Убийца

      По кирпичным стенам, обклеенным рисовой бумагой, разливался тусклый свет свечей в закрытых подсвечниках. Двое, примерно одинаковой комплекции, шли друг за другом совсем тихо, что даже шепот, сопровождающий их и доносящийся из-за сдвинутых в нескольких местах дверей, был вполне различим.       Омега и альфа, пленник и его спаситель, дикий зверь и охотник, который думал, что смог приручить, — каждый из них в этом доме становился рабом главы клана всеми известных золотых тигров. Но не каждый был готов с этим смириться, потому что не каждого учили подчиняться господам.       Чунмён смотрел прямо перед собой, будто и не замечая, что запястья давно стерлись от грубой веревки. Его ноги, облаченные в чёрные носки, болезненно ныли — он прошёл очень много без остановки, подгоняемый своим спасителем, и повреждённое бедро давало о себе знать. Однако спина, вопреки всему, оставалась ровной, а взгляд тёмно-карих глаз тяжелым.       Не зря он был омегой, который родился на этот свет, чтобы убивать. Он должен был умереть точно также — в битве от чужого меча, но волей судьбы оказался спасённым посыльным, который подобрал Чунмёна раненным и брошенным своими, не терпевшими слабости, на съедение диким животным, среди трупов вырезанного клана.       — Сухо, — Минсок позвал его в спину именем, которое дал ему глава по достижении совершеннолетия. Так звали омегу все, однако в душе он лелеял только одно имя: Чунмён, как называл Сухо своим ласковым и нежным голосом папа. И он был последним, кто когда-либо любил его хотя бы немного. — Прости меня, — негромко добавил тот, но на лице Чунмёна не появилось эмоций. — Я не хотел тебя связывать, но ты же знаешь, что иначе нельзя. Хотя чего это я, — хмыкнул вдруг Минсок, — мне даже неизвестно, понимаешь ли ты меня.       Омега привычно молчал, как делал это целый месяц, смиренно принимая заботу, и альфа вздохнул. Сначала он думал, когда только нашел его в разоренном поселении, что единственный выживший среди других трупов Сухо потерял интерес к жизни. Но небольшая выжженная отметина змеи на спине над длинными полосами свежих ран подсказала ему — омега был совсем не пострадавшей стороной, он нападал, а тогда просто затаился, пока был беспомощным. И не понятно, чего тот ждал: шанса чтобы сбежать, или момента, чтобы перерезать Минсоку горло.       Сухо был словно диким, замкнутым, и альфа даже поначалу допускал мысль о том, что тот немой, пока не услышал, как омега что-то шептал во сне, что-то о спасении и тоске. После этого Минсок смог выудить из него только имя, объясняя как всегда остолбенелому Сухо жестами. Тот следил за ним, как собака, следуя глазами за каждым движением, а после прошептал «Сухо». Больше он ничего не говорил.       Чунмён остановился — впереди их встретила двустворчатая дверь, после чего дождался, когда его сопровождающий, с опаской обходя омегу, постучится. Как только двери распахнулись внутрь зала, в нос ударил сильный запах воска, и Чунмён поморщился, — повсюду горели свечи, которые стояли по разным сторонам от него в длинных подсвечниках.       В конце просторного зала и напротив гостей под огромным полотном, расписанным цветами, на подушках за чайных столиком восседали двое альф — молодой и зрелый с глубокими морщинами. Они о чём-то тихо беседовали, и по их улыбкам можно было понять, что разговор был непринужденным.       Чунмён застыл на месте. Сначала он дернулся, когда позади двое стражников со стуком закрыли двери, а после перебросил взгляд на боязливо следящего за ним из-под опущенной головы омегу, что сидел слева с каягымом* в руках.       Минсок подтолкнул Чунмёна вперед, и тот медленно подошёл к альфам, которые теперь смотрели точно на него. Омега также беззастенчиво разглядывал обоих сверху вниз — так, будто это они находились в невыгодном положении. Оставаясь безэмоциональным снаружи, Чунмён остановился глазами на молодом смуглом мужчине, чей обволакивающий резкий запах был различим даже сквозь насыщенный аромат воска.       