вспышка

В тот солнечный июльский день ничто не предвещало беды. Нельзя было и предположить, что маленькое облачко на востоке разрастется в огромную грузную тучу, с каждой минутой наливающуюся свинцом и без особого труда захватывающую горизонт. Примерно в пять тридцать после полудня, в самом разгаре тренировки по фехтованию, Людвиг Байльшмидт рухнул как подкошенный в пыль площадки, едва не получив шпагой под ребро. Очнувшись от брызг ледяной воды в лицо, он облизнул пересохшие потрескавшиеся губы и виновато отвел глаза, стыдясь своей внезапной слабости. − Герр Вольф, я… − Не стоит, Людвиг. Ты не виноват, − старый рыцарь махнул рукой. − Я послал за твоим братом, он предупреждал о подобном. Юный Империя попытался встать на ноги, но успехов в этом деле не имел и так и просидел до прихода Пруссии. − Ты цел? − Гилберт выглядел встревоженным, и это пугало. − Пойдем, пока гроза не началась, − он легко поднял младшего с земли и, позволив опереться на свое плечо, увел прочь. − У меня перед глазами все потемнело, а в ушах зашумело, − оправдывался Германия. − Голову напекло, наверное. − К сожалению, а может, и к счастью, солнце тут не при чем, − Гилберт едва заметно улыбнулся. − Ты готовишься пройти последний барьер. − Что? − просипел Людвиг, споткнувшись об камень и едва не упав снова. − Я думал, это будет позже! − В меня пошел, − хмыкнул пруссак, заводя его под прохладную сень замка. − Я тоже рано обрел магию. Правда, проконтролировать это было некому, и у меня с тех пор небольшие проблемы, − он поморщился. − Но ты можешь не беспокоиться, я буду рядом, и все пройдет как надо. Крауца это утешило мало, но он кивнул, дабы не разочаровать брата и не показать страха, который скатывался липким холодным потом по его спине. За свою недолгую, но насыщенную жизнь он успел наслушаться самых разных историй про инициацию, и большинство из них не были приятными. Особенно жутко становилось от тех из них, что окончились смертью испытуемого. Такое случалось редко, но имело место быть. И да, можно было с полной уверенностью сказать, что Людвиг боялся смерти, причем обоснованно. Однажды он едва не погиб от клинка наемного убийцы, подосланного кем-то из недоброжелателей брата. Страну убить очень сложно, однако способы есть. Стилет был заговоренным, и, если бы Пруссия не вернулся с переговоров раньше, Германская империя могла бы исчезнуть еще на заре своего могущества. Ясное дело, Гилберт рвал и метал, но отправителя так и не нашли. Он подозревал, что Франция был причастен, однако доказательств не было, и пришлось забыть досадный инцидент. − Советую прилечь, а то мало ли, голову разобьешь, − бросил Гилберт, наблюдая, как Людвиг стаскивает сапоги и снимает камзол. − Сейчас вернусь, − гулко застучали каблуки в коридоре. Германия сел на постель и прислонился спиной к стене, глядя, как скрываются под пологом надвигающейся грозы последние лоскутки слепяще-голубого неба. Ему стало жарко, и он расстегнул рубашку, прикрыв глаза. Сердце билось чересчур быстро, отдаваясь тревожным набатом в ушах. − Вот, выпей, − он вздрогнул от голоса неожиданно вернувшегося брата. В руках он держал кубок с зеленоватой жидкостью. Людвиг осторожно отпил и скривился. На вкус напиток оказался чрезвычайно горьким. − До дна, − строго сказал Гилберт, и, морщась и сдерживая рвотный позыв, Империя прикончил гадкий травяной отвар. − Зачем это? − он поставил опустевший кубок на стол. − Чтобы облегчить симптомы, − Пруссия смерил Германию оценивающим взглядом и коснулся губами его лба. − У тебя жар. Ничего необычного, просто неприятно. Людвиг поежился от нахлынувшего озноба и завернулся в шерстяное одеяло. Неужели быть магом так сложно, подумал он. За окном заворчал гром. Пока что еле слышно, неразборчиво, однако чем темнее становилось за окном, тем громче и яростнее был говор надвигающейся стихии. Гилберт заполнял какие-то ведомости, Людвиг пытался читать книгу. Строчки колыхались, подобно волнам на неспокойном штормовом море, рассыпались на отдельные слова, а те, в свою очередь, на слоги и буквы, беснуясь и ускользая от взгляда. Повинуясь какому-то странному порыву, Империя вскочил и распахнул окно, вдыхая холодный, пахнущий пылью воздух. Секунду спустя на землю упали первые тяжелые капли дождя. Людвиг высунулся по пояс и подставил голову мощному ливню. Немного полегчало, но потом будто ледяное щупальце хлестнуло поперек груди, и юноша отпрянул, закашлявшись. Ноги снова не слушались, и пришлось принять горизонтальное положение. Тело ныло, и не было возможности найти удобное положение: как ни вертись и ни устраивайся, все равно сотни маленьких иголочек вопьются в плоть, не давая покоя. С очередным раскатом грома свело судорогой пальцы ног. Крауц потянул их на себя, пытаясь прекратить буйство собственной физической оболочки. Напряжение прошло так же резко, как и появилось. Откинувшись на подушку, Людвиг смотрел в потолок и мысленно считал до десяти тысяч раз за разом. Сосредоточиться не получалось, цифры смешивались между собой, скакали, как молодые арабские жеребцы, меняли свое значение и форму, гнулись и ломались, рассыпаясь в прах. Тени сгущались в углах, расплывались кляксами, перетекали с одной стены на другую, влажно хлюпали, сталкиваясь одна с другой. Германия повернулся на бок и накрыл голову подушкой, надеясь абстрагироваться от посторонних