❝ Говорят, что соулмейты друг другу чем-то свыше предначертаны. Соулмейты — это признак связи через всю Вселенную; кто-то почти святым это явление называет. Но что можно сказать про цветы, что глотку разорвать в самом конце готовы? Преступление. Аморальность. Грех. Н е д о п у с т и м о. Клеймо ханахаки появляется и не исчезнет так просто, как итог чувств неправильных. Запретных. Отвратительных. Обратная сторона такой романтичной части значения «соулмейт». ❞
Стракер судорожно оттирает следы крови с поверхности пола, окна и даже зеркала, в которое посмотреть захотелось, а в последствии даже это получилось слишком вымученно, вырываясь изо рта цветами ужасно-прекрасными. Руками дрожащими смывая все улики своего позора в туалет, выплевывая ругательства и лепестки, Лорен решила, что никто знать не должен; её проблемы должны быть лишь её. Её стыд должен остаться с ней. И гадать не нужно, кто источником ханахаки оказался. Вот только неужели силы Фенриса было мало для проклятья?«За что? Почему я?»
×××
Все сходят с ума каждый раз, как попытки выйти на след Внутреннего Круга проваливаются. Ругань и абсолютная пустота внутри стала нормой для тех, кто потерял слишком много. И кажется Лорен боится потерять остатки себя окончательно. Остатки того, что оставил ей Энди. Старшие Стракеры о существовании дочери вспоминали лишь тогда, когда её силы нужны были позарез, лишь когда какие-то сигналы прорывались сквозь барьеры их липовой надежды. Но никому дела не было, когда за замками зверем рычала, обрабатывая последствия собственных (не) невинных чувств; задыхаясь от слёз и борясь с лихорадкой, что пробуждение с новой порцией цветов обещало. Обрезать прорвавшиеся сквозь запястья бутоны люпинов было дико. Неправильно. Грешно, как и само их существование. Ножницы тупились через раз, вызывая новый всплеск злости и оказываясь в противоположной стене; прокусывая губы до крови, шёпот имени в пустоту и отличное предрасположение к шизофрении. Ведь иногда ей кто-то там действительно отвечал. Металлический вкус на мгновение отвлекал, после чего нужно было лишь проглотить пару таблеток, получше прячась под одеялом. Подальше. Там где темно. Где нет никого. Где есть лишь они, хотя бы иногда. Где она сможет зализывать свои раны, стараясь забыться. И затем появились сны. Спустя шесть месяцев они в первый раз видят друг друга. Лорен пытается тянуться к звуку голоса родного израненными руками, но что-то не позволяло покинуть темноту, в которой она бродила каждую ночь. Так часто бывает во сне, когда пытаешься бежать или наоборот остановиться, но тщетно. Даже в подсознании что-то не хочет пропускать их друг к другу, вовсю стараясь оттолкнуть, стену выстроить. Неужели она наконец сошла с ума и теперь галлюцинации будут преследовать вечно, как надоедливый призрак? А может стоит смириться? Ведь тогда они, возможно, будут вновь вместе, даже если не по-настоящему. Силы мысли хватит на двоих, это точно. Тут бы никогда не пришлось расставаться... С этими навязчивыми идеями она бы и продолжала ходить подобно котёнку слепому, натыкаясь лишь на пустоту. Но пресловутая связь придерживалась мнения иного, буквально выталкивая её в один из (не) дней на эту крышу, ударив ветром в лицо, отрезвляя/пугая; выталкивая в этот омут карих глаз, что лишь на секунду изумление выдали и то самое облегчение, которое ещё одним порывом ветра исчезло, как и остатки пятен белых вокруг. У Энди волосы в светлый-светлый выкрашены. Лорен почти узнает свой собственный цвет с трепетом в груди, что подобно птице очнувшейся, биться в рёбра начинает [беги к нему, беги]. Их глаза встречаются сразу, стоило лишь окликнуть. Ей бы бросится к нему в объятия, сжать так крепко, словно это сможет вернуть его; словно моля не уходить больше и рассказывая всё-всё-всё, что пришлось пережить без него, плача и смеясь в приступе; словно верит, что прикосновения за неё всё скажут. Шёпот почти достигает его. — Господи, Энди. Ты мне так нужен... Или ей только кажется? Как итог: сжимает не она в объятиях, а он запястье, что ещё недавно было в цветах из её (не) сада. Боль бьёт в висок, окончательно давая понять, что всё реально, но ничего. Энди ведь не знает, правда? Он не знает, что кровью их связь омывается каждый вечер, поэтому и не контролирует хватку. Сейчас самое главное то, что он тут, почти настоящий. В его глазах лишь холод и решимость. В его глазах больше нет того мальчика, которого она старалась защитить всегда. Теперь он выглядит старше и серьёзней. Кажется, он теперь на самом деле знает, чего хочет... Хочет сестру видеть рядом. Хочет ощущать её в своей руке. Хочет силу их разделенную на двоих воедино собрать. Энди продолжает говорить об этом с таким жаром заразным, стараясь быть услышанным, доказать будто пытаясь [себе или ей?]