Ноздри альфы жадно раздувались. Он, одетый в недлинный шёлковый жакет, расшитый золотыми нитками, и широкие штаны, подвязанные у лодыжек, словно застыл с глиняным стаканом в руке и не сводил взора с омеги. После альфа отчего-то раздраженно тряхнул челкой своих коротких чёрных волос и опустил голову на пару мгновений, словно пытаясь вернуть себе самообладание.       — Почему этот омега смотрит мне в глаза? — наконец заговорил молодой мужчина, обращаясь к Минсоку, не смеющему поднять голову и замершему позади Чунмёна, которого говорящий всё равно краем глаза продолжал осматривать. Начиная с длинных чёрных волос, достигающих лопаток, бледной кожи сильной шеи и острых ключиц, что не скрывала местами грязная рубаха, и заканчивая тонкими, но сильными ногами, обтянутыми тёмными штанами из толстой ткани. В целом омега выглядел тощим и небольшим, хотя неплохо сложенным. — Зачем привёл его сюда?       Минсок сделал шаг, не поднимая головы, и молча ткнул Чунмёна в бок — тот скосил на него взгляд, но после всё равно вернул своё внимание двум, по-видимому, господам.       Лицо омеги оставалось непроницаемым, однако внутри он сгорал от усталости и боли, и напряжения — его привели в непонятное ему место и к неизвестным ему людям. Мысли в голове путались, а взор непроизвольно цеплялся за предметы, чтобы в случае чего можно было сбежать, защититься, или напасть первым, в итоге всё равно возвращаясь к тем, кто надменно изучал его. Чунмён впервые был зависимым, впервые читал в глазах господ не страх, вызванный встречей с ним, а высокомерие.       Остатками холодного разума, омега рисовал в голове возможные исходы и пытался изучить тех, кто сидел перед ним.       — Что за невиданная дерзость? Он что, не понимает, что ему говорят? — прорычал зрелый альфа, скорее всего, глава клана — широкоплечий, крепкий мужчина, одетый в синий турумаги* поверх белого жакета. Он встретился глазами с омегой и, когда тот всё равно не отвёл взгляда, поморщился с отвращением.       — Господин, — виновато произнёс Минсок. — Он не понимает нашего языка. Сколько бы я не говорил с ним, он всегда молчит. А нашёл я его около северных земель, после того, как забрал послание, — там месяц назад разорили небольшое поселение, вырезали всех местных жителей. Он — единственный, кто выжил, — так я подумал, но… — Минсок отвёл взгляд, не решаясь продолжить.       — Но?.. — нетерпеливо вопросил глава.       — Но он оказался членом клана змей… — выдохнул Минсок и протараторил: — Я клянусь, что не знал об этом сначала. Узнал только тогда, когда мы уже были близки к вашему клану, по метке. Я не представлял, что мне с ним делать, но решил, что, может быть, вы, господин, распорядитесь его судьбой.       — Клан змей? — удивленно повторил глава, и посмотрел на альфу напротив — тот был подозрительно тих и только смотрел задумчиво на яства перед собой. — Мне никогда не доводилось встречаться с этим кланом, но я наслышан. Насколько мне известно, это клан специально обученных убийц, которых нанимают либо поодиночке, либо как армию для защиты или наоборот.       — То же известно и мне, — кивнул Минсок опущенной головой.       — Я знаю, кто может сказать о нём больше, — уверенно произнёс молодой альфа и поднял взгляд на главу.       — Чонин, не думал, что у тебя есть такие подозрительные знакомства, да ещё и у нас в клане…       — Всё в порядке. Это всего лишь омега, которого я спас однажды из плена. Ему можно доверять, — слабо улыбнулся Чонин и уже серьёзно обратился к страже: — Кто-то из вас. Приведите сюда Бэкхёна.       — Похоже, он и правда ничего не понимает. Разве можно стоять с таким каменным лицом и высокомерным взглядом, когда знаешь, что перед тобой сидят господа? — глава снова поморщился, оглядывая омегу, который будто и правда не понимал его — не опускал голову всё равно. — Что с ними делают, что даже на лице омеги нет ни грамма страха?       — Я слышал, что они специально находят маленьких брошенных детей и воспитывают их жестко с ранних лет, — произнёс Минсок, глядя в пол.       Чунмён слушал это вполуха. Больше его волновало внимание Чонина, который, пока глава был занят разговором, не спускал с него глаз. Этот взгляд щекотал омеге нервы, и Чунмён даже отвернулся, поражаясь своей реакции, чтобы не позволять себе терять бдительность.       — Это похоже на правду, — согласно покачал головой глава и отпил из своего глиняного стакана, вскидывая глаза на дверь, в которую постучали, чтобы взмахом руки разрешить стражнику открыть её и проследить траекторию движения вошедшего. Тот зашёл с опущенной головой и низко поклонился, когда поравнялся с Чунмёном, соблюдая дистанцию. — Бэкхён, верно?       — Да, мой господин, — ответил широкоплечий омега.       — Мой сын сказал, что ты обладаешь информацией о клане змей. Но позволь сначала узнать, как омеге удалось получить такие сведения?       — Всё верно, господин, — медленно кивнул Бэкхён. Он был одет в длинную тунику, подвязанную чуть ниже талии, чёрные штаны и кожаные сапоги. — Когда-то и я был вхож в этот клан, но сбежал, ещё будучи ребёнком, из-за того, что мне было не по силам жить в условиях, что создавали там. Даже для бездомных детей это было слишком трудно. Однако, простите за мою дерзость, зачем вам понадобились мои знания?       — Подними голову и посмотри на того, кто стоит рядом с тобой, — Бэкхён повиновался, сталкиваясь взглядом с Чунмёном, и тут же распахивая удивлённо глаза. — Его бросил собственный клан. Клан змей. Он не знает нашего языка, но боги всё равно привели его сюда, и теперь нам нужно понять, можно ли оставить его, обучив порядку, или же лучше убить.       Бэкхён усмехнулся, всё также пораженно разглядывая Чунмёна.       — Всё он понимает, — отрешённо произнёс он.       — Мне кажется или ты узнал его? — глава прищурился.       — Как же не узнать, — выдохнул Бэкхён, не отводя глаз, — он был чуть выше Чунмёна, однако сейчас ему это не давало чувства превосходства. Чужой тяжелый взор будто прибивал к полу. — Я узнаю этот взгляд — взгляд, наполненный сталью и непокорностью. Сухо, — Чунмён вскинул подбородок, усмехнувшись, и Бэкхён вновь опустил голову, поворачиваясь к главе: — Но я правда не знаю, чем он вам может пригодиться, господин. Для развлечения он не годится — как омега он не способен доставлять наслаждение, это опасно. Также его истощенное тело ещё не скоро сможет подарить вашему клану дитя. Как прислуга то же — он, скорее, перережет себе глотку, чем падёт до такого. А держать его у себя в жилище, в клане, это как жить в одном доме с диким зверем, который только и ждёт возможности напасть. Если вы, господин, готовы рисковать, то можете оставить его здесь.       — Так, может, выпытать у него полезную информацию? — предложил Чонин поспешно, и глава нахмурился, замечая, взволнованность своего сына.       — Вряд ли это возможно, — ответил Бэкхён. — Он откусит себе язык или убьёт себя, но не выдаст тайн. Тем более он.       — И кто же он? — требовательно спросил глава.       — Сын главы клана змей, мой господин.       Мужчина громко хмыкнул.       — Это абсурд. Кто же в здравом уме способен обречь своё дитя на такую судьбу?       — Таковы законы того мира, мой господин.       — Хорошо, — протянул устало глава. — В таком случае я дам тебе последний шанс, Сухо, — и тот поднял на мужчину взгляд. — Учитывая то, что ты должен быть не заинтересован в собственном клане, после случившегося, я готов это сделать. Но готов ли ты отречься от прошлого и начать новую жизнь в нашем клане? Готов стать моим слугой и склонить передо мной голову, перед твоим новым главой, главой клана золотых тигров? Готов ли получить новое имя и вступить в нашу семью?       