Искушение

Они отыграли чисто, как по нотам. За что Ойкава любил свою команду — так это за то, что они действительно боролись сплоченно. В отличие от многих других, где членами были выдающиеся и не очень индивидуальности, объединенные целью победить, сборная Аоба Джосай была организмом — и каждый поддерживал другого, если это требовалось. Еще он любил команду за то, что каждый ее участник обладал самоорганизацией. Тренер мог не появляться в зале и не контролировать их — вся школа знала, что они победят, и они побеждали. — Не задерживайся. — Иваизуми хлопнул его ладонью по плечу и вышел, оставив Ойкаву в раздевалке одного. Он лениво посасывал воду из бутылки и совершенно не хотел шевелиться. В конце концов, несмотря на слова Ива-чана, он был в своей школе, где проходил тренировочный матч — и мог оставаться в ней сколько угодно. В последнее время тишина была спасительным плотом, на котором он выплывал из бури дней — он наслаждался ей только когда все уходили, и зал оставался чистым и пустым. Полная тишина. Ни одного лишнего звука. Блаженство. Мерные приближающиеся шаги. Черт побери. — Так, ну-ка пошел отсюд… о. В дверях стоял человек, которого он меньше всего хотел бы видеть. Не только в своей школе — в своей жизни. После того случая, когда Ойкава заснял компромат с Ушиджимой, прошло несколько месяцев. В первые дни он опасался каждого шороха — за ним мог скрываться этот двухметровый истукан, великий ас академии Шираторизава, желающий расплаты. Но время шло, никто не приходил, не нападал с перцовым баллончиком из-за угла, не присылал черных меток, не рисовал на двери его дома кресты. Ойкава успел успокоиться и уговорил себя, что Вакатоши ничего не понял. Наверное, ему мозгов хватало только чтобы мяч по полю гонять и забивать, как пушка, не больше. Тоору расслабился — и вот, единственная причина, по которой он не мог назвать свою жизнь счастливой, смотрела на него из-под густых бровей. А как смотрела? С ненавистью ли? Может, с обидой и презрением? По глазам Ушиджимы ничего нельзя было понять. Он просто смотрел — как на сильную, достойную добычу, а не как на равного противника. Смотрел и молчал, как Ойкава, заснявший его на видео. — Ну и? — прервал тишину он, опустив бутылку с водой. — Долго еще на меня смотреть будешь, Ушивака? Ойкава не знал, почему ему всегда удавалось провоцировать людей. С одной стороны, он отлично разбирался в эмоциях, мог бесконечно копаться в чужих чувствах и играть на них то, что ему было выгодно. Он всегда знал, что надо сказать девушке, перед которой провинился, чтобы та не держала на него зла, и всегда знал, как нужно поступить, чтобы моментально стать врагом номер один. Ива-чан как-то раз назвал его идеальным манипулятором — Ойкава заливался краской, махал руками и кричал, что это все не про него, но в глубине души понимал — еще как про него. Лучший друг всегда смотрел сквозь него и по каким-то неведомым причинам продолжал общаться. — То, что ты снял, — начал издалека Ушиджима, но этого хватило, чтобы Тоору весь подобрался, как дикая кошка перед прыжком, — зачем тебе это? Ойкава недобро ухмыльнулся. — Чтобы в один прекрасный день разрушить миф о непобедимом Ушиджиме Вакатоши, который, оказывается, любитель фапнуть после матча. Ты ведь потом этой рукой с друзьями здороваешься… Дверь закрылась. Ушиджима каким-то непостижимым образом за одну секунду — так Ойкаве, впрочем, показалось, — пересек расстояние между ними и схватил его за ворот футболки. Тоору это не остановило — его столько раз вот так вызывали на поединок храбрые парни за то, что их девушки на него заглядывались… — Скажи, а о чем ты думаешь, когда делаешь это? Вот так — ни журнала, ни порно-сайта, ничего! Может… — О тебе, — ответил, как припечатал. — Чего? Первый звоночек тихонько и жалобно звякнул. Ойкава попытался отодвинуться, но уже не смог — банально не успел: его лицо оказалось вжатым в пол, он больно стукнулся подбородком и больше не шевелился. Ушиджима был сильнее его — и сейчас отлично это доказал. — Да как тебе вообще такое в голову могло прийти, извращенец?! Ойкава боялся. В какой-то момент у него даже затряслись колени. Понять, что именно его так испугало, он не мог — просто боялся и все. То ли чужой атаки, то ли сомнительной перспективы быть изнасилованным, то ли