мир в картонной коробке

      Арсений, не сдержавшись, ругается сквозь зубы и отталкивает от себя ноутбук. Как же он заебался. Как же его все достало: Серега, который решил свалить в отпуск очень не вовремя, вследствие чего его часть работы досталась Арсению; бракоразводный процесс, длящийся уже шесть месяцев; назойливые звонки Добровольского, который, видимо, решил, что чем чаще он звонит, тем быстрее делается работа; затекшая спина и онемевшие конечности; фотографии друзей в Инстаграме, от которых хочется лезть на стену и выть волком.       Но Арсений хороший работник — он похоронил себя в четырех стенах и работает.       Но Арсений хороший друг — он радуется за друзей и щедро лайкает их фотографии и видео.       Но Арсений хороший человек — он не завидует, сидит себе, проверяет показатели по продажам и радуется жизни.       Пиздецки сильно радуется.       Налив себе, кажется, уже пятую чашку чая, Арсений возвращается к столу и тянет к себе ставший уже ненавистным за последнюю неделю ноутбук, когда его мобильный оживает, высвечивая незнакомый номер.       Обычно Арсений отклоняет неопределенные номера, потому что велика вероятность напороться на каких-нибудь мошенников или вирусников, а это последнее, что ему нужно для и так хорошей жизни.       Но сейчас ему нужен тайм-аут. Хотя бы на пару минут. Поэтому он принимает вызов и прижимает телефон к уху.       — Алло?       — Здравствуйте, — голос мужской, скорее даже юношеский, добродушный, спокойный и крайне к себе располагающий. — Вы за компьютером?       Арсений скользит взглядом по ноутбуку и почему-то решает ответить:       — Да. А…       — Отлично, — обрывают его на полуслове. — Знаете, — театральный глубокий свистящий выдох почему-то вызывает у Арсения смешок — его безымянный собеседник будто собрался зачитать монолог на сцене, — я сегодня шёл из университета и увидел коробку, а в ней — котенка. Видимо, его кто-то выкинул за ненадобностью.       — Я… рад за Вас? — вопросительно отзывается Арсений, плохо понимая, что происходит.       — И, Вы знаете, — как ни в чем не было продолжает незнакомец, — он сидел в картонной коробке, прячась от дождя.       — Боюсь спросить, зачем Вы мне это рассказываете?       — Можно я дорасскажу? — в голосе такая мольба, что у Арсения аж дыхание сбивается. Он решительно ничего не понимает, но неожиданно ловит себя на мысли, что он успокаивается — голос собеседника обволакивает его, как теплое покрывало, унося куда подальше от тревожных мыслей. А это именно то, что ему сейчас так нужно.       Поэтому, закинув ноги на стул и откинувшись на спинку кресла, Арсений соглашается:       — Валяй.       — Так вот, — голос донельзя довольный, — он сидел в коробке, а коробка валялась на боку. И котёнок сидел спиной к миру.       — Чего? — Арсений решительно ничего не понимает, но не рискует оборвать происходящий бред, потому что предчувствует — все это не просто так. Нужно просто подождать.       — Он сидел мордочкой к дну коробки.       — Дно как бы снизу коробки.       — Я же сказал, коробка лежала на боку, — отвечает его собеседник с такой интонацией, словно объясняет ребенку, почему полезно есть с утра пораньше кашу. Безумно глупо, но одновременно смешно, поэтому Арсений соглашается.       — И что?       — Он был очень маленьким, я не очень разбираюсь в котятах, но, думаю, от силы месяц.       — Все еще не понимаю, зачем мне эта информация.       — Вы как тот котёнок.       Так вот оно что. Арсений вскидывает брови и заторможенно смотрит на мобильный, словно надеется увидеть там лицо незнакомца, но, естественно, этого не происходит, и он, облизнув губы, нерешительно произносит:       — Боюсь спросить почему.       — Вы сидите спиной к огромному миру, — сердце почему-то начинает стучать в разы быстрее, дыхание сбивается, а рубашка становится безумно тесной. Арсений невольно расстегивает пару пуговиц, пытаясь сглотнуть комок в горле. — Вас, как того котёнка, выбросили в огромный реальный мир, лишив тепла. Вы нашли себе картонную коробку, сели в нее и повернулись спиной к миру, — голос настолько уверенный, что Арсений верит. А внутри все дрожит.       — Это прикол такой?       — Я не прав, по-Вашему?       — Конечно же нет, — Арсений испытывает дикую потребность начать оправдываться перед человеком, которого никогда не видел и слышит в первый раз в жизни. Он хочет рассказать о том, что у него прекрасная жена — была, что он безумно любит свою работу — когда-то, что все его мечты сбываются — он не отдыхал нормально уже несколько лет. Хочет и даже готов солгать, но ему не дают.       — Скажите, как давно вы видели дождь? — по животу скользит кусок льда.       — Чего?       — Дождь. Когда в последний раз Вы видели, чтобы на улице шёл дождь?       Арсений все еще ничего не понимает, но почему-то честно задумывается о том, когда он в последний раз видел дождь. Он помнит пасмурное утро, помнит холодный вечер, помнит ласковое дневное солнце, когда он переезжал из одного офиса в другой, помнит, как ругался на весь мир за то, что забыл зонтик, потому что… Вот оно.       — В начале месяца, а что? — донельзя довольный собой отвечает Арсений, даже приосанившись.       — Посмотрите в окно. Уже неделю без остановки идет дождь.       Да быть такого не может.       Как в трансе, Арсений поднимается на почему-то ослабевших ногах, подходит к окну и замирает, следя за водянистыми ниточками, скользящими по стеклу. Смотрит вниз и видит блестящий, как зеркало, асфальт, видит сотни разноцветных зонтиков, видит огромные, явно не однодневные лужи.       Как он не заметил?       — Кто вы? — сипло спрашивает он, прижимая мобильный к уху.       — Выйдите на улицу, — голос все еще настолько уверенный, что Арсений чуть было не слушается, но останавливает себя в коридоре, встряхнувшись. Что с ним, черт возьми, происходит?       — Зачем?       — Как давно Вы в последний раз гуляли под дождём? Именно гуляли, а не перемещались от здания к зданию, если что.       — Кто вы? — испуганно, дрожа, цепляясь пальцами за стены.       — Повернитесь лицом к миру. Картонные коробки имеют отвратительное свойство со временем размокать и рваться.       — Кто вы?! — почти кричит Арсений, с силой сжимая телефон, а потом, кажется, перестает дышать, слыша частые гудки. Смотрит на мобильный, гипнотизируя его взглядом, облизывает сухие губы и нервно трет переносицу, пытаясь понять, почему так бешено бьется сердце. Оглядывается через плечо, глядя в сторону кабинета, кусает губы, а потом резко оборачивается, хватает куртку и выскакивает на улицу.       Дождь.       Сильный, но теплый. Окутывает с ног до головы, обволакивает, успокаивает. Вызывает глупую улыбку, которую стереть не получается.       Арсений стоит и как идиот смотрит наверх, подставляя лицо под дождевые капли. На него то и дело натыкаются прохожие, бормочут, ругаются, толкают, а он стоит, потому что не может пошевелиться.       Такое чувство, что он долгое время спал, а сейчас проснулся и до сих пор не понимает, где граница между сном и реальностью. Он неожиданно осознает, что уже лето, а он еще помнит, как в марте отмечал свой день рождения, как будто это было вчера. И все эти месяцы… Он не помнит их. Как будто моргнул и потерял несколько недель своей жизни.       Арсений вдыхает полной грудью и, не обращая внимание на то, что он мокрый с ног до головы, идет по улице, разглядывая мир, от которого так долго отворачивался по своей глупости. Ему почему-то тепло и очень спокойно.       А влага на лице в какой-то момент принимает солоноватый вкус.       Вернувшись домой часами спустя, Арсений принимает душ, кутается в махровый халат, убирает ноутбук куда подальше и, забравшись с ногами на широкий подоконник, берет книгу, которую начал читать еще во время прошлого отпуска.       В какой-то момент, не сдержавшись, берет мобильный и набирает номер коллеги.       — Оксан, привет. Дело есть. Пробей, пожалуйста, один номер. Нужна вся информация, которую найдешь. Сейчас скину. Спасибо.

