши ладонями и закрывает глаза. Ему далеко до такого состояния, потому что самоубийцы ㅡ слабаки и трусы. Доминик ㅡ дурак; а вся эта шайка, наигранно озабоченных его пост-состоянием ㅡ мудаки, которые нос не могут свой опустить. Специалисты своего дела. Боятся последователей. Школа боится. Боятся взрослые. Детям отчасти всё равно. Алексу, в принципе, не нужно переживать. Он и не переживает. Не скучает. Не ожидает. Не ждёт. Уроки заканчиваются. С каких-то пор он теперь просиживает штаны до конца. Hasta la vista наступает после матеши. ㅡ Агрх, ㅡ на улице дождь. Зонта под рукой нет. Под рукой только ручка без колпачка, исписывает ладонь и карман изнутри. Алекс через школьный двор ㅡ к забору. Алекс улыбается учителям, Алекс отмахивается от друзей. Всё равно через минут тридцать снова собираться ㅡ у Яна в консоли пойдут играть. Парень накидывает капюшон на голову и переходит шоссе. В магазине очередь, надо купить пачку дешёвых. Минута, две, пять. Потом во дворы, за углами кошки скребутся, а Алекс, весь промокший и обмерзший, с сигаретой во рту пытается в тысячный раз поджечь противоположный конец. Мальчики с плохой репутацией таковыми являются только за спинами учителей. Что-то вроде поразительного двуличия. Алекс подтирает сопли, подтягивает штаны и стягивает шнурки от капюшона на шеи, чтобы холод не смог пробраться к загривку. В глазах аж слёзы застывают оттого, как на улице сыро. Сигарета в руках то и дело рвётся наружу, а пальцы трясутся, и больше всего на свете хочется в тепло, но нужно, сука, докурить до фильтра. Это как пить под состоянием аффекта — уже не хочется, но жалко выливать. — Сука, — противоположный конец окурка задевает палец, и Любомирский дёргается, выронив пачку, что до этого сжимал в другой руке. Холодно, мокро и грязно. Вокруг слякоть — хотя, если подумать, то откуда (?) Парень ладонь не выставляет, чтобы словить капли дождя — не романтик, простите уж. Наоборот, как-то озлобленно он сплёвывает на асфальт рядом со стеной и брезгливо осматривает пачку сигарет. Вроде, живые, но недостаточно сухие. Так сразу и не поймёшь, есть ли смысл бить тревогу. Алекс качает головой и покидает дворы, выходит на тротуар вдоль шоссе и останавливается, чтобы случайного незнакомого по плечу задеть аккурат. — У вас не найдётся сигареты? В такой ситуации не специально пялишься, а просто наугад, приподняв горделиво подбородок и сощурив глаза. Алекс машинально руку протягивает озябшую и приоткрывает рот, чтобы максимально радостно ляпнуть «спасибо». Не успевает только. Зато успевает заметить грязную чёрную, как смоль, чёлку и теперь стоит, никак не может припомнить, что это были за глаза. Где-то он их уже увидел, куда-то рядом с ними ударял. Сунув сигарету между зубов, но не успев прикурить, Любомирский бежит следом, чтобы догнать почему-то быстро идущего вперёд незнакомца и нагловато так его задеть. В голове сразу зарождается идея. Хуев пранкер. Если этот человек так похож на Доминика и так напуган, то его можно сфотографировать, и потом показывать малолетним девочкам со школы. «Смотрите, я видел призрака». — Извините, а прикурить сможете? Да подожди… — Алекс хватает незнакомца за куртку, за локоть, за рукава и скользкими пальцами сжимает ткань в мёртвой хватке, —…те. Заглянуть не получается, приходится наклониться, развернуть, заулыбаться. — Вы очень похожи на моего братика. — Улыбка гаденькая по лицу забором расходится. — Правда, он мёртв. — Любомирский, нахуй иди. Ты чё, совсем сдурел? Алекс не виноват, что не разглядел. Не виноват, что не заметил, не приметил, не увидел. Он думает как-то медленно и тормознуто, суёт перчатки в карман, суёт пачку в карман поглубже, а после, устремив взгляд в чужой