необходимости срочно защищаться. Ушиджима был здоровенным быком — такую сволочь при всем желании через плечо не бросишь, как мешок с мусором. Опыт драк с Ива-чаном тоже не помог бы — они, по крайней мере, были в одной весовой категории. Это было очень странное чувство — бояться за них обоих. Он ощущал, что находился на какой-то грани, переступить которую означало немного сойти с ума, и поэтому опасался не только действий Ушиджимы, но и своей реакции на них. Было сложно уместить в один миг осознание, что Вакатоши, если что, такой же простой смертный, как и он сам, и от встречи виска с острым углом мог моментально умереть. Что хуже — стать невольным убийцей или жертвой? Вакатоши напряженно дышал, склонившись над ним, как дева над прудом с рыже-белыми карпами. Как самоубийца, повисший на мосту. Как смерть над стариком. Ойкава не мог выбрать нужное сравнение — просто хотел выбраться из-под чужой туши и, поджав хвост, позорно сбежать. А потом написать на сумасшедшего заявление в полицию — и пусть с ним разбираются уже там! Такие же тупомозглые амбалы, как он сам, или... еще амбальнее! Ушиджима, не теряя времени, перевернул его на живот и заткнул рукой рот — Ойкава все равно сдавленно завопил. Затем он сдернул шорты, добрался до кожи — влажной от пота, неприятно скользкой, еще хранящей тепло недавней игры. Шлепнул по заднице — звук чуть ли не эхом прошелся по комнате. Ойкава снова ощутил себя героем дешевого хентая. Почему все, что касалось секса в его личной жизни, так напоминало сюжет манги какого-нибудь повернутого головой автора? Спасибо, что изо рта Ушиджимы еще не отросли мерзкие щупальца, источающие литры слизи — тогда бы он точно хлопнулся в обморок, чтобы даже мимолетно не участвовать в собственном изнасиловании. Как герой такой манги, он должен был продолжить глупо сопротивляться, причитать, бессмысленно кричать «нет» и «не надо»... неужели кого-то и вправду заводила такая хрень? Он старался не думать о том, что с ним происходило, чтобы не запаниковать окончательно. Ушиджима хорошо дал понять, что биться, кричать, звать на помощь было бесполезно, хотя глас здравого ума бубнил на ухо обратное. Сердце колотилось, то подпрыгивая до горла, то падая в живот. Ойкава Тоору терпеть не мог быть жертвой. Он пообещал себе, что больше никогда не заплачет из-за Вакатоши — и никогда ему не проиграет. И если со вторым у него не получалось, то сейчас, на грани того, чтобы быть изнасилованным, Ойкава с мимолетным удовлетворением знал — его глаза сухи и по щекам ничего не текло. Хорошо, что он был настоящим, а не нарисованным. Он силой воли — ничего другого ему уже не оставалось — заставил себя успокоиться. Во-первых, чтобы Ушиджиме что-то удалось, он должен быть возбужден. Во-вторых, если правильно сжаться, то он не сможет проникнуть, а там уже и отбиться можно. В-третьих... Вакатоши скользнул сухим пальцем внутрь. Ебаная же тварь! Больно, но не так, чтоб совсем — Ойкаве удалось удержаться от нового приступа ора. Сейчас он играл, как будто стоял за дальней линией с мячом — один, без команды. Никто не поможет, кроме тебя самого. Страх загнанного зверя был, оказывается, кислым и безнадежным на вкус, как сгнивший лимон. Сперва у него ничего не получалось, но каждое старание, как правило, со временем вознаграждалось. Несмотря на то, что Ушиджима крепко прижал его к полу, руки он оставил свободными. Действовать как-то у себя за спиной было неудобно, но ведь никто и не обещал, что будет легко? Он, сжав зубы, дождался, пока Вакатоши навалится сверху — в это время шел третий палец, все пекло, жгло и было ужасно, как бобы натто — и тогда резким ударом локтя вслепую врезал туда, где должно было находиться чужое лицо. Он ощутил кожей соприкосновение — и, больше не мешкая, нанес еще несколько точных ударов, будто пытался локтем вбить гвоздь в бетонную стену. Теплые капли крови остались на руке, но это уже было неважно — он сломал Ушиджиме нос, он вырвался из захвата и отполз, он был почти свободен. Подняв себя еще одним рывком силы воли — колени все еще предательски тряслись, — Тоору с размаха снова ударил Вакатоши по лицу, но теперь носком ноги. Триумф, злоба, слабость, испуг и адреналин — ужасный коктейль, но Ушиджиме должно было, просто обязано быть хуже. — Ну чего? — спросил он дрожащим