Я жду, пройдёт, отпусти, больно, люблю, не лги, я всё помню

Пальцы скользят по телу, стирая соленые капли, задевая длинные кожаные ленты, темными полосками врезающиеся в смуглую кожу до красных отметин, гладят вывернутые суставы плеч, сдавливая, заставляя отвести их назад еще чуть-чуть, до мерзкого хруста, прочувствовать напряжение стянутых ремнями за спиной рук и крепче впиться зубами в резиновую узду во рту, проглотить очередной вымученный стон, вызывая этим улыбку на лице Димы. Плохая (хорошая) была идея согласиться на загадочное предложение одолжить сбрую. Больно (приятно) сейчас сидеть, связанным по рукам и ногам, без возможности пошевелиться. Все тело горит от боли (наслаждения), которая стекает по груди адреналиновым (эндорфиновым) потом, оседая в яйцах, поджимающихся от яркого, режущего огнем в груди, страха (возбуждения). Колени жжет вгрызающимся в кожу ковром, сводит от однообразной позы, от невозможности раздвинуть ноги шире, когда между ними начинает орудовать наглая рука, перебирая гениталии, потому что блядскими лентами обмотано почти все тело. Уйгур стонет, выгибаясь телом вперед, подставляя перетянутый кожаной полосой поперек живот под жадный язык, оставляющий на коже влажные дорожки. Пальцы царапают ногтями бедра, тут же сглаживая прикосновения подушечками, скользят вверх и вниз, добираясь до паха, мучительно близко к вставшему члену, то и дело задевающему подбородок, утыкающемуся в шею, провоцируя неосознанные движения, в попытках хотя бы потереться о Ефремова, и наконец-то сжимаются вокруг него кольцом, ведут сверху до самого основания и давят, пережимают, подводя жаркую пытку к кульминации. - Нравится? Ильзат трясет головой, соглашаясь, словно болванчик на приборной панели, не сразу соображая, что хрипло-задушенный вопрос адресован не ему, и стоит чужим рукам опуститься на его плечи, как в кляпе тонет ярко выраженное, осознанное “блять!”. Поцелуй в шею выходит резким, нетерпеливым, рвущим зубами соленую кожу под ухом. Ахметов чувствует пальцами член Кирилла за своей спиной и, только коснувшись его пальцами понимает, насколько онемели ладони. Пережатые суставы в запястьях со скрипом возвращают кистям подвижность, взрываясь нудной болью от каждого ласкового движения по чужой плоти, от каждой возможности почувствовать набухшие вены, край кожицы, открывшей сухую горячую головку.. Чужое дыхание палит ухо, рвет его тихим нетерпеливым рычанием, вторя влажному липкому проникновению в его задницу, нежно-вращательной пляске погружающихся в него пальцев. Мозги давит раскаленным обручем. Желание нагнуться вперед и приподнять задницу режет электричеством спину, долетая искрами из поясницы в голову, но жаркий рот накрывает его член спереди, забирая на себя все внимание, ловит в ловушку из юркого языка и узкого горла, тянущим вакуумом превращая последнюю здравую мысль в длинный и жалобный стон, позволяя опомниться лишь тогда, когда пальцы выскользывают из тела, сменяясь жаром нетерпеливо толкнувшегося внутрь члена Набабкина. Дрожь разрывает мышцы, дергая так, что ленты сдирают на запястьях кожу, натягиваются, вгрызаясь по всему телу, кляп душит, не давая выплюнуть заполнившие рот слюни, тонкой струйкой ползущие от уголков губ на подбородок, пачкающие грудь вязкими, густыми каплями с мелкими пузырями. Резкий толчок сзади бросает тело вперед, вбивая Ильзата Ефремову в рот, словно Кирилл трахает его, через уйгура, и картина становится только реальнее от опустившейся на светлую макушку ладони, прижимающей голову Димы к смуглому паху. Дышать становится физически невозможно, горло, кажется, заполнено вбивающимся в задницу членом, а тот кислород, что еще был в легких высосан умелым ртом, выдавлен пальцами, перебирающими яйца, и гипоксия режет грудь не хуже лент, в которое, словно мумия, плотно упаковано сжираемое предоргазменной судорогой тело. Ильзат давится слюнями (спермой) с последним сокрушительным шлепком чужих бедер о свою задницу, с трудом добытый воздух из груди расплавленной свинцовой струйкой ползет к члену, прожигая диафрагму, вновь доставаясь Ефремову до последней капли, тут же высосанной, слизанной языком с самого кончика. Стоит вынуть кляп и уйгура разбирает долгий кашель. Все тело ломит, но возможность наконец-то выпрямить и вытянуть ноги по наслаждению едва не сравнима с пережитым оргазмом. - Чего разлегся? - Тянет рядом Дима, водя пальцами по длинным красноватым следам на темной коже. Несмотря на все, Ильзат выглядит еще более способным продолжать, нежели Набабкин. - Я в отличие от некоторых еще не кончил. Ахметова хватает на хриплый, полный притворного удивления, вопрос, в котором прячется сладкая месть. - Хочешь вернуть свою сбрую?