звуков. Но они проникли и в его голову, заставляя скрипеть зубами от бессилия, сжимать кулаки и крепче обхватывать руками колени. Дышать стало нечем, и он вытянулся, сложив руки на груди подобно покойнику. Теперь смерть не казалась такой ужасной. Всего лишь избавление, не более. − Людвиг! − голос брата прорвался сквозь пелену бреда, развеивая ее и возвращая в реальность. − Не поддавайся наваждению. Ты же не хочешь сдаться в самом начале, не так ли? Германская Империя покачал головой и зажмурился. Боль усилилась, сгустилась в суставах, легких и глазах, налипла мерзкой пленкой пота на разгоряченную кожу. Он чувствовал каждую молнию за окном, каждую дождинку, каждый порыв ветра. Они рвали его на части, соединяли в сгусток спутанных мыслей, загоняли на немыслимую высоту и бросали вниз, как мальчишка камень в воду деревенского пруда. − Герр Байльшмидт, сработали защитные заклинания, − начал было доклад рядовой колдун. Гилберт рявкнул нечто вроде «Сейчас это неважно. Вон!» и, захлопнув дверь, запер ее на засов. Огоньки свечей судорожно трепыхались будто на сквозняке, но Пруссия знал, что щели в оконных рамах тут совершенно не при чем. В воздухе разливалась древняя магия, на заре веков пронизывавшая каждую пылинку только что созданного мира, а теперь она снизошла до того, чтобы наполнить своей благодатью юное воплощение, метавшееся по постели в жару. Человеческая оболочка слишком слаба для подобного испытания, и по сути инициация представляет собой смерть и последующее рождение сверхсущества. Только Людвигу пруссак этого не стал говорить, рассудив, что он и так достаточно испуган присутствием потустороннего. − Гилберт, − прошептал Германия, щурясь. − Я вижу, как бьется твое сердце. И он не преувеличил. Людвиг различал в тьме грудной клетки непрерывно сокращающийся алый комок, светящийся изнутри и излучающий приятное тепло. − Почему оно светится? − спросил Крауц, ощущая странный зуд в деснах. − Потому что я люблю тебя, − альбинос провел кончиками пальцев по щеке младшего брата. − Второе зрение уже появилось, да? Сейчас будет последний этап. Приготовься. Но быть готовым к тому, что произошло дальше, невозможно. Словно железный кулак обрушился на ребра, а затем и на остальные кости, ломая и расщепляя их на мелкие осколки. Людвиг взвыл, прогнулся в пояснице и снова опустился на постель, царапая ногтями грудь. Потом вдруг его прижало к кирпичной стене и медленно поволокло вверх. Пруссия успел принять свой истинный облик: белоснежные крылья, изогнутый клюв, скрывающий верхнюю половину лица, оставляя открытыми человеческие рот и подбородок. Все Байльшмидты были птицами, в той или иной степени. Людвиг видел перед собой черный вихрь, из которого иногда выскальзывали чужие лица. Некоторые были ему знакомы, иные вызывали смутный отзвук в памяти, а остальные были настолько перекошены и изуродованы, что разобрать их черты не представлялось никакой возможности. В какое-то мгновение перед ним возник строгий лик, крайне напоминающий его собственный, но более резкий и грубый. − Отец? − пробормотал Крауц, и видение сгинуло в небытии. Комок подступил к горлу, но слез не было. Разноцветная вспышка прикончила смерч и отбросила Германию куда-то во тьму, влившись ему под веки и расползшись под кожей, вгрызаясь в жилы, меняя местами волокна в мышцах и расположение внутренних органов. Для Пруссии все это время Германская Империя лежал, распростершись на полу, изредка дергаясь и всхлипывая. После замер на миг и начал преобразовываться в нечто, только отдаленно напоминающее человека. У Людвига были пепельно-серые перья. Они вспыхивали по всему телу, делая силуэт воплощения расплывчатым. Он вытянулся в высоту и стал шире в плечах, раскинул растущие и меняющиеся с каждой секундой крылья, объяв ими всю комнату. Перьями обратились и его волосы, налипнув на его отстраненное побледневшее лицо, вдруг перекосившееся страшной голодной гримасой. Гилберт почувствовал себя крайне неуютно, когда встретился с взглядом затянутых белой пленкой безумия глаз. Не успев и выдохнуть, он оказался вжатым в стену мощной тушей обращенного, и темная птичья лапа с изогнутыми когтями обхватила его горло. − Людвиг…мне больно, − прохрипел пруссак, рассматривая игольчатые клыки Германии. − Отпусти. Пожалуйста, − он знал, что сопротивляться бесполезно и ждал, пока брат придет в себя. − Я друг. Помнишь меня? Хищное подобие птицы издало задумчивый курлыкающий звук, клацнуло зубами и прищурилось. Туман неторопливо покинул ярко-голубую радужку глаз Людвига, и зрачки расширились, узнавая. Хватка ослабла, и Гилберт грохнулся на пол, кашляя. − Ну вот, − он сдавленно усмехнулся. − Теперь ты взрослый. Хотя для меня, конечно же, ты все равно останешься любимым мелким. Германская Империя оскалился, склонился к брату и запустил лапу в его волосы. Потом опрокинул на пол, увлекая в странный острый поцелуй с привкусом полыни. Господи, подумал Пруссия, пока с него стаскивали портки, вот такого я точно не ожидал. Впрочем, если он так проявляет привязанность…почему бы и нет. Он обхватил ногами серую мягкость, поцеловал Германию в шею, вдыхая его особенный запах. Не только полынь. Еще жасмин, отметил Гилберт, вздрагивая от прикосновений существа и пытаясь привыкнуть к щекочущим перьям. За окном затухала гроза, оставляя за собой посвежевшую землю, влажные леса и города.