Самсуддинские хроники. Охотник

Торговец Ахмет, вращая глазами и прикрывая рот ладонью, по большому секрету рассказал коменданту крепости о том, что знал и видел. Как оказалось, Ахмет действительно попал в переделку, связанную с убийством жены Эркена. Торговец пришёл забрать у Эркена своего маленького сына Самира. Тот любил бегать к семье колдуна играть с их маленькой дочуркой Бесой и старшим сыном — Энвером. Подходя к дому, он услышал какие-то крики и отголоски семейного скандала. Так как кричали на непонятном Ахмету языке, то он просто сел на завалинку и стал дожидаться, когда внутри всё стихнет. Однако напряжение нарастало, вскоре послышался звон стекла и грохот железа. Так, всё понятно, жена опять сломала очередной самогонный аппарат. Ничего удивительного. Сейчас Эркен будет рыдать и проклинать всех и вся, а потом успокоится, и можно будет зайти, чтобы с ним побеседовать. Но где же Беса и Самир? Было бы не очень хорошо, если бы они оказались внутри во время семейных разборок. Они же ещё совсем маленькие дети. Тут он услышал глухой звук и крик, истошный вопль, очень высокий, выше, чем был обычно голос жены Эркена. Он был длинный и леденящий кровь. В конце концов, всё стихло. Ахмет осторожно приоткрыл дверь и посмотрел одним глазом в щёлочку.  — А ты чего там встал? Думаешь, я не вижу отсюда твою козлиную бородку? Давай, заходи, поболтаем. Торговец несмело прокрался внутрь дома, освещённого огарком свечи, и посмотрел на рухлядь, валявшуюся на полу. Так и было — кирпичи, на которых только пять минут назад стоял котёл, лежали внутри него, а на стенке котлавиднеласьвмятина. Всё это было щедро посыпано стеклянными осколками. Бочком переминаясь с ноги на ногу, чтобы ненароком не пораниться, Ахмет сел на скамью и завёл обычный мужской разговор. Из разговора выяснилось, что жена Эркена, дескать, обиделась, накричала на него и заперлась в своей комнате. Из соседней двери выглянул затравленный, широко открытый детский глаз. Но это был миндалевидный глаз Бесы.  — Иди сюда, девочка, — посюсюкал Ахмет, но глаз насупился, и дверь захлопнулась обратно.  — Тоже обиделась, — хмыкнул Эркен, — А Самира твоего я сейчас достану и отдам тебе. Ты ведь за ним пришёл, так? Эркен встал, открыл только что захлопнутую дверь, и зашёл внутрь, моментально закрыв дверь за собой. Ахмет успел увидеть в проёме чёрные волосы, разметавшиеся по полу, и руку, лежавшую на них. Наверное, жене Эркена совсем плохо. Надо бы позвать солдат из крепости и врача. Однако, так как Ахмет очень боялся предпринимать какие-то действия, и всегда жил по принципу «меньше знаешь, крепче спишь», эта мысль лишь ветром пронеслась в его голове.  — Пустите, дядя Эркен! Я никуда с вами не пойду! — кричал Самир, влекомый за руку колдуном-самогонщиком.  — Пойдёшь-пойдёшь, там отец пришёл! Иди к папочке!  — Папа! — радостно крикнул Самир и бросился на шею Ахмету, — пойдём скорей отсюда! Там… Там… Тут Ахмет краем глаза заметил, как Эркен показывает его маленькому сыну кулачище! Самир затих, и только стал стучать зубами, как будто ему холодно. Мдааа, дело явно нечисто. Ахмет схватил сына в охапку и выбежал оттуда. На следующий день к ним поутру пришла грязная, ободранная Беса с братом. Трёхлетний ребёнок вместе с пятилетним Энвером… Они сами прошли через весь город, чтобы добраться всего лишь к папиному знакомому?  — Помогите мне! Я знаю, вы хороший! У меня теперь ни папы, ни мамы! В нашем доме живёт чудище, оно варит адские зелья! Я знаю, мне мама о нём рассказывала! — вопила Беса. Энвер рассказал всё Ахмету. Последние сомнения того окончательно растаяли. Он тут же закрыл лавку, и строго приказал Энверу и Бесе разделиться и с его знакомыми разойтись в два соседних селения — испугался, что Эркен придёт за ними и начнёт всё громить и всех бить. Он хотел отправить и Самира в третье селение, но потом раздумал и решил оставить родного сына при себе.  — Понимаете, я всё терзался, терзался, ну, что не сообщил сразу солдатам и врачу, может быть, её удалось бы спасти! А пришёл только сейчас, когда действительно испугался за свою никчёмную жизнь… Теперь он её наверняка закопал где-нибудь, и мы ничегошеньки не узнаем… Какой же я был дурак, ах! — запричитал продавец баранины и уронил свою седеющую голову на руки, сквозь пальцы которых на пол начали падать не такие уж и скупые мужские слёзы. Ахмет, наконец, закончил свой рассказ. Мевлют-паша подпёр подбородок кулаком и задумался. Если всё было действительно так… Надо немедленно отправить солдат к Эркену. Что может сделать колдун против целого взвода? Напустит на них облако чёрного дыма? Следовало бы запереть его в подвале, как следует объяснить ему положение, в котором он оказался, и уже на следующий день наверняка получили бы признание. Взвод подошёл к дому Эркена поздней ночью.  — Остановитесь там, где стоите! — раздался громовой голос колдуна. Казалось, вся земля дрожит от этого голоса, доносившегося из хлипкой мазанки. По её стенам змеились совсем новые трещины.  — Вы что, думали, меня вот так просто поймать? Ваш халиф никогда меня не поймает! Нельзя поймать свободного сына степей, ведь он волен, как ветер! Тут со всех сторон задул жуткий пронизывающий холодный ветер, и с Мевлюта-паши сорвало красную феску.  — Так-то! А следом полетит твоя голова! — назидательно произнёс туркмен из домика, — да будь ты проклят, комендант этой крепости Мевлют-паша! Ты проклят, ты всегда будешь здесь скитаться, как жалкая тень самого себя! Никогда не видать тебе белого света, и даже на Страшный Суд ты не попадёшь, потому что тебя не похоронят так, как должно! Тебя отдадут на поругание, на растерзание собакам! Это ты, ты и есть самый большой грешник в этой стране, из-за тебя я здесь! К чёрту халифа, к чёрту всех бейлербеев, пашей и эфенди вместе взятых, да пропади они пропадом уже совсем скоро! Но ты! Ты и только ты! Ты будешь здесь, ты будешь видеть позорное гниение своей страны, и ничего не сможешь сделать, даже не сможешь вернуться на родину! Безголосый, безухий, безглазый, ты будешь видеть, но не понимать, слышать, но ничего путного не услышишь, а если что и поймёшь, то сказать об этом не сможешь! Жуткий голод будет мучить твоё тело, а твои товарищи, как бледные степные миражи, будут появляться иногда вокруг и охранять тебя от тебя самого! Чтобы никто, никогда не смог освободить тебя! А этот городишко? Я знал, что ты здесь объявишься. Вы подходите друг другу. Это скучный, ханжеский городишко! На словах здесь все праведники, а как только под моим котлом разгорается адское пламя, то весь цвет общества — у меня дома, умоляет меня, просит меня, на коленях ползает передо мной, а не перед тобой, лысый ты ханжа! Я настоящий хозяин этого города! Но он мне не нужен. Они думали взять меня в плен. Они думали дать мне жену из местных, чтобы я, как они говорят, «одумался!» Но у нас не бывает отдельных жён и мелких грязных семей, ютящихся в домиках из земли, у нас есть наше огромное племя и наши красавицы-девушки, стройные, как газели, и где бы ни находились, мы, сыны Волчицы, знаем друг о друге и чувствуем друг друга! Зачем ты пришёл? Получить моё признание? Считай, оно у тебя в кармане! Перед тобой и перед четырнадцатью твоими свидетелями удостоверяю — это я убил свою так называемую«жену»! А теперь пошёл вон отсюда, пока цел! Стоишь? Правильно, стой и бойся! Потому что теперь все вы будете здесь стоять, пока я говорю! Я, может быть, сильнее вашего халифа, он далеко, а я здесь. И я, настоящий хан и султан луны и солнца, неба и земли, и четырёх сторон света, повелеваю — город Самсуддин станет таким же мёртвым