Истинное зло

Мир выстроен на насилии и этим никого не удивишь. Оно начинается с семьи, с рождения. Особенно, когда ребенок никому не нужен. Стою перед зданием приюта. Покой и тишина. Такое возможно лишь в прошлом. Не ошибся с датой, переместившись сюда. А мой мир давно сгорел в огне… День. Радует, что нет солнца. Царит мир. Правда, зыбкий. Большинство не понимает насколько. Какая бы не была эпоха, натура людей везде одинакова. Одинаково порочна. Кривит в отвращении. Достаю из-за спины энергопушку. Левая рука уже давно ничего не чувствует. Механическая, как и почти половина тела. Потерял плоть в бессмысленной войне. Зато не потерял душу. Начинаю подъем по ступеням крыльца. Бессмертна та душа, что состоит из стали. Никто не спешит броситься наперерез, остановить, поднять тревогу. Они не привыкли к бесконечной войне. Все еще впереди. Поднимаюсь. Толкаю живой рукой дверь. Заперта. Мир — одна большая тюрьма. Это прививают человеку с рождения. Ударом ноги распахиваю створки. Холл. Полумрак. Никого. Захожу. Осматриваюсь. Для цифрового зрения нет темноты. Один глаз тоже потерял, но не жалею. У органического тела слишком мало возможностей. Оно слишком хрупко. В будущем научились замещать плоть железом, но не научились главному — не доводить до травм. Потому и наступил апокалипсис. Наверх ведет широкая лестница. Наверняка кабинет директора где-то выше. Найду. Уже подхожу к ступеням, как из правого крыла выходит мужчина в белом костюме. Санитар. При виде меня, глаза распахиваются от удивления. — Ты кто такой?! — возмущенно выкрикивает. — Я ваш новый охранник, — спокойно произношу ложь. — Меня пригласил директор. Подскажи, где его кабинет? — На втором этаже прямо по коридору… — растеряно отвечает санитар. Его взгляд падает на мою механическую руку и взгляд становится более осмысленным, подозрительным. Конечно, я не ваш охранник. Навожу на человека пушку, не желая, чтобы поднял тревогу. Нажимаю спусковой крючок. Энергозаряд отбрасывает мужчину к стене, попутно прожигая в нем приличную дыру. Тело глухо падает на пол. — Спасибо, — произношу с ухмылкой. Когда наверху сидит Зло, невиновных не остается. Они все знают правду. Только малодушно или подло молчат, превращая насилие в норму. Начинаю подниматься по ступеням. Под ногами затертый ковер. Гасит шаги тяжелых ботинок. Зло добирается до самого верха и остается безнаказанным. Ибо злодеи пишут законы. Зло предпочитает гнездиться на небесах. Чтобы снизу казаться ангелами. Вот только ангелов не существует. Поднимаюсь на второй этаж. У окна стоит еще один санитар. Резко поворачивается. — Ты куда? Стой! У нас тихий час! — предупреждает. Стреляю в нарушителя спокойствия. Вылетает в окно вместе с частью стены. Не выживет. Если бы люди понимали на самом деле насколько хрупки их тела — они бы ценили жизнь. Но смерть им нравится больше. Поэтому они и строят свой жизненный путь так, чтобы он привел именно к гибели. Иду дальше. Внезапно путь преграждает еще один санитар, выскочив из двери по правую руку коридора. Хватаю механической рукой за лицо и бью мужчину головой о стену. Кости черепа влажно хрустят. Отпускаю. Тело обмякает и падает. Заветная дверь все ближе. Давно понял, что мирным путем изменить что-либо невозможно. Ибо мирный путь зло не убивает. Лишь отсрочивает апокалипсис. Растягивает агонию. Выскакивает еще один человек в белом костюме. Но на лице — ужас, в движениях паника. Не собирается вступать в схватку. Только бежать. Путь силы намного эффективней. Им пользуются все. Только истинное зло скрывает или выставляет