Балет и кока-кола

Гет
PG-13
Завершён
90
Размер:
4 страницы, 1 часть
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Разрешено только в виде ссылки
Награды от читателей:
90 Нравится 3 Отзывы 11 В сборник Скачать

Часть 1

Настройки текста
      Бывает, встретишь человека на улице — и забудешь его спустя несколько секунд. Образ его уйдёт в бессознательное, чтобы, может быть, воскреснуть во сне как смутный и кружащийся клочок реальности. А бывает иначе. Встанешь, как обычно, утром, чтобы успеть на пробежку перед арифметикой, выйдешь, ещё не до конца вынырнувшая из сонного калейдоскопа, в светлую гостиную под бубнёж телевизора, и изумишься тому, что человеческое существо может поглощать другое человеческое существо даже на многокилометровом расстоянии. Образ на экране будет практически жидким. Он заполнит все жилки и венки, подступит к трахее, поднимется до слёзных проток и выплеснется на детские щечки дистиллированными слезами.       И сразу забудется тренировка, и сразу не заметишь дедушку, спрашивающего, что будешь на завтрак...       Мне и теперь нелегко пересматривать то Витькино выступление и не растрогаться чуть смущённо, вспоминая утро, когда я впервые притворилась простуженной, чтобы нарисовать героя моих детских грёз фломастерами.       В тот день я пропустила и репетицию по балету.       Балет никогда не перестанет вдохновлять меня, и я люблю бродить по зеркальным комнатам старого театра, где вот-вот начнут становиться в третью позицию десятки ножек, которые затем совсем как бабочки подпрыгнут на кончиках пуант. Когда-то так прыгала и я. И вот пойдёшь побродить, как бродят воспитанные сценариями и техническими импровизациями подростки, там, где тебя направляет привычка, а не осознанное желание, и сама собой окажешься на крутой у выхода лестнице, такой узкой, словно упакованной в шахту лифта.       Балетная пачка мне больше не понадобится. Я сбросила пуанты, как порой сбрасывают балласт в виде старых скучных друзей, и ушла на лёд, и надела коньки, превращаясь в пришельца, покоряющего зиму и гравитацию, ведь подпрыгивать на скользкой поверхности, кружась, как заведённая игрушка, как летающая тарелка, может только супержидкое существо.       Так может кружиться и подпрыгивать на коньках только такое существо, которое засвидетельствовало передо мной тем утром свой триумф внутри телевизора из старой питерской хрущёвки. Тогда мне, Юле, было всего девять. Витьке тогда в декабре стукнуло двадцать один. В спорткомплексе или на катке мы ни разу не пересекались до моей первой победы на юниорском чемпионате.       Мало-помалу диски с Витиными программами завоевывали территорию моей спальни. Сначала они попросили убежища под кроватью, чтобы никто-никто их не нашёл, до того я дисков стеснялась; спустя два года дисковое посольство торжественно открылось на моем письменном столе, и, наконец, пал книжный шкаф, превращаясь в шкаф с дисками и медальками и сувенирами и постерами.       Единственными, кого Витя победить не смог, были кошачьи. Сколько себя помню, я собирала игрушечных тигрят, пантер, львят. Кошачьи — они ведь грациозные и сильные, жуткие и абсолютно не похожие ни на кого из моих знакомых.       И вот сегодня я в театре. Тоже. Опять.       Я спускаюсь по ступенькам этого театра в март, в пятницу десятого числа. Мне оттуда из решётчатых окон в пол улыбается томительное солнце, которое превращает практически интимное пространство катка в тигриную шкуру. Тут главное — интерпретировать полоски света-тьмы как вызов.       