***

      Номер, с которого звонил безымянный собеседник, оказался с одноразовой симки, и это почему-то безумно злит. Арсений чуть было не срывается на Оксану, но вовремя спохватывается, понимая, что она тут ни при чем. Благодарит ее за помощь и тонет в себе.       Арсений не понимает, что с ним. Он вообще много чего не понимает. Кто был этот человек? Как он нашел его номер? Было ли это случайностью? Зачем он ему рассказал про этого котенка? Почему не представился? И… почему больше не звонит?       Арсений теперь принимает все звонки вне зависимости от того, определяется номер или нет. Он ждет, наивно верит в то, что ему снова позвонит этот странный философ, что-то сломавший и одновременно воскресивший в нем. Но звонят все. Кроме него.       Мир делится на «до» и «после», и Арсений не знает, как теперь с этим справляться.

***

      — Да, хорошо, я доработаю и приду снова.       Арсений правда пытается улыбаться, глядя в лицо начальника, но выходит плохо. Выбрав документы, он выходит из кабинета и облизывает губы, ноющие от искусственной улыбки. Он уже не может дождаться, когда Серега вернется, потому что Арсений не справляется. Просто, блять, не вывозит.       Спустившись на первый этаж, он подходит к Оксане, передавая ей часть поручений и одновременно размышляя над тем, стоит ли отпроситься домой пораньше, потому что прошлой ночью он спал от силы два часа и ему, мягко говоря, херово.       Но тут…       — Средняя сырная и две больших пепперони. С Вас две тысячи сто. От чаевых не откажусь.       Да быть этого не может.       Арсений оборачивается как в замедленной съемке, скользит глазами по помещению и останавливается на худощавой фигуре парня в фирменной одежде пиццерии. Высокий, с оттопыренными ушами и светлыми волосами, вылезающими из-под кепки. На спине — огромный рюкзак. Лица Арсений не видит — парень стоит к нему спиной, поэтому он, даже не слыша Оксану, подходит и касается плеча доставщика, привлекая его внимание.       — Простите, что Вы… — оборачивается и застывает, открывая и закрывая рот, как рыба. А Арсений только и может думать о том, что это правда его голос.       — Это ты… — выдыхает он, жадно изучая светлую кожу, едва заметную родинку на носу, яркие зеленые глаза, полные волнения вперемешку со смущением, ямочки на щеках. Он такой обычный, что Арсений на мгновение даже теряется, но потом понимает, что он именно такой, каким он его себе представляет, и улыбается. Глупо-глупо и так широко, что челюсть сводит.       — Я… Вы ошиблись, — мямлит тот, отступая, но Арсений не дает — сжимает тонкое запястье, натыкаясь на по меньшей мере десяток браслетов, и удерживает на месте.       — Это ты, — твердо повторяет он, облизав губы, — это ты тогда…       — Мне нужно работать, — сглатывает он, отчаянно краснея, и оглядывается по сторонам. — Я должен успеть…       — Мне нужно с тобой поговорить. Как мне с тобой связаться? Как тебя зовут? Где я могу… — вопросы сыпятся с губ градом, и Арсений никак не может остановиться, но парень поднимает руку, чуть не коснувшись его рта, и нервно поджимает губы.       — Хорошо. Я позвоню вечером, ладно? Мне… мне нужно заказы отнести, — нерешительно мямлит он, глядя на руку Арсения на своем запястье, и тот, словно очнувшись, отступает.       — Да, прости, я… Тебе вызвать такси?       — У меня велик. Спасибо.       Они стоят, глядя друг другу в глаза, и не могут сдвинуться с места. Мир вокруг размывается, в ушах шум, а ладони почему-то предательски потеют. Арсений не понимает, что это, но знает четко одно — ему нужно во всем разобраться. И поможет ему только этот парень.       — Ладно, я… я пойду, — первым отмирает доставщик, поправляет кепку и торопливо идет к выходу. Арсений спохватывается в последний момент:       — Как тебя зовут-то?       — А-антон, — слышится сиплое в ответ, и через мгновение худощавую фигуру поглощают вращающиеся двери. А Арсений продолжает стоять на одном месте и улыбаться.       Он позвонит. Нужно просто дождаться.