. Но она боится. Вырывается с мольбой и злостью, просит отпустить, разжать, не делать больно. Ощущение распустившегося бутона в лёгких почти меркнет на фоне их мощи. Свет окутывает тут же, стоит соприкоснуться пальцам — это было бы в любой другой день так долгожданно, но не теперь, — по венам разливается мощь, что от фон Стракеров генами передалась, и вой отозвался в голове. Они так же страдали? Последняя мысль перед добровольным толчком назад и падение с крыши — как спасение; несмотря на крик и попытки не дать упасть. Последняя мысль перед исчезновением ошарашенного лица родного [ты правда испугался за меня?] в сгустках сна. — Я не могу без тебя... Но и с тобой нельзя. Слёзы катятся по щекам неосознанно, лаская уши и высыхая где-то в волосах светлых, когда пробуждение настигло всё же. Лорен забивается в угол комнаты, с яростью вырывая новые бутоны из мест, где до сих пор горят ощущения тёплых рук брата; пока луна к ней сквозь шторы тянется, стараясь стереть всё и успокоить.×××
У Маркоса своя боль с именем Лорны на сердце выжжена. Наверно это чуть-чуть, но счастье, знать, что ты соулмейт своего соулмейта, и даже не представлять, каково это — быть проклятым вдоль и поперек. Хоть какая-то крупица света в это мрачное время, а теперь у них есть что-то из их связи сотворенное — невинная душа с именем Доун. Они по разные стороны, но их собственная красная нить всё ещё неразрушима, и осознание именно этого вынуждает делать вид, что ненавидят друг друга каждый раз, эмоции не контролируя; хотя сердца рвутся навстречу нещадно их внутри изранив. Лорен знает, что Маркос и Лорна обязательно вновь сольются в одно. Такие сильные личности разрушить мало кому под силу. Им ведь есть за что бороться. Лорен почти завидует. Их общие сны с Энди стали отрадой раз в пару дней. Она старалась запомнить его как в первый раз: черты лица, глаза, волосы, улыбку, голос... его чистую кожу без малейшего намека на особенный сад в теле. Под куртками этими наверняка такие же чистые вены голубые, без капли яда, что кровь будоражит. От этого что-то ощутимо кололо где-то слева, но сознание твердило: Перестань. Радуйся за него. Он не ощущает того, что испытываешь ты. И Лорен правда старалась, продолжая носить кофты с длинными рукавами — во сне это до чёртиков легко скрыть было, — и стаскивая тюбики с тональным кремом, пока Кларисс пересчёт вела. Каждый сон длился для всех как целая ночь, но в их мире проходило не больше десяти минут, перед очередной пустотой где-то под ребрами; всего несколько минут на попытки достучаться друг до друга. Они хотят видеть себя на одной стороне — пытаясь без касаний затронуть хоть что-то внутри, — но их идеалы спокойного мира для мутантов слишком разнятся. Однажды всё же настал момент, когда они перестают друг друга тянуть на стороны свои, срывая голоса и временами даже силы используя, оставляя раны и синяки – единственное, что оставалось с ними после снов. Однажды они просто смотрели друг на друга, боясь словами разрушить весь их хрупкий мир. Мир для них двоих. Мир в котором ей становится легче, а болезнь внутри почти засыпает, когда не сдержавшись в объятия — такие же тёплые, что и раньше — белокурая срывается, вдыхая его запах и присутствие, желая запереть в своих лёгких навечно. И кажется, что вся эта ужасная "ситуация" с Икс-геном может подождать, если Энди, так же судорожно хватая, держит её в своих руках, цепляясь губами за волосы и утыкаясь в них, задевая ухо, шёпотом успокаивая поток смеха и слёз. Когда же они так повзрослели? — Иногда я чувствую странное жжение... Сердце на секунду удар пропустило, а взгляд карих глаз испуганно вспыхнул, стараясь не отвлекаться от выдуманного заката их сна, когда рука мальчишеская по линиям вен своих пробежалась. Нет. Нет, нет, нет. Он не должен чувствовать это, не должен так мучиться... [Или всё же должен?] — Это ведь твоя боль, да? Мы так странно связаны. Конечно, глупый, её. Стракер улыбается брату почти злоехидно; почти отчаянно. Что-то зарычать было готово в груди ворочаясь. Но ты не желала ему своих мук, тогда почему вдруг так обидно стало сейчас [не от того ли, что он не понимает всю правду]? — Возможно это наш Фенрис слишком долго томится без дела. Вот и буянит. Отшутиться легче, проще. Увидеть его улыбку в ответ лучшая награда за все страдания. Он верит, сплетая их пальцы. Она позволяет, сжимая в ответ. Пускай хотя бы эти моменты не будут пересекаться с той реальностью, где вновь они враги для всех, а по утрам её ждут люпины и новые ножницы.×××