Чунмён немедля рассмеялся, шокируя рядом стоящего Минсока, — альфа аж поднял голову, округляя глаза: грудь омеги ходила ходуном, плечи дрожали от звонкого хохота, который как стремительно начался, так и внезапно прекратился, погружая комнату в тишину.       — Я не достоин такой милости, — произнёс Чунмён неожиданно мягким голосом, едко улыбаясь и не сводя взгляда с искаженного в гневе лица главы. — В последнюю очередь я приклоню голову перед господами.       Мужчина от такой наглости вскочил на ноги, и Чонин поднялся тоже — его отец подошёл к омеге, не на много превышая того в росте, и пригрозил пальцем, шипя:       — Даже если я прикажу убить тебя?       — Можете приказать убить меня, — Чунмён медленно подошёл ближе, глядя снизу вверх на главу, и прошептал: — Я разрешаю.       Присутствующих в зале оглушила звонкая пощечина — голова омеги мотнулась в сторону, чуть розоватая щека горела огнём, но он криво оскалился, упрямо возвращая взгляд на главного альфу. Они стояли близко друг к другу, и каждый пытался сломать другого взглядом.       — Стража! — громко крикнул глава. — Отрубите ему голову, и отдайте тело на растерзание собакам, пусть у него не будет даже собственной могилы!       Чунмён резко опустил уголки губ, когда его схватили под руки, и, пока его разворачивали к уже открытым дверям, зацепился взглядом за взволнованное лицо Чонина — его брови были нахмурены, он рвано дышал через приоткрытые губы, сжимая ладони в кулаки, а в прищуренных глазах альфы горела тоска.       Чунмён опустил взгляд — отчего-то и ему стало тоскливо. Он никогда и не думал, что был способен испытать даже интерес по отношению к противоположному полу. Хотя, может быть, просто не позволял себе, да и в голове от собственной жестокости и жестокости других не было места тёплым чувствам. Это запрещалось, порицалось, высмеивалось и считалось слабостью.       Но больше всего Чунмёну становилось горько от несправедливости. Ведь судьба решила столкнуть его с тем, с кем он был связан, когда им предстояло расстаться навсегда. Словно смерти в наказание было недостаточно.       Снаружи согревало утреннее солнце. Чунмёна вывели из одноэтажного дома, который находился около густого леса, — оттуда Минсок привёл его в этот клан. Куда теперь омегу уводили, чтобы обезглавить вдали от любопытных глаз.       Под ногами с треском ломались ветки, которые впивались омеге в ноги, облаченные в тонкую ткань. Однако эта боль казалось слабой по сравнению с усталостью и раной в бедре, которая заживала медленно.       Он не боялся, скорее, то, что творилось внутри, можно было назвать облегчением с примесью сожаления. Чунмён предчувствовал конец, но не мог ничего вспомнить, не мог согреться прошлым хотя бы немного, потому что его руки никогда никого не ласкали, только причиняли боль, его сердце никогда никого не любило, а сам он ни сделал ничего хорошего. Внутри него было пусто, каким он и родился — пустышкой, которого бросил собственный папа, передавая своего ребенка в руки альфы-отца из-за невозможности содержать и прекрасно осознавая, кем станет это дитя совсем скоро.       Чунмёна здесь ничего не держало — он не был нужен, его уже однажды бросили раненного на съедение диким животным, и теперь можно было уйти на покой, бесследно исчезнуть и раствориться. Будто его никогда и не существовало.       Как только его завели немного дальше, ближе к чаще, чтобы наверняка не было свидетелей, их нагнал ещё один стражник с огромным мешком на плече и мечом в руке. Когда альфа избавил тот от ножен, его лезвие блеснуло от пробивающихся сквозь листву деревьев лучей солнца, идеально острое лезвие — готовое пронзить с первого раза.       Чунмёна толкнули на землю, и он послушно встал на колени, выдыхая и прикрывая глаза.       Сердце в груди сжалось, а сам он вот-вот ожидал острой боли — на несколько мгновений омега будто отстранился от всего мира, забыл и про раненное бедро, и про стертые руки и слабость в теле от усталости. Он только слышал отдаленно тихие голоса стражников и своё сердцебиение.       — Кто-то идёт, — донеслось до Чунмёна, и он поднял веки, удивлённо щурясь.       — Господин, — в один голос поприветствовали стражники и незамедлительно склонили головы.       — Казнь отменяется, — требовательно произнёс Чонин, даже не посмотрев на застывшего в удивлении омегу. — Ведите его за мной.       Чунмёна как куклу неосторожно подняли на ноги, и тот кое-как поспевая за стражниками, быстро перебирал ногами, слыша треск веток под ногами и шелест листвы кустарников. Впереди с ровной широкой спиной, облаченной теперь в турумаги, и кинжалом на поясе шёл уверенно Чонин, как и подобает господину, и омега вопросительно всмотрелся в силуэт альфы, будто мог получить ответы.       Через несколько минут они вышли к дороге, где расположились колонной две запряженные лошадьми закрытые повозки с кучерами, занявшими козлы, и ещё несколько пар лошадей сзади и спереди, на которых сидели воины.       Около повозок уже стояли знакомые люди. Бэкхён и Минсок ожидали своего господина и готовились отправиться в путь, еле слышно переговариваясь. По напряженным лицам можно было понять, что их что-то очень сильно беспокоило.       Чунмён удивлённо осмотрелся после того, как они остановились напротив Чонина по его же взмаху руки — тот достал из кармана своего безрукавного пальто увесистый мешочек и подозвал Минсока, протягивая тот и что-то тихо объясняя.       Альфа покорно кивнул, подходя к стражникам и бросая мельком взгляд на озирающегося, но такого же внешне холодного Чунмёна.       — Господин велел мне вас вознаградить, давайте отойдём, — предложил Минсок и поманил стражников за собой.       Чунмён проводил его взглядом, после чего омегу вдруг обдало знакомым ароматом. Он поднял глаза на Чонина, который осторожно взял его чуть выше запястья и стал перерезать верёвку кинжалом.       Альфа, заметив чужое внимание, посмотрел на него в ответ сверху вниз, так как был выше, и мягко улыбнулся. И Чунмён усмехнулся. Похоже, его принимали за невинного омегу, но такое аккуратное и в какой-то степени нежное обращение забавляло.       — Вы развяжете ему руки? — удивлённо вопросил Бэкхён, наблюдая за тем, как верёвка разорвалась на две части, и Чунмён сбросил её со своих рук, обнажая бордовые шрамы на запястьях.       — Думаю, мне под силу справиться с омегой, — насмешливо произнёс Чонин, засовывая кинжал в ножны и замечая то, как Чунмён оскалился — омега, не поднимая глаз, разминал руки.       — Вас может спасти только его поврежденное бедро, — возразил Бэкхён. Он с недовольством из-под слегка опущенной головы наблюдал за тем, каким необоснованным вниманием его господин одаривал Сухо. — Не сочтите за грубость, но едва ли ваши силы можно назвать даже равными.       — Тогда стоит рискнуть, не правда ли? — Чонин развернулся к Бэкхёну и посмотрел на Минсока, который кивнул — значит, он успешно договорился со стражниками и те приняли золото за своё молчание. — Пора выдвигаться в путь — нам нужно вернуться до ночи, иначе рискуем попасть под удар разбойников, — сказал Чонин и, прежде чем зайти внутрь, протиснувшись между лавкой кучера и стенкой повозки, обернулся сначала на Чунмёна, с интересом изучающего его, а после и на Бэкхёна. — Омега поедет со мной.       — Мой господин… — неверяще выдохнул тот.       — Сухо, — позвал Чонин, не оборачиваясь, — идём со мной, — после чего зашёл в повозку, спрятавшись под навесом.       Чунмён улыбнулся уголком губ — этот альфа не переставал удивлять его то ли своей глупостью, то ли безрассудством. Он не мог понять, к чему всё это должно было привести, но внутри впервые за долгое время его посещало нетерпение и неподдельное любопытство. Его сердце будто ожило.       Чунмён взглянул на недоверчиво прищурившегося Бэкхёна и, демонстративно не сводя с него глаз, последовал за Чонином — это обещало быть занимательным, даже если ещё раз грозило ему смертью.       