Something

      Страха уже не было. Яркий свет лаборатории, покрытые светло-серым кафелем стены и многочасовые опыты стали чем-то до тошноты привычным. Каждый день в точности повторял другой, у Амели не осталось сил даже чувствовать скуку, она безмолвно проживала один день за другим под неустанным наблюдением, как лабораторная крыса. Но это не тяготило её, какие-либо желания у неё отсутствовали.       - Доброе утро, Лакруа, - Мойра выделяется в лаборатории ярким пятном, взгляд Амели — пустой и блеклый — цепляется за ярко-рыжие волосы, потому что больше ничего яркого и примечательного в лаборатории нет. Лакруа медленно тает и теряет свои прежние черты, теперь у неё новый облик – кожа цвета бледной лаванды и полное отсутствие каких бы то ни было эмоций, по крайней мере ей так кажется. У доктора О’Доран своё мнение на этот счет, она придает большое значение мелочам, чтобы те потом не вылились в неприятности.       «Отмечается увеличение числа частоты сердечных сокращений при просмотре исследуемой балета «Лебединое озеро». Фотографии семьи, личные вещи исследуемой и прочие раздражители не вызывают аналогичной реакции. Рассматривается как неопасный дефект, не требующий доработки».       Всё время для Амели сплошной поток, нет ни дня, ни ночи, она не знает сколько дней, а ,может, и месяцев провела в этих стенах, Лакруа просто сидит в кресле и ждет. Очередного дня, полного новых непонятных ей опытов – боли, холода и жары она не ощущает уже давно, но отчего-то всё-равно продолжает упорно смотреть на запертую дверь в ожидании утра. Непонятно, к чему привязаны её ожидания, но как только в восемь в лаборатории снова появляется Мойра, внутри Лакруа что-то меняется. Это не отчаяние, не интерес. Отголоски былой памяти твердят о чем-то знакомом, чувство забытое, тягучее и странно-притягательное, но Амели не может разобраться и вспомнить, как же оно называется. Легкая дымка смятения это всё, что ей удается затвердить.       Мойра всегда наблюдает за ней – внимательно и беспристрастно — заносит данные в таблицу, иногда чуть хмурится, а иногда озаряет лабораторию своей торжествующей ухмылкой. Лицо Лакруа не выражает никаких эмоций, на лице О’Доран спокойная рассудительность, какая обычно бывает у человека, который точно знает что делает. - Как ты себя чувствуешь, Лакруа? – ответы Амели не заставляли ждать, всё было строго по часам с погрешностью в одну секунду. Лаконичность в ответ на лаконичность, ничего лишнего. Однако сейчас стрелка часов на стене превысила возможную погрешность. В памяти болезненной вспышкой мерцает разбитая коленка, отрывок из балета «Щелкунчик» и запах парфюма Жерара. Она задумалась, сделала пару ненужных движений, словно сверялась со своими чувствами и желаниями, и медленно ответила.       - Я чувствую, что-то… - Мойра смотрит на неё не мигая, достаточно и такого короткого промежутка времени, чтобы понять, что её эксперимент идет не слишком удачно. Отчаянные времена требуют отчаянных мер, для ученой уже ответ Амели не имеет значения. По той краткой вспышке эмоций, по тому полуоттенку чувств, которые она увидела сквозь маску привычной безмятежности Амели, О’Доран понимает всё. Осталось только убедиться, что её опасения верны.       Лакруа не успевает даже дёрнуться, как Мойра с силой вжимает её в спинку кресла и нависает прямо над ней. Лицо О’Доран слишком близко, можно рассмотреть каждую черточку и тонкие линии морщин вдоль лба. Мойра впервые настолько близко, что Амели видит своё отражение в глазах разного цвета, она видит смесь эмоций на своем, казалось бы, вечно ничего не выражающим лице – удивление и какую-то странную радость. Лакруа замерла на месте и боится пошевелиться.       Мойра целует её и кладет изящную кисть на сердце Амели. Та не сопротивляется и отвечает нежно и неумело, закрыв от удовольствия глаза. Она наконец-то поняла, что за странный отголосок мучил её, подтачивая силы изнутри и пугая неизвестностью. Сердце Лакруа бьётся часто и громко, и Мойра чувствует каждый удар своей ладонью. Когда О’Доран прерывает поцелуй, на Амели обрушивается очередной водопад забытых ощущений – она чувствует себя брошенной и потерянной, протягивает руки к О’Доран и в безнадежном жесте бессильно роняет их вниз.       - Кажется, не всё происходит так, как я ожидала, - в голосе Мойры мелкие острые льдинки недовольства, пронзающие ожившее сердце Амели. Она не смотрит на Лакруа, целиком сосредоточившись на своих записях и на заставленном пробирками и колбами огромном столе. Непредсказуемый результат расстраивает и злит О’Доран даже больше, чем полный провал.       - Временные трудности, - с губ срывается усталый вздох. Мойра всегда находит в себе силы, чтобы исправить результат. Да, её методы далеки от законов морали и этики, но разве наука и чисто знание не должны быть выше всего этого? Не скованная в своих методах О’Доран может гордиться собой. Через месяц она вновь задаст свой вопрос.       - Как ты себя чувствуешь, Лакруа?       Мгновенный ответ, сравнимый лишь с холодным звоном металла, раздался эхом по лаборатории:       - Я не чувствую ничего.       Да, именно это и был единственный изначально верный ответ.