Когда она узнает про Ребекку, становится неприятно и ладонь обожгло, как огнём. Обидно [досадно, горько]. Во время поиска сбежавших из психушки мутантов, Лорен в углу камеры чётко замечает этих двоих рука об руку. Твердит что-то про подружку для братца и старается выглядеть как можно равнодушней, как под гипнозом наблюдая за улыбающимся Энди. Он действительно счастлив? Ей совсем (не) всё равно, когда пытается незаметно уйти к себе, чувствуя подступающую тошноту и проснувшуюся ревность. Кларисс же на выходе ловит, всматриваясь в лицо побледневшее. — Может быть ты хочешь поговорить? — Вряд ли тебе понравится то, что я расскажу тебе. Возможно Джон и Маркос, да даже Кейтлин и Рид не замечают в упор ничего, занятые своими личными ранами, что глубже обычных, а вот Блинк слишком часто ловила реакции подруги, снова и снова стараясь помочь ей начать хотя бы разговор. Никто тут душу изливать сразу не станет — ей ли не знать, — но попытаться стоило, ведь помнила, как дети Стракеров близки были, и какой Лорен стала теперь. Пропадающие тональники у неё не вызывали серьёзных вопросов до момента, пока шорох тишину не разрезал тонко, стоило из портала выйти в этот же день. Лорен тогда сидела в доме, что отвели для себя Кларисс с Джоном — они договаривались встретиться позже, но ладно, — согнувшись рядом с полкой. Девушка собирала что-то с ковра, судорожно пряча в карманы; скрывая своё преступление. Хотелось тут же подойти, но что-то остановило, когда всхлипы стали отчётливей, а свет упал на бутоны. Соулмейты, ханахаки... Только этого дерьма не хватало в их мире с геном Икс, правда? Кларисс свой "недуг" переборола со смертью девочки из прошлого. Подруги, почти сестры, что оказалась слишком хрупкой для этого мира. Своей храброй наивностью она себя и погубила, оказавшись не в том месте. Воспоминания и укол где-то в виске заставили отвести глаза желто-зелёные, оставив Лорен наедине с собой; с собственным утешающем шёпотом. Здесь никакие слова не помогут, Кларисс знала. Знала, что тут лишь н у ж н ы й человек способен что-то изменить. И больше она не пыталась вызвать на разговор ту, которой не в силах помочь [ту, которой её помощь не нужна вовсе].×××
Лёгкие сжимает словно колючей проволокой. Становится так больно, так больно, что воздух выбивает. Ногти за горло хватаются, царапая, вскрыть желая. Лишь уберите. Уберите. В ы р в и т е наконец эту чёртову боль с корнем. Она больше не выдержит. Ноги подкашиваются в тот же момент, что и Энди по ту сторону слился в поцелуе с той самой Ребеккой. Его первый поцелуй должен быть незабываемым — он таков и есть, — даже если произошёл с девушкой, что убивать с такой же лёгкостью готова, как и Стракеру улыбаться. Он кричит прежде, чем пытается понять, его ли это голос или Лорен в голове вдруг волком завыла. Кажется Ребекка выворачивает наизнанку действительно всё на своём пути не жалея. Энди находит сестру в квартире, которую снимают для безопасности родители. Сон их сознания связывает всё крепче с каждым разом, детали прорисовываются без контроля, что почти пугает. Сколько бы они не старались прятаться друг от друга там, наяву, здесь их границы размыты окончательно. Он выглядит намного бледнее обычного, тусклый взгляд обращая к той, что напротив. В последнее время ему становилось хуже, словно что-то внутри начинало медленно, но верно пробираться, заставляя челюсть до скрежета сжимать. Сейчас юноше хотелось знать, что это было? Его как будто разрывает на части, а боль смешалась коктейлем диким — это пугало. Он хотел знать, что Лорен хоть как-то всё ещё с ним. Несмотря ни на что. Но ядом [всего лишь уязвленностью и отголоском разбитого сердца] голос льётся неожиданно. — Ребекка не заботится о тебе как следует? — Что? Я пришёл не о ней говорить. Лорен, сегодня я слышал тебя... почувствовал, — кажется слова даются ему с трудом, что тут же раздражение вызывает у собеседницы. Почему он только сейчас решил, что им