Ловец снов: Немезис

      Дайске Такахаши впервые разглядел Шёму, когда тот был ещё совсем маленьким. Маленьким во всех смыслах, милым и светлым ребёнком, застенчивым, но кокетливым (Дайске называл это "природной кокетливостью", потому что порой встречались ему такие, как Шёма: улыбаются они тебе просто потому, что им весело, а выглядит это так, словно они пытаются привлечь тебя лично). Шёма рос у него на глазах и говорил, что именно он, Дайске Такахаши – его кумир и образец для подражания. И Дайске, думая об этом, гордился, словно выиграл не бронзу на олимпиаде, а целое золото.       У Шёмы была мягкая, нежная кожа – как у любого ребёнка, но особенная. Как минимум потому, что даже когда Шёма вошёл в пубертат, эта кожа и ощущения от неё не изменились. Шёма начал взрослеть внезапно для Дайске. И это было словно удар мешком муки по голове: только ощущение от сотрясения не проходило и Дайске начинал плыть, когда к нему подводили Шёму.       Под руками Дайске раз за разом ощущалось "новое" тело. Шёма рос, менялся и... становился привлекательным в совершенно ином, не детском смысле.       Улыбка. Глаза. Характер. Движения. Катание. Кожа.       Дайске Такахаши забывал о том, что Шёма от природы "кокетлив" и сквозь туман в голове думал, что всё, что видит – это ответы на обжигающие чувства внутри самого Дайске. Ему нравилось, обнимая в знак приветствия, ощущать тепло тела под тканью одежды. Ему нравилось, когда Шёма был в футболке, потому что её было так легко сгрудить и оголить немного кожи на спине. Нравилось, когда Шёма был рядом. Когда Шёма проявлял внимание. Нравилось знать, что он всё ещё нравится взрослеющему Шёме. Нравился физический контакт между ними и нравились симпатии Шёмы.       Когда Шёма оказывался рядом, Дайске Такахаши влюблялся с новой силой. Порой именно это чувство к Шёме и знание о его ответной симпатии могло окрылить и мотивировать продолжать сворачивать горы.       Даже после окончания карьеры.       Даже после того, как у Дайске увели его золото. Как весь мир, словно по щелчку пальцев, забыл прежних кумиров и влюбился в новых, молодых и талантливых. Дайске знал, что это происходит каждые четыре года. Что это нормально. Дайске полагал, что не даст о себе забыть, Дайске был добр к юному Юдзуру с его смешной улыбкой и забавной манерой морщить всё лицо, щурясь и смеясь. Но он понимал, что мир нуждается в юнцах. Дайске Такахаши не хотел проигрывать. Больше – не хотел.       Он ушёл. Оставил открытой дорогу молодым и талантливым.       Весь свой мир оставил – страну всю – у ног Юдзуру. На его попечение.       Жил, греясь словами журналистов о том, что юное дарование из Нагои катается, подражая кумиру – Дайске Такахаши. Следил за его карьерой, болел, как за родного и близкого, за любимого.       Видясь с ним, терял контроль над сердцебиением.       Хотел, чтобы Шёма стал лучшим, ведь Шёма был будто продолжением самого Дайске. Дайске видел в нём своё продолжение.       Дайске прикасался к его телу (сквозь ткань одежды) и чувствовал жар кожи. Влюблялся в румянец на щеках, в улыбку яркую и тёплую, в глаза, наполненные звёздами.       Однажды он осознал, что Шёма уже не дитя. Он растёт, меняется его тело. Он хорошеет. Он становится привлекательным и... многое меняется и происходит впервые. Дайске обнимал и не чувствовал сопротивления. Дайске держал Шёму за плечи и слышал его смех.       Дайске смотрел на Шёму сверху вниз и не мог оторвать взгляда от покусанных, пухлых губ. От очаровательного кончика носа. От алеющих щёк.       Дайске видел, как Шёма быстрым движением облизывал губы.       Дайске не сдержался и поторопился.       Он знал, что нравится Шёме не только в общепринятом смысле. Не ошибался в его симпатиях и влечении.       Но он поторопился.       Шёма ещё рос. Шёма ещё пугался сам себя. Нового себя. Нового тела, новых реакций на всё.       И Дайске заставил его испугаться сильнее.       Дайске ошибся.       Он написал Шёме, что сожалеет и не хотел совершить ничего отвратительного. Попросил прощения.       Шёма ответил, не сразу, что тоже просит прощения за некрасивое завершение разговора.       Себе самому Дайске Такахаши написал: "Жди!"       И больше не совершал таких шагов. Очевидно, Шёма просто оказался не готов. И Шёма поступил верно, отказав.       А Дайске Такахаши намерен ждать: по крайней мере теперь Шёма знал.       И это облегчало жизнь. Шёма знал о том, что чувствует Дайске и знал, что может ему доверять.       Он сделал всё для того, чтобы Шёма не расценил его поступок неверным путём. В большом пространном письме он разъяснил максимально беспристрастно свой жест, свои мотивацию и свои дальнейшие намерения. Все решения должен был принять Шёма.       Мачико Ямада распечатала письмо и удалила его из ящика, спрятав распечатку там, где смогла бы найти только она сама.       Шёма никогда не пользовался своим е-мейлом сам.