благом. Отточенным движением достаю нож и швыряю беглецу в спину. Лезвие врезается точно между лопаток. Короткий хрип и защитник зла падает на пол. Говорят, жизнь — есть страдание. Но я с этим не согласен. В жизни встречаются и счастливые моменты. Но беда в том, что они заканчиваются. Всегда. Потому кажется, что страдание — вечно. Проходя мимо, наклоняюсь и вытаскиваю нож. Вытираю лезвие о костюм мертвеца, оставляя на белой ткани алый след. За дверью в конце коридора раздается возня. Выпрямляюсь. Дверь внезапно приоткрывается и из нее выскакивает взлохмаченный мальчик лет семи в трусах и майке. На лице застыли слезы. Босой. Пробегает мимо, не замечая ни меня, ни убитого санитара. Личная боль всегда застилает глаза на страданья других. Почти всегда. Есть исключения. Например, я. Убираю нож обратно в ножны. Перехватываю двумя руками пушку и шагаю к двери. Директор приюта точно там. И теперь нет сомнений, почему Рассел решил его убить. И почему убийца моей семьи сошел с ума. Подхожу к тяжелым двойным дверям с бессмысленной лепниной. Надо уметь правильно реагировать на насилие и карать за него не весь мир, а лишь насильников. Но ненависть часто слепа, а холодным рассудком обладают единицы. Поэтому мир и горит в огне. Открываю дверь. Но чтобы уничтожить истинное зло — нужно убрать причину несчастий. А правосудие обычно карает жертв и невинных, а не истинных злодеев. Потому что их сложнее достать или у них есть деньги откупиться. У стола копошится лысеющий мужичок в черном помятом костюме, стоя спиной. Находит очки и поспешно напяливает. Услышав шум, вздрагивает. — Боб, ты? — принимает за другого и поворачивается. На потном некрасивом лице проступает удивление, ужас. Рот приоткрывается, захлопывается, как у рыбы на песке. Но он намного хуже. В своей жестокости люди давно превзошли зверей. Ставлю заряд на максимум. Направляю на педофила пушку. — Я… э… — пугается жалкий человечек. — Вы… кто? — Кара, — отвечаю честно и нажимаю на спусковой крючок. — Из будущего. Залп. Энергозаряд врезается в директора и сносит его, как пушинку, заодно разнося стол, стеллаж с книгами. Испепеляет бумагу, ковер, выбивает стекла и стену кабинета. Когда дым рассеивается и мусор оседает на пол, замечаю на краю пробоины ногу в обгорелой брючине. Подхожу осмотреть результат. Верхняя половина тела отсутствует. То ли разорвало и сожгло, то ли свалилась в сад. Замечаю, случайно бросив взгляд на промежность, что у трупа стояк. Усмехаюсь. Извращенец получил заслуженное удовольствие. Наслаждайся, если осталось чем. Теперь все встанет на свои места. Я не оправдываю Рассела. Он — преступник. Убийца. Потому что позволил себе сломаться и упасть во тьму. Не сохранил свою душу. Но теперь он не должен превратиться в чудовище — его обидчик мертв. Иначе, я вернусь уже за ним. А теперь пора домой? Домой, где меня ждут жена и дочка. Живые. Улыбаюсь. На миг. Но веселость гаснет, когда представляю, что вернусь в руины, оставленные войной. Если мою семью не убьт псих-пироман, то может найтись другой убийца. Мир полон моральных уродов. Я изменил только свое будущее. Спас свою семью. Но не спас человечество. Вернуться назад и жить счастливо одному или остаться, и попытаться сделать так, чтобы счастливы были все? Большинство, ибо все — это недостижимая утопия. Стоит начать с малого: не допустить апокалипсиса. Убираю за спину пушку. Если уйду, люди просрут гребанный мир. Выпрыгиваю в проем. Мягко приземляюсь на заросший газон. Нет, я останусь. Исправлю настоящее, чтобы в нем больше не было войны. И меня никто не остановит.