голосом, но с угрозой, в горячем запале. — Натрахался, сволочь? Он не препятствовал тому, чтобы Ушиджима мог подняться. Тот закрывал руками лицо и не издавал ни звука, кроме тяжелого дыхания и тихого хлюпанья носом. Все было в крови, будто Ойкава ему не нос сломал и, возможно, выбил нижний зуб, а скальп ногтями снимал. Он видел, что Вакатоши больно — тот, впрочем, и не скрывал, продолжая молчать. Ойкава натянул дурацкие шорты с бельем обратно, после чего они оба заметили то, что для одного было очевидным, а для другого — новой причиной для шока. Просто адреналин так действовал, сказал себе Тоору, на всякий случай отходя к стене. Адреналин, все он, падла... — У тебя стоит, — констатировал Ушиджима. Если кто-то тут и вбивал гвозди, то делал это явно не Ойкава. Они вгонялись по самую шляпку в его трепетное, не привыкшее к открытому насилию, сердце. Он не мог поверить в происходящее, потому что не чувствовал ничего, кроме горячих кулаков и налипшей на кожу крови — а уж возбуждаться при виде разбитой рожи Ушиваки не собирался точно. А вот. У него стоял, заинтересованно приподняв головку, и даже когда Ойкаве удалось запихнуть член в тесные трусы, эрекция не спала. «Сейчас будет драма», — сказал он себе, растерянно глядя вниз. Ушиджима сделал пару шагов навстречу, но Тоору тут же среагировал на движение — схватился за полупустую бутылку с водой и замахнулся. Вакатоши остановился. — А у тебя, тварь такая, не стоит, — заодно прорезюмировал Ойкава. Ну и чем он его насиловать собирался? Черенком от лопаты? Маленький гигант, блядь, в области секса. Ублюдок и извращенец! Главное — не признаваться себе, что в этот момент стало обидно. Как руками лезть, значит... пальцами, понимаешь ли... — Я тебя ненавижу, — сказал Ойкава тихо и очень спокойно. — Нет, правда ненавижу. И собирался отомстить за все, что он сегодня ощутил. Ушиджима Вакатоши был большой, как шкаф, падал он с угрюмым, осуждающим грохотом и, казалось, совершенно не умел драться, имея такие лапищи и обладая силой трех-четырех среднестатистических японцев. Во всяком случае, когда Ойкава, ощутив новый прилив адреналина и двигаясь уже на нем, как локомотив на топливе, подсек его под коленями, упал он послушно и не сопротивляясь. Нос искривился и будто бы расплющился, раздулся — картошка, а не нос. Для Тоору Ушиджима выглядел сейчас красивее обычного — особенно с осознанием того, что ему не удалось взять его силой и того, что эти травмы он нанес ему сам. Его ладонь плотно легла на чужой затылок, потянула за короткие пряди, пытаясь натянуть их на пальцы — не удалось, волосы то и дело проскальзывали мимо. Тогда он просто, держа чужую голову, как мяч, уткнул лицо Вакатоши в свой живот, заставляя еще немного согнуться. Ладно, вид этого исполина на коленях его действительно заводил. Вот пальцы в заднице — ни капли, честное слово. Ушиджима будто знал, что дальше будет, и заранее приоткрыл рот. Как понял Ойкава сильно позже, уже дома, в оранжевом пледе от тревожности — ему просто нечем дышать было, нос-то кровью забился. А тогда он решил, что Вакатоши таким образом признал его власть над собой, превосходство и совершенство на площадке, да и вообще чуть ли не в добровольное рабство ему отдался. В том пленительном «тогда» он вообще много чего решил... отсасывал Ушиджима плохо и неумело, то и дело отрываясь от процесса, чтобы глотнуть воздуха, но все это было неважно. Ойкава все равно кончил ему на лицо, содрогнувшись так, что едва на ногах устоял — и сфотографировал в таком виде, конечно. — Ты псих, — сказал Ушиджима на прощание. У Ойкавы уже не осталось сил злиться — а то бы, конечно, взбесился, что даже в такой момент голос этого урода был таким же не эмоциональным, будто между ними ничего не случилось. — Ты тоже, — устало сказал он, отведя взгляд. От себя становилось мерзко, поэтому он поспешил ретироваться, оставив Ушиваку в одиночестве. Перед тем, как демонстративно хлопнуть дверью, он увидел, как голова Вакатоши склонилась. Послышался звук расстегиваемой ширинки. Дома он написал ему: «Я тебя не ненавижу». Почти незамедлительно пришел ответ: «Ок». И перед тем, как попытаться разбить мобильник о стену, Ойкава увидел еще одно сообщение, от которого его лицо вытянулось, а мысль о том, чтобы стать хикки, показалась не такой уж плохой…