***

      Травма Юдзуру Ханю была ударом под дых для всей, рассчитывающей на золото, страны. Новость прошлась волной, цунами (!), сокрушающим землетрясением. Люди принялись охать и молиться, у Дайске всё внутри похолодело: он сел.        – В каком... смысле?        – Неудачно приземлился с четверного лутца. Весь интернет в фото.        – Дай посмотреть! – Он буквально выхватил у менеджера телефон и уставился в страшные фотографии. Боль, запечатлённая на снимках, стиснула клещами колено Дайске и он понял: это конец. После подобного не воскресают. Бедный Юдзуру потерял свою мечту.       Дайске закрыл глаза. Протянул телефон обратно. Это была трагедия.       Дайске Такахаши осознавал это чувство. Он был в такой ситуации, был. Но у него было больше времени и... он всё равно проиграл. Видеть, наблюдать, получать новости о том, как несчастный Юдзуру всё равно борется, – ранило. Воскрешало ту боль, что, казалось, улеглась на дне души. Дайске Такахаши словно переживал это всё заново – с ним. Если бы была возможность, он бы поддержал Юдзуру. Постарался бы помочь справиться с утратой. История, словно издеваясь над японскими фигуристами, повторялась.       Но Юдзуру Ханю... выиграл.       Он победил.       Дайске Такахаши... не почувствовал радости.       Он был шокирован.        – Это невозможно! Просто... нереально.       "Нереально". И, тем не менее, произошло. Но не с ним, Дайске Такахаши, а с Юдзуру Ханю! Удача повернулась к нему лицом и осветила его жизнь своей улыбкой в то время, как он, Дайске Такахаши, наслаждался видом "со спины" – почему?       "Почему?"       Дайске несколько дней не мог перестать думать. Ему всё ещё казалось, что если он закроет глаза то, открыв их, поймёт, что всё произошедшее просто приснилось.       Но этого не случалось. Парад в Сендае, истерия прессы, личное шоу с бешеным успехом, куда Юдзуру позвал всех, кто сыграл роль в его жизни – он позвал Минору Сано, первого медалиста ЧМ. Первого медалиста олимпийских игр никто не звал.       "Нереально!"       Юдзуру Ханю – тощенький с забавным прищуром Юдзуру Ханю – нереальный.       Оказавшись на коньках в следующий раз, Дайске Такахаши понял: он хочет показать всем.       Хочет напомнить стране своё имя.       Дайске Такахаши хочет соревноваться.       Юдзуру Ханю вернул его на соревновательный лёд.

