Леденцы

      От племянника Батильды Бэгшот пахнет карамельками, леденцами и засахаренными фруктами, которыми битком набиты карманы его сюртука (края фантиков торчат из кармана), и этот запах — первое, что замечает Альбус, когда встречается с ним впервые. Первые пару секунд он просто вдыхает этот запах и не может думать ни о чём на свете.       — Лимонную конфету? — слышит он, словно сквозь сон, насмешливый голос и, вздрогнув от неожиданности, покорно берёт протянутое угощение.       Альбус осторожно, словно сладость может в любой момент исчезнуть или взорваться в его руке, кладёт конфету себе в рот. Геллерт — кажется, именно так зовут племянника госпожи Бэгшот — внимательно следит за его движениями, улыбается и говорит, что рад познакомиться с соседом своей милой тётушки Батильды, о котором слышал столько хорошего.       Геллерт стоит у самого окна, и его очень светлые волосы в свете солнца кажутся почти золотыми. Он кажется настолько необыкновенным, словно сошедший со страниц какой-то детской сказки, где есть златокудрые принцы и принцессы и пряничные домики, что Альбус едва ли может заставить себя вставить хоть слово в его достаточно длинную и радушную приветливую речь. Он способен лишь улыбаться и кивать, неотрывно следя за порывистыми движениями длинных рук.       Лимонная карамель кажется Альбусу Дамблдору самым вкусным лакомством на свете, и он чувствует себя неожиданно счастливым — впервые, после смерти матери, — когда Геллерт, всё так же улыбаясь протягивает ему ещё парочку, наклоняясь достаточно близко, чтобы Альбус мог снова вдохнуть в себя тот запах, что привлёк внимание в первые мгновения знакомства.       Они смотрят друг на друга некоторое время — и Дамблдор толком не знает, сколько именно, — за это время вполне можно разглядеть, что правый глаз у его нового знакомого светло-голубой, а левый — тёмно-карий, что на вороте его рубашки виднеется свежее пятно от мармелада, что пара светлых прядей немного короче, чем остальные волосы, а на скуле виднеется небольшая ссадина. Наконец, Геллерт одобрительно хмыкает и, довольно бесцеремонно схватив Альбуса за запястье, тащит куда-то за собой. Как ни странно, руки Геллерта не оказываются липкими, как того ожидал Дамблдор. Зато оказываются очень холодными, словно сейчас холодная зима, а не начало лета.       — Мы в саду! — кричит Геллерт госпоже Бэгшот, прибавляя шагу.       Сад у Батильды большой, неухоженный, правда, но большой — с разросшимся когда-то давным-давно старым дубом, на который Геллерт Гриндевальд легко забирается и протягивает руку, чтобы помочь Альбусу влезть туда же, множеством когда-то давно садовых растений, теперь превратившихся в дикие, с деревянными качелями, привязанными к ветви старого дуба. Альбус и раньше бывал здесь — но тогда ещё вместе с братом. Задолго до смерти матери.       Геллерт усаживается поудобнее — кажется, он чувствует себя здесь достаточно уютно, в то время как Альбус постоянно смотрит вниз, опасаясь падения — и достаёт из кармана сюртука очередную конфету. Он разворачивает её, бросает обёртку в дупло и отправляет конфету себе в рот. А потом начинает рассказывать. О звёздах, о магии, о братьях Певереллах, о своих мечтах, о путешествиях и о мире. Взахлёб, как-то удивительно искренне, что Альбус не может сопротивляться ни его голосу, ни его словам. Он просто слушает и думает, что в кои-то веки ему повезло.       Альбус думает, что внучатый племянник старой Батильды, должно быть, самое удивительное создание, что появлялось в Годриковой лощине с того самого дня, что Дамблдоры здесь поселились.       Альбус напрочь забывает про Арианну до тех пор, пока не становится слишком темно, и старая Батильда не гонит Геллерта спать. Ему почти стыдно, но он слишком рад новому другу в этом унылом местечке, что всё чувство вины мгновенно улетучивается, стоит только вспомнить сладкий запах леденцов и искреннюю улыбку.       Геллерт постоянно ест что-то сладкое — чаще леденцы или всякие карамельки с начинкой. Даже когда играет на рояле — кроме тех случаев, когда он играет что-то из произведений Шопена, которого чтит и любит больше остальных композиторов. В других случаях он обычно кладёт очередную конфету себе в рот, снимает сюртук и жилет, оставаясь в одной рубашке, и принимается играть.       Играет он очень хорошо — лучше, чем когда-то играл покойный отец Альбуса, лучше, чем все, чью игру Альбус Дамблдор когда-либо слышал. Пальцы у Геллерта Гриндевальда быстрые и ловкие, и совсем не путаются в этом обилии струящихся под ними нот, проносящихся клавиш. Из-под его пальцев льётся музыка, прекрасная и чувственная, что невозможно не слушать, невозможно уйти в другую комнату или в сад, хочется просто сидеть рядом и слушать, слушать, слушать... Старая Батильда говорит, что с тех пор, как Альбус и Геллерт познакомились, её внучатый племянник стал подходить к инструменту куда чаще, чем раньше.       Рояль в доме Батильды Бэгшот довольно старый. Чёрный, огромный, занимающий почти половину комнаты, где находится. У него западает пара клавиш, и Геллерта это ужасно раздражает. Он сердится, цокает языком и начинает говорить — мешая английские слова с немецкими — что обязательно купит нормальный рояль своей тётке на следующее лето, когда накопит на него достаточно денег.       