Я жду, пройдёт, отпусти, больно, люблю, не лги, я всё помню

Стук в дверь раздаётся словно знамение. Знамение не только того, что Игоря не оставят в покое в этот вечер, но и, учитывая, что он с вероятностью доходящей до сотни процентов знает, кто стоит за дверью — что где-то в этой жизни он свернул не туда. Акинфеев рывком открывает дверь и тут же спугнутой кошкой отскакивает обратно в номер от полезшего с порога целоваться Дивеева. — С ума сошёл?! — Громкое раздражённое шипение со стороны капитана, кажется, только забавляет самого молодого члена команды, отпечатываясь на его лице хитрой ухмылкой. — Давно уже… Низкий тембр тяжестью опускается выглянувшему в коридор и убедившемуся в том, что тот пуст, Акинфееву на спину, и Игорь, чувствуя как басы дрожью оседают в его коленях, в который раз думает, что разрешать этому инфернальному пацану открывать рот — фатальная ошибка. Самым правильным решением сейчас видится просто захлопнуть перед носом Дивеева дверь и пойти спать, и поэтому Игорь, в раздражении направленном на самого себя, пропускает защитника внутрь, запирая дверь, и идёт обратно вглубь номера, повернувшись к парню спиной. И совершает вторую ошибку за вечер. Горячее тело налетает сзади огненным ураганом, сразу просовывая ладони под футболку. Рваное обжигающее дыхание палит ухо, и Акинфееву требуется вся выдержка, чтобы вцепиться в жёсткое запястье и постараться его от себя оторвать. — Игорь… Игорь! Подожди! Стой! Дай… мне надо в душ сходить! — Можем пойти вместе… Слова расходятся с действиями, и руки уже стаскивают с капитана красно-синих футболку, вытряхивая его из неё, словно котёнка из мешка. Дивеев толкает его к стене, словно отрезая все доступные пути к отступлению, минимизируя личное пространство до минимума, разворачивая и несдержанно впиваясь Акинфееву в губы, словно в них заключено лекарство, способное спасти парня от лихорадки. Игорь и правда похож на того, кто лишился рассудка, с дрожью в теле опускаясь перед голкипером на колени, оставляя влажный след языком на его солёном плече, скользя ладонями по груди и наконец-то целуя широкую дорожку волосков ведущую от пупка вниз и скрывающуюся под шортами. — Игорь. правда, я с тренировки, мне надо… — Мне всё равно… — Чтоб тебя, кобель неуравновешенный… — Шипит голкипер сквозь зубы, не сопротивляясь когда с него стаскивают шорты, отмечая путь скользящей вниз ткани рваными поцелуями, и горячий рот жадно, дорвавшись, накрывает его вставший член. Да, здравствуйте, меня зовут Игорь, мне тридцать три года и у меня встаёт на девятнадцатилетнего подростка, который в данную минуту… Акинфеев позволяет себе открыть глаза, чтобы увидеть, как тёмные венки под блестящей от слюны кожей скрываются за узкими губами. У Дивеева мало опыта, минет в его исполнении больше напоминает беспорядочные прикосновения языком ко всему до чего он может дотянуться, и его вряд ли можно назвать восхитительным, хоть весь недостаток практики защитник и покрывает с лихвой несдержанной старательностью, высасывая из него моральные принципы, а заодно, кажется, и душу за все его слабости и прегрешения. В такие моменты принято вспоминать, когда же он оступился и свалился в эту яму, заполненную горячей юношеской неудовлетворённой страстью, но Игорю даже не нужно напрягаться, он прекрасно помнит, что в эту бездну его любезно столкнули пинком под зад. ______ Акинфеев с трудом даже дышит, не говоря уже о том, чтобы попробовать подняться с постели и отправиться в душ, потому что чувствует себя липким и… правильным словом было бы «затраханный», но какая-то внутренняя неуместная гордость запрещает использовать к себе это слово. Лучше бы она запретила ему отвечать Дзюбе на его предложение встретиться в номере отеля, особенно когда он в курсе, что тот приволочёт с собой зачастившего в Москву испанца. От горячего тела рядом пышет жаром, но Игорь не сбрасывает с себя лениво поглаживающую его по животу руку, так он хотя бы знает где Рамос находится в данный момент, и что он не вознамерился повторить недавно совершённый подвиг, потому что открыть глаза также кажется непосильной задачей. Он старается игнорировать тот факт, что он не знает где форвард сине-голубых и радуется тому, что мундиаль давно канул в лету и хорватская сборная покинула столицу, а это значит, что нездоровый авантюризм Артёма не притащит снова в их номер Манджукича. Но напрягающие шорохи на периферии не думают смолкать. Чья-то ладонь вновь касается его согнутого колена, осторожно и, словно бы слегка неловко, сползая на его бедро, гладит внутреннюю его сторону, отодвигая в сторону, однозначным жестом укладывая его в более удобную позу. Он слышит шёпот, не осознавая сейчас смысл сказанных слов, и Игоря хватает лишь на слабый стон, тут же тонущий в ленивом поцелуе Серхио, когда он чувствует новое, лёгкое из-за действующей словно смазка спермы, проникновение твёрдого члена внутрь себя и слышит сбивающееся разом дыхание где-то сверху. Ладони жадно скользят по влажной груди, вжимая в кожу жёсткие пальцы. Ему дают пару секунд, чтобы смириться с участью быть вновь втрахиваемым в матрац, пробуждая какой-то рваной несдержанностью в движениях утихшее было паскудное возбуждение. Слишком несдержанно для только что оставившего с нём все силы Артёма. Игорь находит в себе силы открыть глаза, и замирает, только сейчас поняв смысл донёсшегося до него шёпота — «не робей, пацан» — и смотрит в направленные на него тёмный взгляд, принадлежащий явно не Артёму Дзюбе, а игроку его собственной команды, самому младшему игроку — Игорю Дивееву. Вдох замирает где-то в горле, и руки голкипера тут же оказываются предупреждающе прижаты над его же головой заботливым испанцем, ни на мгновение не перестающим покрывать его лицо поцелуями и забивать его уши ничего не значащим сейчас шёпотом на иностранном языке. Игорь ищет взглядом Артёма и находит, теряя последнюю связь с реальностью, потому что форвард бело-голубых обнимает судорожно бьющуюся от рваных вдохов грудь вбивающего его в кровать Дивеева, оставляя на его шее едва ощутимое прикосновение губами, и просто подмигивает Акинфееву. _________ Если бы он тогда только знал, он бы… поступил иначе? Акинфеев стискивает пальцами волосы защитника, в предоргазменной вспышке неосознанного притягивая его голову к своему паху, запрокидывая голову до гулкого стука черепа о стенку, и чувствует движение горла Дивеева, когда тот сглатывает не вынимая его члена изо рта. Мальчишка быстро учится. Игорь встаёт с коленей, оставляя, даже не поцелуй, а прикосновение горячего дыхания на судорожно глотающих воздух губах голкипера, и просто обнимает, так крепко, что, кажется, и так агонизирующая от удушья грудная клетка вот-вот треснет. — Игорь Владимирович… так… уже лучше? — Чёрт тебя дери, Игорь, я из-за тебя в аду жариться буду… Его наконец-то отпускают и загадочная улыбка на тонких, даже после минета, губах не сулит ничего хорошего. — Ну раз вы всё равно планируете, позвольте, я отжарю вас прямо сейчас.