Whirlpool

Слэш
PG-13
Завершён
99
автор
Imnothing бета
Пэйринг и персонажи:
Размер:
6 страниц, 1 часть
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Запрещено в любом виде
Награды от читателей:
99 Нравится 8 Отзывы 12 В сборник Скачать

Часть 1

Настройки текста
Примечания:

Нам жизнь навязана; ее водоворот Ошеломляет нас, но миг один — и вот Уже пора уйти, не зная цели жизни. Приход бессмысленный, бессмысленный уход! Омар Хайям

      Линия жизни оборвалась с едва различимым треском. Похожим образом трещат под ногами тонкие ветки засохшего дерева, обломанные бурей. Хрусткие. Бесполезные. Мертвые. Вэй равнодушно наблюдал, как лезвие, столь острое, что могло разрезать и воздух, медленно покрывается инеем от холодного дыхания пустоты. Темный металл поглощал даже малейшие искры света, и потому белая паутинка льда смотрелась на нем особенно красиво. Так ему говорили. Сам он вряд ли задумался бы о подобных вещах. Капюшон плаща привычно закрывал обзор, но Вэй и без того увидел, как призрачный силуэт окончательно превратился в бесформенный сгусток дыма, а вскоре рассеялся и он.       На могиле Шэнь Саня когда-то тоже росло дерево. Иву Вэй посадил после похорон — по весне, которую Шэнь Сань уже не увидел, — и год за годом следил, как утолщается шершавый на ощупь ствол, как клонится к быстро бегущей воде тяжелая занавесь серебристых листьев, как все глубже уходят под землю корни и жадно тянется к небу зеленая трава вопреки приминающему ее книзу ветру и дождю. У ребенка, которого Шэнь Сань однажды спас, появились правнуки. Верный Да Цин тайно охранял уже третьего по счету Хранителя душ: девятилетнего мальчика с истинным зрением и ясными глазами. Дерево состарилось, и горная река унесла с собой пожухлые листья. Для Вэя же время будто застыло подобно ажурной бездушной изморози по краю его клинка. «Я вернусь. В следующей жизни вернусь, и в следующей за ней! Ты только дождись, слышишь? Дождись меня, Вэй!» — яростный бессильный шепот Шэнь Саня и десятилетия спустя звучал в ушах оглушающе громко.       Куньлунь-цзюнь вернулся. Конечно же, он вернулся — мальчишкой со смешно оттопыренными ушами, юношей-балагуром, серьезным уверенным мужчиной с глазами, заглядывающими прямо в душу. Стать стариком не успел. Вскоре Да Цин сворачивался клубком в ногах другого мальчишки с той же россыпью мелких родинок за левым ухом, похожих на брызги коричневой туши, и до поры до времени чутко оберегал его покой: жизни Хранителя душ не суждено течь мирно. Раз в год Вэй приносил на могилу под ивой свежие цветы — и они увядали от его прикосновений.       Шэнь Сань часто спал у него на груди. Даже в последние месяцы, кашляя и заворачиваясь в гору теплой одежды, несмотря на исходящий от Вэя смертельный холод, неизменно ложился рядом и слушал ускоряющийся стук его сердца под своей щекой. Вэй мог только мучительно смотреть, как ласково гладят висящий на шее камень ослабевшие пальцы, а в глазах отражается свет танцующего пламени. В присутствии Шэнь Саня живой огонь обжигал, вспыхивал подобно новорожденной звезде, стремился к хозяину жаркими языками-всполохами. До самой его смерти.       Воспоминания о жизни среди людей каждый раз заставляли Вэя опускаться в глубины ада: сосредоточенное в проклятом месте мрачное ничто стремилось уничтожить вокруг себя все остальное и пожирало мысли о солнечном свете с той же жадностью, с какой набрасывается на сухую древесину лесной пожар. Так и сейчас, стоило каменистой дороге раствориться под ногами, как проведенные в наружном мире годы стали зыбким золотистым маревом сна, и если бы Куньлунь, исчезая, не сделал Вэя наполовину богом, тьма, отчаяние и ненависть рано или поздно поглотили бы его безвозвратно.       Он помнил их встречу так четко, будто она случилась вчера: ветер, шумящий в роще Дэнлинь (1), приторно-сладкий запах персиков, раскачивающихся на ветках, брызги ледяного ручья на скользких камнях — и статный красавец-бог в длинных одеяниях непонятного, но притягательно мягкого цвета. Вэй, чьи глаза привыкли различать лишь оттенки черного и красного, смог сравнить его разве что с молодой листвой — и то потому, что, выбравшись на поверхность, толком не успел увидеть ничего другого. Бог стал первым, кто не смотрел на него как на чудовище. Бог, не подозревая, что тем самым невольно предрешит его судьбу, дал Вэю новое имя (2). Богу принадлежали все реки и горы. Но в итоге они оказались ему не нужны.       — Я никуда не ухожу. Я просто умираю, — сказал тогда Куньлунь со странной, кривой улыбкой, сквозь которую просвечивала пересохшая кора дерева добродетели (3), чьи корни проникали столь глубоко, что их никому не удавалось достичь.       — Я не уйду надолго. Стоит мне умереть в этом теле, как моя душа вновь возродится в другом, ты сам говорил, — Шэнь Сань, с трудом сдержав натужный кашель, коснулся его подбородка сухими горячими губами; Вэй во второй раз за всю свою бесконечно долгую жизнь пожалел, что даже в моменты выворачивающей наизнанку тоски не способен проливать слезы.       Рождение и смерть, забвение и память — всего лишь спицы в колесе реинкарнации, вихри неторопливого водоворота, который задает курс движения изменяющемуся миру.       Великую печать (4) низшие призраки называли небесной твердью. Для них небо оставалось угольно-черным; Вэй, в одиночестве разглядывая вытесанный из камня купол, был готов поклясться, что видел в нем отблески далеких звезд. А может, то драгоценные камни Нюйвы (5) разлетелись мерцающей пылью. «Что, если Шэньнун (6) ошибается? Что, если мы все ошибаемся?» — ее грустный мелодичный голос отражался от седых облаков, даже когда душа и тело ее рассыпались на кусочки. Колесо реинкарнации замкнулось и покатилось вперед, унося за собой людские души, но в тот момент Вэю не суждено было этого осознать.       Над рекой Ванчуань (7) клубился густой туман, не позволяющий разглядеть ни противоположный берег, ни ее тихие спокойные воды. Забвение — привилегия и проклятье рода человеческого; после смерти тела не остается ничего, кроме души с грузом воспоминаний, которые так просто отнять. Однако если людская память связана с душой, то к чему привязана его память? Возможно, к огню любимой души, способному растопить ледяные шапки, что покрывают Лунные горы (8)? Возможно, вся его память — ложь? Вэй порой раздумывал, что случится, если содержимое сундука у корней мирового древа пустить по течению Ванчуань, глядя, как разрисованные листы тонкой бумаги исчезают во мгле. Образ Куньлуня в той или иной жизни исчезнет ли с ними? Вода утекала сквозь пальцы, омывала босые ноги, шептала на ухо, но не провела бы его вслед за Куньлунем ни по одному из шести мостов (9). Даже если бы Вэй захотел.       Он никогда не рисовал Шэнь Саня. Ни в детстве, украдкой присматривая за непоседливым ребенком, четвертым сыном своих родителей, едва сводящих концы с концами, ни в молодости, когда тот, смеясь над местными властями, ходил по острию меча, ни в зрелости, по чьей-то странной прихоти разделенной на двоих.       — Возьми мое имя, когда меня не станет. Словно мы семья.       Пальцы Вэя дрогнули, путаясь в его волосах. «Нужно было убить тебя давным-давно», — жестокие прощальные слова Куньлуня осыпались пеплом, так и не достигнув сердца; «семья» — и от одного этого захотелось взвыть.       Третий Хранитель душ вырос, приняв и выполнив свой долг, и спустя несколько десятилетий покинул мир, к которому и так не был привязан. Недостающий огонек с левого плеча, столь опрометчиво отданный Куньлунем столетия назад, в каждом воплощении делал его восемь знаков легкими (10) — и Хранитель душ, невольно отдаляясь от людей, становился ближе тем, от кого людей должен был защищать.       — Помни, он будет искать тебя, — безучастно отметил Шэньнун, от которого не осталось и тени когда-то великого бога. — И не будет знать, что ищет собственную смерть.       Вэй и без этого предостережения дал бы требуемую клятву. Охранять Великую печать. Если она разрушится, пожертвовать собой ради ее восстановления. И никогда, ни при каких обстоятельствах не приближаться к Куньлуню ни в одной из его будущих человеческих жизней. Вэй своими глазами видел, как он принял напиток забвения из рук Мэн-по (11) и шагнул на золотой мост в сиянии яркого солнца, чьи лучи, будто паутина, окутали его тысячами нитей перед тем, как вознести ввысь. Он видел, как будущий Хранитель душ смотрел на мир, жадно и с любопытством, так, словно… словно искал что-то, что никак не мог найти. Видел, как тот вновь и вновь умирал с легкой тенью сожаления во взгляде. В глазах Шэнь Саня не было сожалений. Но Шэнь Сань умер у него на руках по его вине.       