***

      Шёма Уно – неотъемлемая часть жизни и мотивации Дайске Такахаши.       Пока тот мотался с танцевальными и ледовыми шоу, Шёма окончательно возмужал. Дайске даже не сразу узнавал его, когда видел. Вернее, он узнавал, что это Шёма: но каждый раз в его привычном Шёме обнаруживалось множество, миллион новых деталей.       Шёма стал другим.       Внешне и... внутренне. Во втором Дайске был уверен. Потому что Шёма поменялся внешне не только лицом и телом: речь и границы дозволенного с прессой изменились. Он стал очень, слишком даже откровенным. Разбазаривал тайны, которые обычно остаются у фигуристов за закрытыми дверями. Разбазаривал и не стеснялся. Не стеснялся себя.       Шёма не боялся себя.       Шёма знал себя.       Дайске осознал, что им нужно увидеться. Нужно поговорить.       А ещё Дайске понял, что, пока был на шоу, его Шёму... тронули. И не было похоже, что произошло это насильно. Шёма не просто не боялся себя. Он знал себя и умело дозировал то, сколько "себя" давал увидеть журналистам и миру. Осознав, Дайске подумал, что в этом нет ничего удивительного: Шёма был красив, привлекателен и сексапилен даже на рассвете дозволенного возраста. Так что то, что подобное случилось – не странно. Странно было бы, если бы не случилось. Дайске с нетерпением ждал соревнований западной Японии, ведь Шёма обещал ему быть там. Они бы встретились. Поговорили.       Посидели бы вместе. Дайске снова прикоснулся бы к Шёме: ведь он наверняка позволил бы. Интересно, какая у него теперь кожа? Какой аромат? Какая температура тела? (Какой он, если задрать на нём футболку и приложиться губами к животу?)       Знакомый Шёма успел совершенно исчезнуть, и это была вина Дайске – слишком отдалился. Это было не правильно (по отношению к Шёме, ведь кумир его буквально бросил) и нужно было исправить. Поэтому Дайске ждал Шёму и даже не удержался и купил ему подарок. Он представлял себе то, о чём они будут говорить и как проведут время. Ему очень хотелось прикоснуться к Шёме.       Если бы Шёма ему позволил...       Когда Дайске "очнулся", было уже известно, что Шёма не придёт поболеть. Пришлёт свой "подарок" в виде фирменных полотенец, которыми обязательно помашут с трибун фанаты.        – Всё нормально, просто он уже давно стал спортсменом высшего уровня. Я сам знаю, как значим каждый день тренировок. У Шёмы важные состязания и огромная ответственность. Я увижусь с ним на национальных. Всё нормально. Нормально.       Всё было нормально, потому что он знал: Шёма сожалеет об отложенной встрече не меньше, это точно. Шёма тоже скучает. Непременно, он очень скучает и ждёт.