наконец нужно поговорить о её/их чувствах? Мы больше не те. Он смотрит и слушает стук сердца сестры в голове. Хотелось потянуться, забрать к себе, укрыть от всего. Собрать всё то, что казалось разрушенным. Она вся дрожит. Почему? Губы поджимая и парируя все его спокойные попытки начать разговор, белокурая больше от волка внутреннего подпитывалась, а он же её чувствами. Скалясь, рыча, но общий язык нашли. — Что нас связывает теперь, кроме Фенриса, а?! — Мне просто хотелось услышать [увидеть] тебя. Убедиться, что ты в порядке... — Энди свою собственную боль затолкать куда-то дальше старается [или это их общая?]; вдруг себя таким беспомощным ощутил, впитывая слова сестры как губка. — Если бы ты не был настолько слеп, Эндрю, ты бы давно всё понял, — его полное имя, как удар под дых вылетело. — Я ненавижу связь нашу. Разрывая любой контакт и буквально выпихивая из сознания своего, Стракеры просыпаются одновременно, на абсолютно противоположных сторонах. Вновь. В этот раз на крики сбегаются родители встревоженные; приходится вновь выдумывать байку о кошмаре ночном, убегая в ванну, запираясь на замки все и захлебываясь в слезах, что с чувством вины смешались. — Не ненавижу... В этот раз Энди вылетает пулей из комнаты, подпитываясь уже своей немой яростью и обидой, чётко осознавая, что так нельзя/невозможно. Он силой заставит себя выслушать — только уже не во сне, — если придётся, и даже Рива не сможет остановить его сейчас. Но судьба не какая-то Рива, её ничто не страшит: загибая мальчишку посреди коридора и грудь прорывая болью/цветами, заставляя кричать и хвататься за воздух, сотрясая все стены. Она всё же его остановила.×××
Ребекка почти как своя, когда руку спящего держит спокойно, внимательно изучая цветы, что как доказательство оставила. Жёлтые, красные, белые. Люпины. Волчьи цветы. Вряд ли Энди сможет объяснить ей как так вышло, что болезнь из (не) сказок накрыло его с головой, да ещё и самой гнилой своей стороной. Где-то внутри ненависть просыпается, кипеть начинает, отталкивая почти с отвращением руку Стракера. Не нужно быть сестрами Фрост, чтобы понять, где находится настоящий корень его ханахаки, который нужно вырвать как можно скорее.×××
Страх, вина, злость, боль, о т ч а я н и е. Всё смешалось настолько сильно, что Лорен дрожь под подушечками пальцев еле уняла, задышав чаще. Энди. Ты не виноват. Она сама это выбрала. Это н е т в о я вина. Предательство Ребекки ощущается потерей почвы под ногами и разбитыми колбами в лаборатории. Внутри что-то треснуло, надломилось, сломалось окончательно, как и эти несчастные колбы. Хочется во весь голос реветь от того, что нет возможности прижать к себе и утешить. Лорен понять не может, что именно произошло такого, что весь спектр чувств от Энди передалась как по сигналу, как наводнение. Слёзы выступили ни с чего; слёзы, что видимо он сам выплакать не может остаются для неё, и Лорен волю даёт этим ощущениям, оказываясь в утешающих объятиях Маркоса. Кларисс вскрикивает через мгновение, замечая как на рубашке парня вдруг кровь выступать начала, а подруга через момент обмякла в подхвативших её руках. Люпины прекрасны в любом окрасе. Лорен же сливается с красным так же красиво.×××
— Она ослушалась. Вышла из-под контроля. — Ты не должен винить себя. — Ребекка напала на нас. — Ты спас наши жизни, Энди. Слова, всё слова. Он был словно в вакууме, всё ещё видя перед собой тело девушки, которую убил случайно/нечаянно, в порыве ужаса и страха. Он не хотел. Угрозы безумные до сих пор стояли в ушах. — Она хотела убить Лорен. Сразу как разберётся с вами. Энди шепчет в стену, но Лорна слышит, сидя рядом и с сожалением всматриваясь в профиль бледный. Мальчик, что так быстро вырос, который не был готов к такому совсем; представлялся он ей братом, когда в Круг последовал с ними, но с грустной улыбкой Дэйн прекрасно понимала ещё тогда, что лишь одну сестру тот рядом видеть может. — Она цветы уничтожила, которые... — до груди своей дотрагиваясь в районе сердца, Стракер в прострации головой мотал. — Я не понимаю. Не понимает. И поэтому Лорна берет его за руку, начиная рассказывать и делясь именем — что ему знакомо давно, — что на ключице в первый день встречи с Маркосом выжжено оказалось; заварухой, которая появилась вместе с соулмейтами и последствия, что были самыми разными, открывая наконец Энди глаза на многие-многие вещи.Время сновидений теперь точно закончилось.