Тогда Витька впервые проводил нам, девочкам, мастер-класс (обычно ведь он занимался с Яковом сам или тренировал пацанят). Я ни словом, ни жестом не показывала радости, шипящей во мне, как разгоряченная газировка, протомившаяся в багажнике. Витька тогда улыбался совсем как старший брат. Он говорил про любовь к шоу, про любовь к зрителям, и добавлял, что эта любовь приведёт к победе быстрее, чем только любовь к конькам. Скрипел лёд, и было жарко. Девочки отворачивались, поправляли костюмчики блестящими как после жирного крема ладошками, и краснели. Мямли. Слишком хорош он был для них тогда, — я думаю, не оттого ли они хлопали ресницами боязливо и не выдавали ни словечка, что признавали свою посредственность?       В свои двенадцать я считала, что либо ты кого-то, либо тебя. Их... искренняя, типичная женственность меня пугала. Я не боялась хищников в зоопарке, я не боялась иголок или там темноты, но я боялась быть вот такой вот девочкой, потому что девочек серьёзно никогда не воспринимают. А меня нужно воспринимать всерьёз.       Я тогда первая подъехала к Витьке на середину катка (он точно красовался перед нами, иначе зачем ещё показывать свои пируэты?) Я дышала тем же азартным воздухом, что и он. Я дышала размеренно, как охотник, хотя, прямо слово, я никогда не выезжала за пределы городов и никогда не охотилась. В тот новый первый раз я...       Нагрубила ему. Я не боялась оплеух, меня и так слишком часто таскали за уши, но я прекрасно знала, что немое обожание с трудом привлекает внимание, а вот слова, небрежные и пылкие, как порох, берут за душу как за грудки. И вот что я сказала ему. Помню слово в слово.       «Старый петух, прекращай выделываться. Ты нас учить пришёл или как?»       Вите, похоже, до этого ни разу не грубила двенадцатилетняя соплячка. Тогда он рассмеялся, глупо и глубоко, и почему-то чмокнул меня в макушку. От него пахло залежавшейся в шкафчике тканью и дорогим шампунем. А ещё от него пахло кока-колой. И на воротнике было пятно. От колы. Я тогда, конечно, не наябедничала Якову на Витьку, который пьёт колу перед выходом на лёд, но почему-то развеселилась: и вот он, недосягаемый идеал и любимчик европейских букмекеров, беспечно и как свинья распивает газировку и выпендривается перед маленькими девочками.       И вот я.       Думаю о Витьке.       Сижу тигриной юбкой на нижней, самой засиженной и затоптанной ступеньке и прикладываю к губам сырую банку кока-колы. Банка смотрит на мой анфас снизу вверх. Кока-кола эта — абсолютно обычная, по-прежнему в двуцветном клоунском дизайне и по-прежнему слишком требовательная для моего желудка; с какой-то стороны я словно смотрю на ожившую фотографию, отснятую в то время, когда на этом самом месте, под этим же шпакриловым небом расположились мы с Витей. Кока-кола приятно щипает языковые сосочки, но напиток сейчас совсем не сладок.       Хорошо было пить газировку, вытягивая ножки без обуви, —только в белых носочках, — в то время, когда только-только очередной ажиотаж после спектакля сходил на нет; хорошо было кокетливо целовать Виктора в колючую щеку и тулиться к его плечу, хотя Виктор только испуганно мигал синими глазами, мигал почти наигранно; хорошо было тут же оказываться подмятой в его дурашливых объятиях. После этого один-два его длинных светлых волоса нет-нет да оказывались у меня между зубов.       Витька позволял целовать его и в губы. Но это случалось редко и длилось недолго. Ни он, ни я не хотели быть застуканными, а для поцелуев нужно было подняться на пролёт вверх, чтобы подпереть двери Витькиным и моим рюкзаками со спортивной формой и коньками. Как можно понять, в театр с формой наперевес мы попадали редко.       Витя часто мне говорил: «Юля, ты же девочка!» А я все равно напирала, мои поцелуи были неуклюжими, но перечными, тяжелыми, и время от времени я в шутку царапала ему ладони. Витька окидывал меня пристальным взглядом, и лестничная клетка превращалась в сахарную смесь из дневной усталости, белых носочков, темного закоулка, просмотренного балета, азарта и страшного желания побыстрее повзрослеть.       