раньше - теплее

Гарри не высыпается. Гарри устаёт. Гарри постоянно мёрзнет. и он, черт возьми, не знает что с этим делать. - Гарри, - говорит Джулия*, - ты же знаешь, что взрослому человеку нужно спать 8 часов в сутки. это норма. - да, Джул. - сколько спишь ты? - меньше, - отмахивается Гарри, не уточняя. - я скоро не смогу их замазывать, - Джулия немного агрессивно тычет ватным диском в кожу под глазом Гарри, - постарайся спать больше. если люди будут видеть тебя на сцене вялым и сонным… то произойдёт много чего плохого с твоей репутацией, что повлияет на карьеру. - я понимаю, Джул. спасибо, что сохраняешь оптимизм. Гарри кивает. девушка снимает с него тональник всё также агрессивно тыкая ему почти в глаз. и один раз под рёбра. в какой-то момент парень невольно шипит и пытается вывернуться из крепкой схватки, как у всех гримёрш, Джулии. долгожданное «ты свободен» Гарри слышит через минут сорок. и сбегает с чистой душой. он включает свет, входя в квартиру. она большая светлая, с шикарным видом и дизайнерской мебелью. Гарри переодевается в объёмный свитер, в котором он ходил, когда ещё была группа, становясь призраком самого себя, становясь юным, чуть ли не подростком, легкомысленным и улыбающимся предстоящим трудностям. становясь тем парнем, у которого было трое прекрасных друзей и один самый лучший, тёплый и маленький человечек в его жизни. но к сожалению это всё было в прошлом, в другой жизни. Гарри смотрит на себя, уставшего, похудевшего, с мутными от недосыпа глазами, в отражение и понимает — он готов сделать что угодно, лишь бы вернуться в то время. лишь бы снова иметь возможность прикоснуться к губам и телу Лу. Гарри наливает себе в стакан яблочный сок и садится перед компьютером. в очередной раз смотрит "дневник памяти", замерзает ещё сильнее и кутается в плед. казалось, давно пора отпустить, забыть. о ”оne direction” помнят только преданные фанаты и едва ли живой и функционируюший Гарри Стайлс. у всех ребят |у Лу| уже другая жизнь. почему бы Гарри тоже не двигаться дальше? почему так сложно жить, понимая, что виной всему лишь ты сам? просто почему...почему нельзя всё вернуть? он слишком скучает по тому «Хазза», что шёпотом срывалась с губ; по тем волосам, что пахли столь сладко; по тем тёплым пальцам, что бабочками скользили по телу и зарывались в волосы. по тому Луи Томлинсону, что был только его. Гарри смаргивает слёзы, накопившиеся в глазах. и тут же одёргивает себя. он взрослый человек в конце концов! надо держать себя в руках. а то так и до психиатрического отделения в какой-нибудь швейцарской больнице не далеко. Гарри смотрит на окно. закрыто. тогда почему так холодно, черт возьми?! Гарри существо теплокровное. вроде бы. что-то уже самому не верится. он ставит фильм на паузу, и встаёт с дивана. плед, в который он укутался слишком длинный, так что он чуть не падает, наступив на уголок. хочется закричать, выплеснуть накопившиеся слёзы. дышать трудно, а сердце в грудной клетке вот-вот остановится - больно невыносимо. просто он всему виной. он сам виноват, что потерял свою прошлую жизнь. и что нынешняя весит на волоске. - Лу... я думаю, что нам нужно... взять перерыв. - это тебе сказал твой менеджер? - нет... я правда сам...я - хорошо, временно расстанемся, пока всё не поменяется. это нормально. что ты сомневаешься и хочешь паузы. - нет, Лу, ты не понимаешь. я хочу взять перерыв группы...заняться сольной карьерой... «сольной карьерой». нет, Стайлс, ты просто трус. трус, испугавшийся своих усилившихся чувств. ты просто не думал, что милый голубоглазый мальчишка с х-фактора впечатается тебе под кожу так сильно, что станет твоим дыханием. ты сам виноват, Стайлс. Гарри вытирает дорожки слёз свободной рукой. и думает, что швейцарской клиники всё-таки не избежать. он выдавливает из себя усмешку, игнорируя болезненно пульсирующее сердце. и снова садится на диван, снимая с паузы фильм. чтобы через два с половиной часа проснуться от звонка в дверь. Гарри удивлённо моргает и падает, когда пытается встать. пол встречает его не очень мягко, но это его и пробуждает. он смотрит на часы, идя к входной двери. три одиннадцать ночи. и кого только принесло? - Томмо? еле слышно. он даже не произносит это. выдыхает. задыхается. а у него на пороге стоит Луи Томлинсон. Луи Томлинсон в узких джинсах и белой толстовке. Гарри тянет дрожащую ладонь к его щеке, пальцами касается скул и понимает. не глюк. настоящий. дыхание вновь прерывается, когда Лу (его Лу? его Лу!) носом, словно кот, потирается об эту ладонь и притягивает к себе. горячий шёпот обжигает ухо, заставляя покрыться мурашками. впервые за пару лет не от холода. - я не могу так, Хаз. больше не могу. без тебя не могу, понимаешь. Гарри понимает. Гарри безусловно поцелует его первый. и первый снимет с него толстовку, утягивая на диван. и первый искренне прошепчет «люблю», не отрываясь. Луи рассмеется и ответит с не меньшей искренностью. и Гарри любит. правда любит. зная, что это взаимно. и больше не боится. ведь, спустя столько времени, эти руки вновь обнимают его. и разве можно описать тех бабочек, то счастье, что сново ожило в нем сейчас? [а обнимает Луи всё так же невероятно. так, что ни одни гримёрша больше не накричит на Гарри из-за синяков. а из-за алеющих засосов - очень даже]