***

несколько лет спустя       — Тош, я же просил ставить мокрую обувь на сушилку!       — Поставь, пожалуйста, люблю тебя! — орет через всю квартиру Антон и снова утыкается в книгу, лениво поглаживая вьющегося рядом кота.       Слыша шаги в коридоре, он дочитывает абзац и поднимает голову, встречая взглядом Арсения. Казалось бы, он каждый день видит его в костюме, пора бы привыкнуть, но это невозможно — его Сеня слишком хорош в пиджаке и рубашке.       Арсений, кряхтя, оттаскивает пакеты с покупками на кухню, возвращается в гостиную, скидывает пиджак, чуть не спотыкается о кота, мельком гладит его, а потом направляется к Антону, застывшему в ожидании. Наклоняется, мягко целует пухлые губы и ловит виноватую улыбку.       — Опять гулял под дождем?       — Я неисправим, — Антон нагло улыбается, подтягивает ноги к себе, освобождая место, и Арсений садится рядом, переплетя их пальцы. — К тому же я знаю, что ты вылечишь меня, если что.       — Ни за что, — отзывается тот, хитро сощурившись, — будешь лежать с температурой, а я буду сидеть рядом и есть мороженое.       — Ты слишком любишь меня, Арс, чтобы быть настолько жестоким.       — Что правда, то правда, — безнадежно вздыхает Арсений, ерошит волосы Антона и усмехается, — а ты нагло этим пользуешься. Но в то же время… — тянет его на себя, прижимая его голову к своей груди, обхватывает худые плечи и прижимается губами к макушке, — что бы я делал без тебя?       Антон не отвечает, просто растворяется в тепле и теснее жмётся к мужскому телу, переплетя свои длинные конечности с ногами Арсения и прижимает к себе кота, который довольно урчит и ластится к рукам хозяев.       Тогда одним звонком они не ограничились — Арсению нужны были объяснения, а Антон просто не смог отказаться. И на следующий день Арсений узнал о том, как Антон каким-то непостижимым образом раз за разом натыкался на него на улице и в магазинах, видел его уставшее лицо, был случайным свидетелем эмоциональных перепадов и просто помешался. Поэтому в свободное время стал следить за ним, узнав, где он живет и работает.       — Сталкер недоделанный. Маньяк, блин.       — Арс, отъебись.       И так почти год. Как Антон выдержал — Арсений не знает.       — А потом я как-то в очередной раз принес пиццу и случайно услышал, как ты жалуешься своему другу на проблемы с разводом и усталость. И просто сорвался. Как-то уговорил Оксану дать мне твой номер — я понимал, что лучше обращаться к девушке, потому что они к такому как-то… романтичнее относятся, что ли, поэтому шансов было больше. Потом позвонил и… Мне было так страшно, Арс, ты бы знал. Но я должен был помочь тебе. Я до последнего не верил, что ты выйдешь на улицу, но когда ты сделал это…       — Так ты видел?       — Ты чертовски хорошо смотрелся в мокрой рубашке.       — Боже мой, Шаст!       Потом все завертелось как-то слишком быстро. Арсений разобрался с разводом, Антон закончил университет, они виделись едва ли не каждый день, а если не выходило — списывались и созванивались через Скайп, потому что иначе просто не могли.       Первый поцелуй был вопросом времени. Арсению было плевать на то, что Антон — парень, а он всю свою сознательную жизнь был убежден в своей натуральности. Но влюбился он в душу, остальное значения не имело. Что уж говорить об Антоне, который успел утонуть в этом еще раньше Арсения?       На первую годовщину Арсений подарил Антону котенка, и тот оценил отсылку. Боксик стал последним пунктом в создании идеального мира для них. И жить втроем в квартире Арсения было самым правильным, что с ними когда-либо случалось. Просыпаться, чувствуя прикосновение теплых рук, вместе готовить завтрак, ждать друг друга с работы, играть с Боксиком, смотреть вечерами фильмы, гулять под дождем, переплетя пальцы — все это было необходимо, и оба не понимали, как протянули без этого столько времени.       — О чем задумался? — шепчет Арсений, целуя Антона в лоб, и тот довольно урчит, пародируя кота.       — О том, как ты жестко тупил в тот первый звонок.       — Если бы ты знал, какую ахинею нес, — парирует тот, усмехнувшись. И Антон надувает губы.       — Если бы ты знал, как мне было страшно. Я, блять, с ума по тебе сходил, думал, коньки отброшу на месте, а ты…       — Тш-ш-ш, — Арсений прижимает его ближе, крепче обняв, — ты вытащил меня из моей картонной коробки. Теперь все иначе. Я больше никогда в нее не вернусь.       — Конечно. Я тебе не позволю, — улыбается Антон и тянется за поцелуем.       По окну успокаивающе стучат капли, а сквозь тучи пробиваются редкие солнечные лучи. В душе спокойно, как никогда.