Старая ива засохла, река обмелела, хижина в горах окончательно превратилась в развалины. Ни один мускул не дрогнул на лице Вэя, когда нежные белые ландыши осыпались с тонкого стебля до того, как он успел положить на землю сплетенный венок. Первые цветы, которые он увидел на поверхности. Цветы, ожерелье из которых хотел подарить Куньлуню.       — Вы снова здесь, ваша честь, — Да Цин грузно спрыгнул с камня, и колокольчики на шее тихонько звякнули в такт его движениям.       — Докладывай.       — Он сбежал из дома, решил попытать счастья в столице. По дороге его собирались ограбить, но он разбил об голову несчастного горшок с десятком запечатанных злобных духов. Хотя, предполагаю, вам уже об этом известно.       Вэй незаметно искривил губы, радуясь, что лицо скрывает занавесь черного тумана. Конечно, ему было известно. Он лично уничтожил их всех, не оставив на перерождение ни малейшего шанса. Вэй протянул руку, бездумно пригладил вздыбленную на загривке кошачью шерсть.       — Простите, ваша честь. Я не смог его защитить.       С годами мао яо (12) мало-помалу теряли силы, а вместе с ними и способность менять облик. Да Цину был отпущен богами на редкость долгий срок, и Вэй был уверен: этот не помнящий прошлого неуклюжий кот с изумрудно-зелеными глазами переживет и его самого.       — Они всегда убегают, — Да Цин рассеянно лизнул переднюю лапу и скользнул ею по уху. — Всегда знают, от кого и от чего — от семьи, от дома, от титулов, от власти. Но понятия не имеют, куда и к кому.       На ладони свернулось сизое мерцающее облако, пролившееся дождем; недовольно прижав к голове мокрые уши, Да Цин стеклянно уставился в пустоту в попытке понять, как именно он здесь оказался. Вэй стряхнул на кота последние капли из вод Ванчуань и под прощальный перезвон золотых колокольчиков проскользнул над ним беззвучной тенью.       Мир менялся. Менялись привычки и нравы, одна империя сменяла другую… не менялись лишь сами люди, и все так же неумолимо вращалось колесо, подминая под себя их души, словно мелкие камешки, затерявшиеся в дорожной пыли. Вэй давно перестал считать, сколько поколений Хранителей душ ушло в небытие с тех пор, как он впервые положил на могилу Шэнь Саня увядшие цветы. Лишь изредка, в минуты тоски, заглушавшей в памяти горькие как лекарственные травы слова Шэньнуна, он позволял себе взглянуть на очередное пристанище дорогой души. Куньлунь рождался охотником, разбойником, ученым, крестьянином, придворным; как-то раз родился музыкантом — и Вэй насквозь прокусил себе ладонь, слушая переливчатый плач его флейты. А однажды шестилетний ребенок с пытливым ищущим взглядом испарился из поля зрения на людном рынке и, незаметно подкравшись сзади, схватил невидимку-Вэя за полу плаща.       — Мне кажется, я знаю вас, господин, — у расплывшегося в широкой приветливой улыбке мальчика недоставало двух передних зубов. Он вздрогнул всем телом и ценой невероятных усилий заставил себя отвернуться.       От тайного присутствия на церемонии совершеннолетия Вэй не удержался, даже зная, что виновник торжества способен его видеть. Отец, уездный правитель, подарил младшему сыну имя Синьюань (13), отозвавшееся внутри насмешливым, болезненным эхом. Как в тот безумно далекий день, когда Куньлунь целовал Вэя под сводом Великой печати, и нежные прикосновения губ обжигали сильнее, чем шарик живого огня, через левую ладонь вошедший в тело и угнездившийся в бешено бьющемся сердце. Забилось и сейчас, стоило Синьюаню встретиться с ним глазами; Вэй поспешил скрыться, кожей чувствуя, как тот ищет его в толпе гостей. Ищет и не находит.       Стоя перед пышным храмом бога-земледельца, поражающим роскошью и буйством красок, Вэй понял, что с него довольно. Довольно оставаться в стороне и игнорировать знаки судьбы, которая обошлась с ними так жестоко, довольно ждать, чтобы печать все же раскололась, и прекращение его существования наконец-то обрело подобие смысла. «Ты был рожден в средоточии хаоса, во тьме и умрешь», — говорил Шэньнун с непозволительной для бога злостью. Вэй не злился в ответ. Ведь о промежутке между рождением и смертью Шэньнун ничего не сказал. Потому, когда Синьюань вошел в чайный дом с Да Цином, обернувшимся вокруг шеи меховым воротником, Вэй уже ждал, сжимая в руке крошечную бутылочку с целебным отваром.       — Прошу простить мою невежливость, но мне кажется, что мы с вами знакомы. Синьюань уселся напротив; аккуратно переложил спящего Да Цина на мягкую подушку и улыбнулся совсем как в детстве: обезоруживающе и светло. Вэй откинул капюшон, позволив водопаду длинных волос рассыпаться по плечам.       — Кто знает, возможно, мы встречались раньше. Когда-то очень, очень давно.       — Мое имя Лин (14) Синьюань, — он опустил голову в приветственном поклоне. — Как же мне обращаться к вам, господин? «Похорони меня прямо здесь, у реки. Тогда моя душа скорее к тебе вернется, — Шэнь Сань вцепился в его кулон и притянул к себе за толстый кожаный шнур, обвивающий шею подобно удавке. — Обещай мне, Вэй!»       Шэнь Сань дрожал от холода в его ледяных объятьях, но именно в них жаждал обрести долгожданное тепло. «Мы встретимся снова. Обещаю», — прошептал он, зажмурившись, и прижался губами к покрытому испариной лбу. Искристые глаза Шэнь Саня, теперь пустые и безжизненные, смотрели в хмурое зимнее небо; когда его лицо, смазавшись, превратилось в лицо Синьюаня, падающий снег все еще таял на его щеках. Отогнав непрошеное видение, Вэй нервно отпил чая, оставившего на губах терпкий травяной привкус. И впервые в жизни ответил:       — Шэнь Вэй. ПРИМЕЧАНИЯ: 1) Dènglín (кит. 邓林) — роща плодородия, сад вечнозеленых персиковых деревьев, выросший из посоха и плоти великана Куа-фу у подножия одноименной горы. Считалось, что плоды этих деревьев способны утолить жажду и голод любого путника, идущего на запад. 2) Куньлунь изменил изначальный иероглиф имени «Вэй» (嵬 wéi, состоит из слов «гора» и «призрак») на другой иероглиф с большим количеством черт и более глубоким значением, но читающийся практически так же: 巍 wēi. 3) Gōngdé gǔmù (кит. 功德古木) — «многовековое древо великой добродетели», оно же дерево Гундэ; в новелле — аналог мирового древа, растущего сквозь гору Куньлунь и уходящего корнями в глубины мира призраков. Из его ветви была создана одна из четырех реликвий — кисть заслуг и добродетелей. 4) Созданный богами щит, ограждающий мир призраков от мира живых. 5) Nǚwā (кит. 女媧) — одна из великих богинь даосского пантеона, создательница человечества, спасла мир от потопа и небесного огня. Изображалась в виде существа с женской головой и телом змеи. В новелле вместе с богом Шэньнуном и своим братом-мужем Фуси создала реинкарнацию, но не смогла ее завершить. 6) Shénnóng (кит. 神农) — бог земледелия, медицины и торговли. 7) Wǎngchuān (кит. 辋川) — «река колесного обода», река забвения, аналог Леты. 8) Отсылка к реально существующему горному хребту Куньлунь (Kūnlún Shān, кит. 昆仑山脉) в Тибете, чье название переводится как «Лунные горы». 9) Души, прошедшие десятое судилище Диюй — китайского царства мертвых — и по решению судьи Чжуаньлунь-вана готовые к перерождению, выпивают напиток забвения и возвращаются на землю одним из шести мостов: золотым, серебряным, нефритовым, каменным или двумя деревянными. 10) Восемь знаков — четыре пары: год, месяц, день и час рождения. Каждая пара состоит из одного знака Небесных Стволов (всего десять) и одного знака Земных ветвей (всего двенадцать), которые используются при составлении гороскопа. По определенным алгоритмам может быть подсчитан «вес» этих знаков, и если они «легкие», то у человека гораздо больше шансов встретиться с чем-то потусторонним. 11) Богиня, в своем павильоне в Диюе подающая напиток забвения душам, готовым к перерождению. 12) Māo yāo (кит. 貓妖). Первый иероглиф означает «кот», второй — «демон», «ведьма», «фантом», «монстр», «паранормальное существо». В мире новеллы Да Цин относился к кошачьему племени фэйри, которые способны менять облик с животного на человеческий и обратно, а также обладают особой силой. В дораме их называли yà shòu (кит. 亚兽) — «наполовину зверь». 13) Xīnyuàn (кит. 心愿) — мечта, желание, жажда, вожделение, стремление. 14) Líng (кит. 令) — приказывать, командовать, быть причиной.
Отношение автора к критике
Приветствую критику в любой форме, укажите все недостатки моих работ.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.