Последний урок Северуса Снейпа

Старый пожелтевший пергамент, немного растрепавшийся по краям, снова в руках Гарри. Кажется, он заучил его наизусть, но изо дня в день перечитывает, вглядываясь в витиеватый размашистый почерк, иногда проводя пальцами по буквам на шершавой бумаге. Каждое слово написано четко и строго, что полностью соответствует характеру автора, но присмотревшись, можно заметить, что руки писавшего дрожали, хоть он и пытался это скрыть. А в некоторых местах виднеются пятна растёкшихся чернил, где-то даже вперемешку с кровью. Спустя время сложно с уверенностью сказать, что это именно кровь, но Гарри помнит, каким получил послание шесть месяцев назад. Тогда он сам немного испачкался — ему передали еще не высохший пергамент. Поттер помнит то чувство, с которым читал первую строку, — это было омерзение, и то, с каким ощущением дочитывал последние слова. Сейчас, в который раз взяв письмо в руки, он делает большой вдох, выдох и лишь после этого переводит взгляд на верхнюю — уже заученную наизусть — строку. «Здравствуй, Гарри. Первое, о чем я хочу попросить, — дочитай до конца. Я уверен, тебе неприятно, даже омерзительно, но после прочтения ты можешь его сжечь. Не очень радует получить письмо от нелюбимого преподавателя, я понимаю, поэтому перехожу к сути» Стук в висках, Чернильных пятен росчерк на столах. Мое проклятие живет в часах, В окне большой перемены. «Я никогда не желал тебе зла. Ты сейчас презрительно скривился, — да, я изучил твою мимику за семь лет, — но напрасно. Я не мог желать зла ребенку любимой женщины. Тогда, семнадцать лет назад, я поклялся, что сделаю для тебя все, что в моих силах, и я сделал. Ты помнишь, какой красивой была твоя мать? Какой она была доброй? Я помню, и я унесу с собой этот образ. Твоя мать, Гарри Поттер, пожертвовала ради тебя жизнью, и такие вещи не забываются. Я знал, что Темный Лорд будет в вашем доме той ночью. Знал — и не успел спасти их. Прости меня за это, Гарри, это огромный камень на моей душе, сбросить который невозможно. С тех пор, как исчезло самое важное, что было в жизни, я понял: теперь моей целью является твоя безопасность. Помнишь, как на квиддиче ты удержался на метле, хотя должен был вот-вот упасть? Или как выбрался живым из центра Запретного леса? А тот момент, когда окружившие тебя в Лондоне дементоры исчезли? Я рад, что смог помочь тебе. Недостаточно быстро, не так, как нужно было, но смог. Я пишу это не для благодарности и уж тем более не ожидаю жалости. Я не хочу уходить, оставшись виноватым в глазах человека, которого старался оберегать семнадцать лет. Ты имеешь право осуждать меня, более того, даже должен это делать, моими стараниями твои школьные годы не были лучшими. Так было надо, я был обязан сохранять дистанцию». Уже на этих словах появляется ком в горле, но Гарри не останавливается, дальше следя глазами за почерком, становящимся еще более размашистым. Каждое слово давалось тому, кто его писал, с большим трудом, — это видно по нажиму, по пятнам крови, по смятым уголкам. «Я был верен Дамблдору и никогда не предавал его. Убить его он попросил сам. Вернее… приказал. Ты, наверное, знаешь об этом, а если нет, можешь проверить: подойди к портрету директора, он все расскажет сам. У нас не было другого выхода: если бы я не убил его, в моей преданности Лорду появились бы сомнения, и тогда неизвестно, чем бы все закончилось. Я не могу объяснить подробнее, мне дали только пятнадцать минут». Пятнадцать царственных минут — с триумфом смешан страх, Пятнадцать проклятых минут, что мне назначили. Не мною избранных друзей со знаком на руках, Не мною созданных врагов со знаком на челе. «Помню, как ты ненавидел мои уроки. Всегда заходил в класс последним и садился за самую отдаленную