затылок, гонит со всех сил. Кажется, показалось, а когда кажется, надо креститься. Этот голос — совершенно точно «тот самый». Бархатный хрип, кашель и ёбнутое «Любомирский». Значит, знакомы, но это ж свихнуться можно. Как?! Алекс вспоминает про закрытый гроб и закрывает глаза, потому что не понимает, как же раньше не додумался до такого. Ладно, на самом деле, додуматься было бы сложно, но хотя бы предположить (?) На долю секунды пацан сомневается, на долю минуты забывает, куда шёл и зачем. За кем. — Доминик! Это не утверждение, а вопрос. Алекс сам своим глазам не верит, потому и не верит своим ушам. Что несёт? Что говорит? Тупость какая. — Ебучий Санторский, — это уже полушёпотом, чтобы от крика челюсти не свело. Зубы сжимаются, но так удобнее и безопаснее. Парень догоняет живой труп Доминика и хватает за руку, сжимает, тянет на себя, чуть не валит с лестницы вниз и другой рукой придерживает зачем-то. — Что тебе от меня надо? — Посмотри на меня, — Алекс переводит дыхание, срывает гланды и кашляет, сплёвывая на асфальт. Холодно, сыро, мокро, тяжело. — Сука. И правда он. — Издеваешься, да? — Алекс огребает за собственные косяки притворной тупостью Доминика. — Ты же мёртвый должен валяться сейчас под землёй! Что ты здесь делаешь? Кричит, хотя стоят парни довольно близко. Это так, на случай, если на том конце света связь плохая. Любомирский кусает губы, смотрит на свои руки, сжимающие чужую куртку, и злится неимоверно. За всё хорошее хочется избить. Потому что это цирк, и всех тут наебали. — Ты же, блять, умер. И это из-за тебя в школе столько дерьма. Там всё с ног на голову перевернули. А теперь, блин, ты спрашиваешь, что мне от тебя надо? Алекс больше не кричит, но руку не отпускает, сжимает сильнее, хочет вывернуть её к чертям собачьим. В глазах недопонимание, отчаянное и унизительно любопытство, но одновременно с тем неприязнь. — Я понимаю, что ты так жаждешь моей смерти, но необязательно мне лично об этом сообщать. Отпусти меня и иди отсюда, пока мать не увидела. — Пауза. Чужие глаза замирают и тускнеют. — Свали. — Ты ебанутый? Доминик, — Алекс смотрит в эти глаза и видит всю эту усталость, боль, порочность, но подобное — уже привычное и осязаемое. Не удивишь никого. Что-то вроде визитной карточки приятеля. — Или не Доминик? Теперь ведь и не узнаешь, где ты ещё сумел нас наебать. Богатенькие родители за тебя всё устроили, я понял. Красиво. Очень умно. Вы такие молодцы, идеальнейшие каникулы и не придумаешь. Любомирский подходит ближе и не понимает, зачем всё это кричит, зачем говорит, зачем распыляется, если ему плевать. Тут скорее всего срабатывает защитный механизм и в момент возгорания хочется бежать. Но вместо того, чтобы гнать от чего-то непонятного, лучше разобраться. Пока всё доступно и никто не слышит. — Просто ответь. Ты не умирал, да? — Алекс затыкается и переводит дух, смотрит в упор и не двигается больше, не обращая ровным счетом никакого внимания на щелчки, посторонние звуки и дверь. Ему бы времени побольше наедине с Домиником и возможностей трогать его за грязные волосы и выпирающие скулы чаще, но он ведь понимает, что совсем скоро это всё закончится, и наступит момент, когда придётся выбираться из кокона реальности и возвращаться. Санторскому бежать некуда — он же вроде как вернулся. Правда, то ли ещё будет, когда он вернётся насовсем и вдруг ляпнет где-то про всё, что случилось той или этой ночью. Зная парня, можно предположить, что он промолчит, но главное — чтобы всё это дело не замял. А то как-то больно выйдет. Любомирский наклоняется и утыкается носом в чужую шею, чтобы в открытую прочувствовать этот превосходный запах сырости и шампуня, смешанных между собой. — Ты так вкусно