снаружи, каким он уже давно является внутри! Он проклят! Все его жители заболеют, у них будут ныть животы, они будут изнемогать от всяких грязных червей, гнить изнутри, и негде будет достать лечебных настоек, я ничего им не дам, а врачи не смогут им помочь! И они умрут! Все умрут, один за другим! Но при этом они чуть позже воскреснут, и будут рождаться друг у друга! Почти как жизнь — бесконечное колесо перерождений и смертей. Вечно обречены будут они переживать похожие жизни, будучи пленниками этого города. Они будут рано умирать, и вновь рождаться в тех же семьях, и даже уехав из этого города, печать его будут нести на себе! И отцы родятся у сыновей, и матери у дочерей! Всё перевернётся с ног на голову! А затем они снова будут умирать, и вновь рождаться! Ты слышишь меня? Ты слышишь меня, глупый Мевлют-паша? Тут мазанка развалилась на части, и мгновенно вспыхнула, как спичка. Оттуда, как птица, поднялось страшное чудовище. Размахивая тёмными крыльями, это чудище зависло в воздухе, и его лицо напоминало облик разъярённого льва, только чёрного. Вокруг глаз были белые круги, а вокруг шеи было ожерелье из маленьких белых костяных черепов. Присмотревшись, можно было заметить, что перья у чудища были разноцветные. В одном, скажем так, крыле, у чудища был бубен, а в другом — какой-то короткий меч. Его рукояткой чудище стало бить в бубен, и подниматься всё выше и выше. Поднявшись уже совсем высоко, чудище распластало руки так, как будто обнимает луну, изогнулось…  — Вааа! — раздался дикий рык, который сотрясал всё вокруг. Костёр на месте мазанки перекинулся уже на деревья, росшие в саду, и на сараи соседних домов. И тут посредине земли на участке открылась трещина, из которой выплеснулось ещё большее пламя — и затем моментально закрылась, поглотив навсегда под собой всё то, что оставалось от скромного «имения» колдуна Эркена. Затем чудище смахнуло крылом, и луны как не бывало! Всё погрузилось в глубокую тьму. Даже факела не распространяли свет, а желтели, как светлячки. Повисла гнетущая тишина. На ощупь солдаты сбились в кучку вокруг Мевлюта-паши, а он всё переминался с ноги на ногу, думая, не привиделось ли им всё это, и если нет, то что же можно предпринять. Свет постепенно возвращался, и наконец, сморгнув, Мевлют-паша увидел луну на отведённом ей Всевышним месте. С лёгкой запинкой бормоча слова молитвы, турок поклонился до земли, спешно развернувшись куда-то на юго-восток, и несмело отправился к дворику, заполненному пылающими головёшками. Похоже, Эркен совершенно исчез. Может, оно и к лучшему.  — Смотрите! — закричал Бахтияр, — дым над лесом! Наверное, он хочет поджечь лес, чтобы волна огня сожгла наш город! Да, а ведь совсем недавно Бахтияр не был таким смелым. Как по-разному на людей действует реальная боевая обстановка. Мевлют-паша и раньше имел в этом случай убедиться, но в этот раз битва была не земная, а, видимо, небесная. Продираясь через густой лес без единого звука, кроме периодического треска веток и шума листьев под ногами, солдаты великой османской армии сейчас напоминали стайку кур, испуганно жмущихся друг к другу. Выйдя на широкую поляну, Мевлют-паша почувствовал дурноту. Там стояло уже знакомое чудище, а на большом пне лежал… торговец Ахмет! Ведь Мевлют-паша оставил его в крепости, приставив к нему охрану? Как же так?  — Страшно тебе? — спросил будничным голосом колдун у Ахмета, склонившись над ним с кинжалом.  — Как есть, страшно! Пощади меня, не убивай! — произнёс Ахмет, бледный, как тень. Если бы всем не было так страшно, его дрожащая козлиная бородка могла бы всех позабавить…  — А тогда тебе тоже было страшно. Ты трус. Жалкий и подлый трус. Тогда ты боялся меня. А потом, когда меня не было рядом, ты меня не видел, не боялся меня, решил к коменданту пойти, а я-то тебя всегда вижу. Ты думал, ты сильнее меня своей хитростью. Но на любого хитрого лиса найдётся волчья пасть! Ты падёшь жертвой моего гнева, я отберу у тебя душу для усиления моего проклятья! Ты никогда больше не перевоплотишься, и не попадёшь на страшный суд, ты вообще больше никогда нигде не будешь существовать, кроме как в моём кинжале, в моём сердце и моём желудке, хахаха! Колдун-птица-волк поднял свой кинжал и вонзил его в сердце Ахмета. Тут же под корнями пня разгорелось пламя, почему-то синего цвета. Жуткий вопль разнёсся по лесу. А чудище набросилось на тело несчастного торговца бараниной и стало отрезать от него куски, а также лизать его с ног до головы там, где выступала кровь. Затем чудище преспокойно нанизало куски тела Ахмета на палку и сунуло её под пень в костёр. Вращая палкой, чтобы мясо лучше прожарилось, Эркен, похоже, совсем не обращал внимания на турецкий взвод в полной боевой выкладке, стоявший в десяти шагах у него за спиной. А Мевлют-паша, и правда, не мог двинуться с места, пока Эркен не съел приготовленное мясо до последнего кусочка. Погладив себя по животу, чудище снова издало жуткий рык, на этот раз с торжествующей интонацией. Мевлют-паша решил не терять времени, наконец, одумался, схватил свою винтовку и прицелился… Хлоп! Костёр моментально погас, а на пне теперь лежали… маска и костюм, всё, что осталось от могущественного колдуна. Взвод переглянулся.  — Да как же это так? Да куда же он делся? Полноте, да взаправду ли всё это? Что там внутри? Подойдя ближе, турки уже не обнаружили и этого дьявольского облачения, и только лёгкий дымок да разводы крови на пне напоминали о том, что тут произошло. Похоже, это действительно был не сон, либо это очень жуткий кошмар, из тех, в которых можно несколько раз просыпаться, и вновь и вновь переживать одно и то же… Потом в городе начали умирать люди. А потом Мевлют-паша увидел и младшего офицера Мурада в деревне. Он был точно в том молодом возрасте, когда Мевлют-паша только приехал в этот город. Но сейчас был одет по-албански и вёл себя с местными вполне непринуждённо. Мевлют-паша вспомнил тогда слова проклятия… А скоро ему самому стало плохо, он вновь увидел страшное чудовище, а потом ему отрезали голову какие-то люди в грязных тряпках, видимо, пособники Эркена, прятавшиеся по лесам. Маловероятно ведь, чтобы преступник столько всего успел наворотить в одиночку. Не мог же он в одиночку за одну минуту выкрасть Ахмета из форта, охраняемого сотней вооружённых солдат. Эти же люди отнесли тело Мевлюта-паши в ту злополучную пещеру. Больше он их не видел.  — Вот так… Порой мои призрачные товарищи рассказывали мне разные истории, которые слышали в городе. По ним я восстанавливал ту картину, которую сейчас и рассказываю.  — Мевлют-паша… постойте… — несмело пробормотал Арменд, — я должен кое-что сказать… Этот Энвер — мой отец. В детстве он мне, помнится, рассказывал страшную сказку. Я всё вспомнил, он рассказывал мне про Эркена, только как страшилку для маленьких детей, давно, ещё до того, как ушёл и больше не появлялся… Кто знает, может быть, мистика этой истории и привела меня подсознательно сюда через столько лет… Стойте, а ведь брата Бесы, которого она мне представила, тоже звали Энвером… И он… мой отец? Чертовщина какая-то, ничего не понимаю…  — Это нормально, — философски заметил турок и принялся через силу доедать последний кусок давно уже остывшего шашлыка. А тем временем в душе Арменда зашевелились ядовитые змеи — если Энвер — его отец, неужто колдун Эркен, проклявший Самсуддин… это он сам? А ведь он думал, что убил колдуна тогда, в пещере, правда, тело настоящего колдуна навсегда уже скрыто под завалами… Арменд оглянулся. Огни факелов, развешенных вдоль стен чистого, прибранного коридора в алтарную залу, медленно колыхались на ветру.