×××
Наблюдать за деревьями было до ужаса скучно. Но лучше это, чем не верящий взгляд матери и попытками отца приободрить. — Хэй, я ведь не жаловалась, верно? Со мной всё в порядке. Ну подумаешь, вырастила у себя в теле цветы, подпитывая их аморальными чувствами к брату. Зато красиво (нет). Кларисс виновато глаза опускала, аккуратно цветы последние срезая, говоря о том, что если бы раньше дала понять о своей осведомленности, то смогла бы может хоть что-нибудь сделать. Но нет. Они обе прекрасно понимают, что ничего изменить нельзя было с самого начала. — До нас дошла информация, что Ребекка, та девочка, которая выворачивать всё наизнанку могла, — Лорен и пояснять ничего не нужно было, уж слишком долго из головы её не выкидывала. Но тогда почему папа возле двери губы поджимает, и весь вид настолько несчастный? Тревожное предчувствие начало нашептывать что-то в сознании. — Мам, что такое? Она сделала что-то с Энди? — убирая руку, которую старались перебинтовать, Стракер внимательно прислушивалась больше к себе, чем к словам, которые получала в ответ. Мертва. Убил. Энди. На миг всё закружилось и казалось, что приступ рвоты вновь настигнет, но ничего не случилось. Полнейшая тишина. Голова вдруг стала до ужаса лёгкой, а сглотнуть оказалось невозможно. — Я должна идти. Пап, не спрашивай, я должна, — на нетвёрдых ногах вставая с постели, Лорен наконец поняла, почему случился приступ. Поняла, почему сейчас настолько тихо и даже болезнь замолкла, давая ей фору. И нельзя было медлить. Словно наблюдая за собой за стороны, девушка не думая о куртке, просто вышла из убежища, подставляя себя ветру, что дождь сулил; сбежала по лестнице, оставляя позади голос матери, срываясь наконец на бег, сама не зная, куда её несёт. Просто бежать. Бежать на этот зов. Бежать так быстро, пока лёгкие не начнут гореть. Бежать, пока это всё не обернулось сном. Бежать навстречу. Первые капли попали за шиворот сразу, стоило Энди обогнуть поворот. Его сердце стучало как ненормальное, словно он бежал марафон и ему действительно захотелось это сделать. Он так долго искал и пытался понять, что будет правильно, а что нет. Но только сейчас стало ясно, что по-настоящему важно. И ему нужно было всё исправить. — ЭНДИ! Волосы светлые-светлые [а ведь как у него и правда] развевались на ветру, пока маленькая фигура бежала к нему, бежала задыхаясь чувствами, воздухом и страхом. Страхом, что брат вот-вот исчезнет. Но он не собирался. Один шаг, два. И вот на третий он уже сам срывается навстречу, чётко слыша как Фенрис от предвкушения заворочался в груди, словно подстрекая бежать ещё быстрее к этому безумию. И наконец они врезаются друг в друга объятьями горькими, отчаянными, такими желанными; трогая волосы, говоря, шепча, смеясь, они упиваются близостью, не в силах оторваться хотя бы на секунду, впитывая всё до капли. Оседая прямо на асфальт, дети Стракеры смотрят друг на друга, говоря на перебой, опьянённые реальным присутствием и касаниями. Пока Лорен по щекам гладит брата, надрывая голос прося прощения, говоря о том, что их связь это нечто большее, нечто н а с т о я щ е е; пока Энди смотрит в глаза такие до боли живые и нужные, пока целует каждый шрам на запястьях сестры, моля о прощении. — Ты должна была мне сказать об этом... Мы бы справились вместе. — Мы и так вместе. Навсегда вместе. Разбитые, уязвленные. Они улыбаются вымученно, но счастливо. Он целует в уголок пухлых губ, куда попала ещё одна капля дождя; она обнимает за шею напористо шепотом бормоча, что-то похожее на: «Не уходи», «Не оставляй», «Люблю-люблю-люблю...». В ответ же получая: «Прости», «Больше никогда», и конечно же «Люблю». Фенрис внутри завыли вновь как один, больше не позволяя люпинам прорасти в их груди.