пахнешь смертью во сне. — Он целует парня в шею, затем в щёку и кончиком языка облизывает мочку уха, тут же её прикусывая. В Польше так принято. Если близко, то обижаться не стоит. Алекс в темноте вечерней пытается нащупать чужое присутствие, затем рукой достаёт до локтя и, сообразив, выпрямляется на месте, немного перемещаясь на поближе. Парень рукой на чужое плечо опирается, а второй цепляется за край толстовки с дурацким капюшоном, притягивая чужое тело к себе. ㅡ Это же, это же ты виноват. Алекс прижимается губами к чужой щеке, сопит и ладонь на плечо кладёт, позднее к шеи её смещая. Он лезет целоваться, наклонив слегка голову в сторону и шумно причмокивая в тишине, приподнимает чужой подбородок и ведёт ладонь к загривку. Поцелуй в губы получается кривым и смазанным, потому что Санторского отчего-то трясёт. Всё это бред собачий, до которого не дотянуться. Виноват? Кто виноват? Он? Алексу нужно разузнать всё до мелочей, потому что любопытно слишком и потому что сил уже нет. Это так увлекательно и занятно — понимать, что человек, которого похоронили какое-то время назад, оказался на улицах Польши живым. И дверь закрывается с громким шумом, и железо скрипит за чужой спиной, не поддаваясь потом на уговоры. Любомирский скалится до покрасневших щёк и сутулится, чтобы под капюшоном лоб свой скрыть. Волосы намокают и липнут грязной челкой к лицу. Парень жмёт другого парня к стенке, достаёт телефон и то и дело стирает с экрана капли дождя, выискивая в контактах номер, который давным-давно удалил. В это время Доминик мешкает и сам толкается навстречу, чтобы на уголке губ слюнявую печатку оставить. — Да блин, — смартфон выскальзывает из рук и чудом не оказывается на асфальте. Алекс задирает голову и смотрит на то, как включается свет и предсказуемо открывается окно в доме. Мать Доминика в своём репертуаре: драматизирует и хочет внимания. ㅡ Подашь признаки жизни? Как двусмысленно, смешно и не вовремя. Санторский цепляет камешек из-под ступенек и бросает его в стенку, подоконник, окно, но тот не долетает, возвращаясь обратно. — Санторский, блять. — Надо бы себя потише вести. Алекс закрывает рот ладонью и стирает капли дождя с губ. — Твои предки хоронили закрытый гроб с твоим воображаемым трупом. Кстати. Доминик закрывает глаза. Происходит рассинхрон в настроениях, и они больше не на одной волне. Истерика одного заканчивается, начинается паника у другого. Алекс снова достаёт сигареты, пихает одну из них между зубов и поджигает. Всё это быстро, ловко и без мошенничества. Он вызов бросает, скуривая Винстак прямо на крыльце чужого дома. Там же родители, типа. Типа, нельзя. Когда нельзя ㅡ можно и ещё больше хочется. Любомирский терпимости не научился за всю свою жизнь, как и не научился ждать, доверять и надеяться. Даже сейчас он не теряется и продумывает свой путь обратно до дома. Лишь бы поскорее сбежать. Парень только потом резко вспоминает о своих планах ㅡ чёртов Доминик просто сбил его с пути. Надо бы вернуться в школу и пойти к пацанам. Прошёл час, даже чуть больше. Алекс смотрит на время, пытается скурить мокренькую сигарету и делает пару смелых шагов назад. Поцеловаться бы перед уходом. Картинка расплывается. Санторский отлетает назад, словно заставка перед фильмов, под гудящие вибрации в башке. Мышцы сковывает силой, и Алекс неожиданно просыпается у себя в постели. Глаза закрыты. В голове: «только бы не сон». Падать ниже плинтуса пиздец больно и долго. Внезапно появляется желание потрогать бьющееся сердце под грудной клеткой. Оно болит, а Доминика больше нет. Всё также нет, и подобные сны — самокопание. [ Когда я умру, я собираюсь преследовать тебя. ]
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.