А потом, когда успокаивается, снова принимается играть. После вспышек гнева — чаще Шопена. Иногда — Баха, Бетховена или Листа. Куда реже — композиторов волшебного мира. Их он, кажется, вообще не особенно любит, предпочитая магловскую музыку, которую находит изысканнее, разнообразнее и сложнее.       Музыка и леденцы — вот и всё, что Геллерт Гриндевальд любит в маглах. Всё остальное в них он считает отвратительным, низким, пошлым — каким угодно, но уж точно не хорошим. Хуже того — Геллерт считает их слабыми и злыми. Считает, что у большинства маглов гнилая душа. Что они готовы убивать друг друга и тех, кто на них не похож. Считает, что они не умеют любить.       — Ненавижу этот гнилой ящик! — шипит Геллерт в очередной раз, когда, пытаясь сыграть какой-то сложный пассаж, нажимает на западающую клавишу. — Когда уже, наконец, развалится?       Он бьёт по пюпитру раскрытой ладонью, ойкает от боли, и раздражённо захлопывает крышку инструмента, а потом прижимает ко рту ушибленную руку, поднимается со стула и, ругаясь себе под нос на немецком, подходит к креслу, на который кинул свой сюртук, чтобы достать оттуда ещё пару конфет в ярких обёртках. На этот раз — шоколадных. Их он съедает куда быстрее, чем обычные леденцы.       Вспышка гнева проходит, так толком и не начавшись, как только Геллерт бросает взгляд на Альбуса, растерянного и самую малость недовольного, как и почти всегда в эти моменты накатывающей ярости, едва ли соизмеримой с теми событиями, после которых они случаются с Геллертом.       Гриндевальд вздыхает и спустя секунду снова улыбается, тепло и спокойно, с едва уловимой извиняющейся ноткой.       — Шопена? — спрашивает он как-то полуутвердительно, прежде чем снова сесть за рояль, открыть крышку и начинает играть.       И Альбус снова слушает, слушает, слушает, в очередной напрочь позабыв, что дома его ждёт голодная Арианна, что он обещал прийти раньше сегодня. Приходит в себя он лишь тогда, когда Геллерт встряхивает руками и, тихонько застонав, полунасмешливо-полукапризно говорит, что слишком устал, чтобы продолжать этот утомительный музыкальный марафон.       Лежать ночью на пологой крыше Батильды Бэгшот, закутавшись в принесённое Геллертом одеяло, оказывается куда веселее, чем Альбус мог себе представить. Небо над Годриковой лощиной летом обычно необыкновенно ясное. Звёзд в небе удивительно много и Альбус, который впервые в своей жизни забрался на чью-либо — свою или чужую — крышу только для того, чтобы на них посмотреть, чувствует себя до неприличия счастливым. Ночью на улице довольно прохладно, и Альбус Дамблдор ругает себя за то, что не догадался надеть что-то потеплее привычных рубашки и жилетки.       Они с Геллертом шёпотом придумывают новые созвездия, показывают на них рукой, а потом Геллерт выдумывает удивительные истории про каждое. Он сам словно соткан из историй, которые с ним никогда не происходили и не произойдут, он придумывает сказки с такой лёгкостью, что Альбусу ничего не стоит в них поверить. Он как заворожённый слушает, а потом, придвинувшись чуть ближе, легонько касается своими губами губ Геллерта. Тот не отстраняется. Напротив, прижимается губами и осторожно приобнимает за плечо.       Альбусу кажется, что Геллерт насквозь пропитался не только запахом карамелек и леденцов. Кажется, он сам полностью состоит из них — как домики ведьм в сказках маглов, которые в Хогвартсе иногда рассказывали маглорождённые. Альбусу кажется, что губы у Геллерта Гриндевальдана вкус такие же, как те леденцы и карамельки, которые он так обожает.       А потом... Потом Геллерт неожиданно отстраняется, снова ложится на свой плед, кладёт себе в рот ещё парочку леденцов и блаженно улыбается. И снова начинает рассказывать сказки про звёзды и придуманные ими только что созвездия. Каждому Геллерт даёт необыкновенное, особенно имя, и каждого наделяет своими способностями, чувствами, историей...       Они находят на небе и дары Смерти. Все три — настолько похожие на их символ, что остаётся только ахнуть. Геллерт и им придумывает новую историю. Не совсем про братьев Певереллов. Совсем другую, и Альбус слушает, затаив дыхание. И смотрит только на это созвездие, в один миг позабыв про все остальные — это кажется куда важнее. Потому что оно их. Потому что их историю Геллерт сейчас придумывает. Хорошую историю. Красивую. Похожую на сказку.       — Как долго мы будем так близки? — спрашивает Геллерт неожиданно серьёзно и сам пугается своего вопроса.       Он отправляет себе в рот ещё парочку леденцов, отворачивается, снова глядит на небо, но больше не смеётся. А потом вдруг снова резко поворачивается к Альбусу, заглядывает, сверлит взглядом своих разных глаз. Он удивительно серьёзен для себя и обеспокоен. В его глазах столько надежды, столько непривычного для него страха, что Альбусу остаётся только притянуть его к себе и снова поцеловать.       — Всегда, — просто отвечает Дамблдор, когда отстраняется, и улыбается.       Геллерт не может жить без сладостей, своих грёз о силе и музыки Шопена. Альбус не может жить без Геллерта, его запаха и сказок. Разве может эта связь разорваться?..