Внутри повозки оказалось тесно, Чунмёну даже пришлось нагнуться, чтобы зайти внутрь, где его уже встретили взглядом. Он нашёл своё место рядом с альфой, который продолжал любопытно осматривать его, чем раздражал. Чунмён вопросительно выгнул бровь, присаживаясь, — хотя именно такой наглости он и ожидал от господина.       За счет того, что впереди навес ничем не прикрывали, в повозке было светло. Омега мог видеть перед собой спину кучера и дорогу по обе стороны от него, — созерцанием природы он и занялся, так как из-за близости с альфой, из-за его навязчивого аромата ему становилось не по себе.       — Ты ведь не боишься меня? — замечая, что Чунмён прижался к стенке, спросил Чонин.       Они тронулись с места.       — С чего бы мне бояться тебя, — Чунмён откинулся на деревянную спинку, чувствуя, как гудят от усталости ноги, как болит бедро и ломит всё тело, — если я не боюсь даже смерти? Это тебе нужно опасаться, — он слабо улыбался.       — Считаешь меня безрассудным?       — Самонадеянным, скорее, — легко ответил Чунмён и нахмурился. — Но я прощаю тебя, ведь это от того, что ты никогда не встречался с омегой-воином. Иначе бы не судил так легко. Ты недооцениваешь омег, а это чревато последствиями.       Чонин рассмеялся — такой дерзости в его адрес не позволял себе никто, кроме отца. Но отчего-то он игнорировал это неуважение, не воспринимал как выпад, ему было слишком интересно узнать, что этот наглый омега скажет дальше.       — Могу ли считать это проявлением заботы?       Лицо омеги казалось усталым, хотя и сохраняло свою очаровательность. Обманчиво мягкую красоту, которая сбивала Чонина с толку. Он порой забывал о том, кто сидел рядом с ним. Альфа слышал лишь чужой еле заметный аромат, и этого уже хватало, чтобы потерять голову.       — Ты можешь считать это лишь милостью судьбы. Не каждый омега-воин при таком обращении к себе сможет удержаться от того, чтобы разукрасить твою породистую мордашку. Будь и мы при других обстоятельствах, ты был бы уже мёртв, — омега вдруг стал серьёзным, и Чонин поддался этому настроению — его будто вернули в суровую реальность. — Так зачем ты спас меня? Неужели всё дело в нашей связи?       — А для тебя этого недостаточно? — альфа прищурил правый глаз, когда омега отпустил смешок.       — По мне, так это очень эгоистично. Ты везёшь убийцу в свой родной дом, и неважно, кто этот человек ещё. Потому что в первую очередь он — убийца, — подчеркнул Чунмён, вскидывая брови и слабо улыбаясь от того, что Чонин, сын главы, который вряд ли когда-то вообще получал критику в свою сторону, прищурившись, терпеливо слушал его упрёки. — А спасать кого-то из-за того, что тебе нравится чей-то запах, который якобы делает этого человека особенным, — это проявлять слабость и глупость. Ты ведь почти глава клана, и тебе такое не позволено.       — Но даже если опустить тот факт, что мы друг для друга особенные и нас связала судьба, ты забываешь самую главную разницу между нами, — с еле раздраженными нотками в голосе ответил Чонин, и Чунмён опустил голову, хмыкая. — Не равняй нас, потому что я не убийца, а допустить казнь человека, который невиновен, при возможности предотвращения этой казни — то же самое, что убить.       — Хм, — задумчиво протянул омега, не переставая улыбаться и замечая, как вздыхают устало сбоку и скрещивают руки на груди. — Верно, мы отличаемся. Мне не застилает глаза высокомерие настолько, чтобы знать наверняка, что я лучше человека, которого знаю от силы несколько часов.       — Определяя меня, ты слишком много на себя берёшь, — Чонин фыркнул, отворачиваясь в сторону дороги.       — Почему же? — насмешливо вопросил Чунмён. — Лучшим подтверждением того, что я угадал, служит твоя реакция.       Чонин ничего не ответил — продолжил наблюдать за тем, как снаружи мимо них проносились деревья, теперь игнорируя короткие взгляды омеги.