Возможно, даже стать настоящей девочкой и выйти замуж.       Витя всегда позволял себя целовать только после моих успехов на катке.       И просто глупо, как после нежностей мы сразу переходили к обсуждению моей программы выступления. Виктор вообще страдал любопытством и был склонен вечно меня поучать: он задавал мне сложные вопросы по технике или по истории фигурного катания только для того, чтобы посмотреть, насколько скоро и найду ли я вообще ответ. Я задумываюсь, замечал ли он, как я злилась. Наверное, да, потому что через день-другой он приносил билеты на балет и шоколадного, размером не больше его мизинца, котёнка (потому что сладкого мне для фигуры нельзя, а сам ел килограммами, дурак, старый, теперь с короткими волосами лысый дурной петух).       В кармане вибрирует телефон. Я знаю, кто и зачем мне звонит, это тот слишком хороший мальчик Алтын. Хочет успокоить. Всё скользит, тает передо мной, и, как бы ни было иронично, именно тут, на месте дебюта нашей с Витькой симпатии, у меня начинается истерика, вот, я всегда хотела быть женственной, получите и распишитесь. Алтын никак не поймёт, для чего я сбежала в темноту театра, почему я ищу утешения среди гипсовых стен в усатых плакатах, а если б он знал, что любая другая компания кроме этой душной подсобной лестницы и американской жидкой пакости мне омерзительна, то он бы ужасно обиделся. Обижать его я не хочу. Как думает хороший мальчик Алтын, с которым ничего хуже, чем отмена концерта любимой рок-группы не случалось (тогда его я долго успокаивала), друг должен помогать другу в беде, этот глупый супермен Алтын, и лучшей идеи, чем рыдание в подставленное им плечо, для меня сейчас быть просто не может. Но мне не его плечо нужно, не его.       Алтын почему-то всегда знает, где я нахожусь, а я знаю, что он сейчас спешит найти меня то ли робко, то ли смело и мужественно. Спешит спасти русскую фею. Фея плачет, захлебываясь соплями.       Сегодня Виктор официально назначил дату свадьбы со своим узкоглазым придурком. И даже прислал мне приглашение.       Если подумать, он никогда мне ничего не обещал. По части отношений. И мы не говорили ни о панорамах заграниц, которыми когда-нибудь насладимся вместе, и мы не планировали подставлять уши под летнее солнце на пляжах Сочи, и мы, тем более, не собирались завести пушистого кота, когда, конечно, купим в новострое квартиру на последнем, само собой разумеется, этаже. Всё было только в моей голове. Виктор дал мне одно-единственное обещание: сказал, что составит программу для моего «взрослого» дебюта.       И даже одно обещание не сдержал. Улетел в Японию и не вспомнил. Нашёл муженька и стал, тьфу, пидором.       Я достаю из кармана юбки старый рисунок, — тот самый, первый, выполненный фломастерами в жанровом направлении «каляки-маляки», — и запихиваю его в уже пустую банку из-под колы. На воротнике у меня пятно. Я возражаю сама себе — ещё не все потеряно, он вернётся, всё не так, он скажет мне, что разыграл меня, и привезёт мне из Японии большого шоколадного тигра, и я удивлюсь, и буду слушать его рассказы о синтоистских храмах и Акихабаре вяло-вяло, потому что буду вальсировать и целоваться, и Алтын порадуется за меня, и когда мне исполнится восемнадцать, мы будем с Витькой бегать по питерским мостовым и гонять толстых голубей, молодые, свободные, будем бегать, уже никого не стесняясь, уже совсем не под театральным небом в узкой лестничной шахте.       Сегодня в театре — постановка фантастического балета «Жизель».
Примечания:
По желанию автора, комментировать могут только зарегистрированные пользователи.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.