***

      Первое соприкосновение – через ткани костюмов, в присутствии Кейджи. Второе. Третье. Через ткани, и Кейджи смотрит. Шёма везде с Кейджи. Постоянно.       Конечно, они же друзья.       Подиум. Шёмина улыбка. Дайске знает, что у бедняги болит нога. Ему хочется сорваться и обнять, взять на руки, отнести в безопасное место и гладить больную лодыжку, пока боль не отступит. Чтобы Шёма уснул. Чтобы можно было, не стесняясь, любоваться его ресницами. Слушать его дыхание. Знать, что хоть не на долго, но стёр его боль.       Переодевается Шёма, скрываясь. Дайске знает, что он переодевается при Кейджи, его не стесняется. Что же Шёме прятать такого, чего он, Дайске, не понял бы? Шёма начинает держаться на расстоянии.       Дайске пытается обнять его в следующий раз, когда нет камер, более крепко, даже вдыхает ненавязчиво запах Шёмы: тёплый, терпкий, пьянящий.       А потом менеджер произносит:        – Господи, это уже безумие. Фанаты весь Твиттер заспамили тем, что якобы видели здесь Юдзуру Ханю. Он им уже чудится.       И Дайске бы смеялся, если бы... Если бы не померещилось ему прошлой ночью, что он слышал его голос в соседнем номере. А а это, между прочем, номер Шёмы! Может, громкая связь? А с чего бы им созваниваться? Но, нет, не было похоже, что голос искажён двоичным кодом.       Этот голос... смех. Очень специфичный смех Юдзуру.       Утром он увидел Шёму и вдруг подумал, что... что ночью он был не один. Совсем не один. В том самом, эротическо-сексуальном смысле.       "Это всё в моей голове, что за бред и паранойя? Что Юдзуру здесь делать? Сюрреализм".       "Юдзуру Ханю посетил экспозицию, посвящённую памяти жертв землетрясения и цунами 2011-го года" – громко и внезапным ударом по голове объявляет пресса.       Дайске Такахаши нервно дёргает носом:        – Сюрреализм.       Он действительно... в Японии. На банкете Дайске выпивает вместе с Нобунари, и у того, как обычно, развязывается язык: "Поразительные чувства! Приехать из Канады сюда! Вот бы ко мне так хорошенькие девушки через океан мотались, как Юдзу – к Шёма-куну! Хаха! Разумеется, когда я был молод, мне бы этого хотелось!"       Дайске выпивает ещё и ему хочется сразу две вещи: привести в чувство Нобунари, чтобы не молол чушь и пойти умыться самому, чтобы смыть слуховые галлюцинации. Как и все прочие, кстати, тоже.

***

      Когда Дайске ставит вопрос прямо, Шёма поджимает губы.       Дайске не зол и не "не оставляет выбора". Он просто спрашивает:        – Господи, я чертовски соскучился по нашим беседам. Ты, может, найдёшь пол часа времени на своего семпая?       Шёма поджимает губы, смотрит в свой телефон и кивает.       И в этот миг Дайске готов забыть всё и забить на всё. Ну, сюрреализм, ну, Юдзуру. И что? Они же хорошо общаются с Шёмой, Юдзуру поддерживает его. Они друзья: могли засидеться в ночи. Оба любят играть в игры, оба соревнуются на одном уровне. У обоих паршивая травма лодыжки. У Юдзуру так вообще уже вторая за последние два сезона, как прокляли. Это хорошо, что Шёма не оставался один. Хорошо, что Юдзуру поддерживал его. Если так подумать, Юдзуру всегда был... очень отзывчивым, заботливым и добрым.       Это ничего не значит. Дайске выпивает немного вина и оно оказывается крепковатым, но не слишком. Дайске в порядке.       Шёма наконец-то приходит.       Красивый, притягательный, в глазах – звёзды. Дайске предлагает ему сесть на софу и опускается рядом.       От Шёмы приятно пахнет незнакомым, новым Шёмой.       Тоненький язычок скользит по пухлым губам стремительной тенью.        – Я соскучился по тебе, Шёма.       Он кивает смущённо и... улыбается.       – Я рад, что Вы вернулись, Дайске-сан. Поздравляю Вас.       Его ладони рядом. Такие аккуратные ноготочки (наверняка, стараниями Михоко Хигучи). Такие хорошенькие пальчики.        – Как ты? Вообще? Я имею ввиду: я был непростительно далёк всё это время! Прости.        – Я чувствую себя потрясающе, Дайске-сан, спасибо Вам за заботу.       Мышцы на шее так притягательно двигаются, когда он кивает и разговаривает. Шёма чувствует себя неплохо, и, наверное, придерживается некоторого расстояния просто из-за того, что они действительно очень долго не виделись.       Шёма тоже скучал: Дайске знает.        – Я хотел тебе подарить ещё на заподнояпонских, но ты не смог приехать, поэтому вот, держи. Тогда она была новинкой.        – Спасибо большое, Дайске-сан, – Шёма смеётся, принимая в руки игру: она, действительно, тогда была новинкой, но сейчас уже даже Шёма успел поиграть. И это всё равно очень приятный подарок.       Дайске тонет в этом смехе, весь, безвозвратно.       Дайске очень... любит Шёму.       И он думает, что... в этот раз всё сложится отлично.