парту. Я был противен тебе и наверняка противен сейчас, но позволь дать один последний урок. Ты смелый, Гарри, ты научился бороться с трудностями и преодолевать препятствия. Но помимо этого у тебя есть доброе сердце и умение понимать других людей. Никогда не забывай об этих качествах, даже если будет трудно. У тебя есть все, Гарри Поттер, чтобы прожить долгую и счастливую жизнь. Я предостерегал тебя от глупостей, когда это было необходимо, теперь ты вырос и вправе совершать все, что посчитаешь нужным. Мне жаль, я не могу сказать тебе этого лично. Пожирателей, приговоренных к смерти, запрещено навещать. Ты бы и сам не пришел. Через два часа меня убьют, и я рад, что успел сделать самое важное. Как видишь, авроры не такие уж и сволочи — они позволили написать тебе письмо и даже передали его. Я благодарен им за это. Ты вырос, тебе больше не нужна моя помощь, живи так, как считаешь нужным. Живи. Теперь моя очередь умирать. С. Снейп». Гарри помнит, как в тот первый раз пергамент выскользнул из его рук, упав прямо около камина. Он успел быстро поднять его, но краешек немного потемнел от огня. В тот вечер, прочтя его впервые, он был в полном смятении. Он считал Снейпа предателем, ненавидел, презирал его всей душой, и ему всегда казалось, что никаких иных ответных чувств у профессора к нему нет. Но этот кусок старого пергамента перевернул все с ног на голову. В тот же вечер он отправился к портрету Альбуса Дамблдора, который пересказал ему все от начала и практически до конца, потому что Гарри не дал ему закончить, крикнув что-то вроде: «Нужно его спасти», и убежал. Ответ директора, что это безнадежно, он не услышал. Как ни объяснял он минут сорок аврорам все, что только что услышал лично от директора школы, это было бесполезно. Ничто не может отменить приказ министерства — таков был ответ. Черт возьми, он прекрасно понимал, что этим людям лень искать подробности, раскрывать истинные мотивы, их целью было поскорее поймать Пожирателей да отделаться от скучной работы. Единственное, чего удалось добиться, — короткое свидание с осужденным. Гарри навсегда запомнит, каким увидел профессора — избитым, сломленным. Он говорил шепотом, а в уголках рта были еще свежие подтеки крови. Его пытали. Не забудет, как дрожали его пальцы, когда он протянул ладонь к щеке Гарри, чтобы легко, почти невесомо по ней провести. В памяти навсегда останется измученная, но такая искренняя улыбка в ответ на его тихое: «Спасибо». На еще более тихое: «Простите» профессор лишь кивнул, прикрывая глаза. Сил больше не было. Простите… как это ничтожно. Ведь именно по его вине аврорам удалось поймать Снейпа, да он сам передал его в их руки! Гарри никогда этого не забудет. И теперь он день за днем все сильнее корил себя за то, что слишком быстро сдался тогда, полгода назад. Нужно было убеждать, аргументировать, повести к портрету директора, да хоть сутками не выходить из этого кабинета, но доказать невиновность профессора Снейпа. Он был обязан. Но слишком быстро сдался. Поцелуй дементора не применяли к Пожирателям, их поили ядом, чтобы не осталось никаких шансов. Смертельное зелье Снейпу принесли буквально через час после ухода Гарри. Даже похоронить как следует запретили. С телом поступили точно так же, как с телами остальных приговоренных, — сожгли. Как там писал профессор, «это камень на душе, сбросить который невозможно»? Теперь Гарри понимал, что это значит. Мой урок, Он уместился в этот краткий срок, И время капает как кровь меж строк, Длиной пятнадцати мгновений. Этот чертов идеальный мир устроен так, что люди ошибаются. Каждый может не успеть, никто не застрахован от неправильных шагов. Это жизнь, и она — самое несправедливое, что может быть. Главное извлечь урок, даже если он последний.