****

      Они въехали в самую дальнюю часть клана золотого тигра только к вечеру, когда на голубом небе начали разливаться розовые и оранжевые краски, а солнце садиться на западе.       На улицы небольшой деревеньки начали выходить люди — жара постепенно спадала, и уже никого не сковывала, особенно детей, которые носились по дороге и, когда мимо них пронеслась повозка, глазели ей вслед, закрывая глаза ладонями от пыли и после начиная воображать себя в седле.       Поселение делилось на несколько таких улиц, заполненными одноэтажными домами, что стояли рядами — жилищами обычных людей, покрытыми соломой, и с черепичной крышей, которые, по-видимому, принадлежали важным лицам. Около одного из таких домов остановилась и их карета.       Это был огромный квадратный дом из дерева с садом: в его центре и на заднем дворе, — где работали слуги, ухаживая за цветами. Чунмён, проходя мимо по внутренней веранде, что открывала вид на сад, невольно думал, что со временем мог бы полюбить находиться здесь.       Однако, несмотря на то, что дни стали лететь слишком быстро, словно песок просачивался сквозь его пальцы, привыкнуть было сложно. Каждый в этом доме знал, кто он такой, оттого настороженные и даже напуганные взгляды не переставали бросаться ему вслед.       Минсок не отходил от него тогда. Он старался показать ему всё: дом, поселение, поля, на которых трудились люди, и леса, где они охотились; альфа знакомил его со слугами и жителями деревни, вот только Чунмёну не удавалось общение с ними. Его смешил страх в чужих глазах, и омега провоцировал — в силу привитой ему резкости только острил в ответ, а Бэкхён, который всегда краем глаза наблюдал, только закатывал глаза.       А Чонин больше и не настаивал на своём обществе. Он работал — иногда с жителями деревни, иногда вместе с советниками, хотя точно знал, что никогда не станет управлять кланом. Чонин был третьим сыном, и он не грезил о том, чтобы подняться выше, не допуская, что кто-то из его братьев мог погибнуть от чужой руки или от болезни.       И Чунмён понимал тогда, какую ошибку судьба совершила, связав их. Ведь он до сих пор помнил, с какой ненавистью молился о смерти своих братьев, как ждал возвращения отца — чтобы бездыханное тело того внесли в тёмную комнату, и представлял, как заплакал бы тогда подобно тому, как его учили притворяться.       — Они боятся тебя, — произнёс Бэкхён, пока по приказу своего господина помогал мыться Чунмёну — стоял позади и терпеливо омывал чужую бледную спину с выжженной меткой и свежими шрамами, прикрытыми длинными густыми чёрными волосами.       — И правильно делают, — ответил Чунмён, лениво наблюдая, как вода стекает по водосточному жёлобу прямиком на задний двор — вид туда не скрывало отсутствие стены.       Он сидел обнаженным на небольшой деревянной скамейке, а рядом стояла деревянная бочка с тёплой водой, куда обычно залезали полностью, чтобы пропариться, однако сейчас Бэкхён черпал оттуда воду, ведь из-за ран Чунмён не был способен залезть в неё.       Шею омеги внезапно сжали, и он выпрямил спину, невольно откидывая голову назад и поднимая плечи.       — Если ты хоть пальцем тронешь господина, — прошипел Бэкхён, и Чунмён расплылся в улыбке, — я лично сделаю так, что ты умрёшь в муках.       — За что ты так ненавидишь меня? — прошептал он, но улыбаться не перестал. — Мы были близки когда-то. И я ведь не сказал про твою маленькую ложь: про то, что ты сбежал из клана всего лишь две весны назад, а не как ты сказал своему горячо любимому господину — в детстве.       — Тебе бы никто не поверил, — отрезал Бэкхён, наконец отпуская шею Чунмёна — тот сразу же чуть повернулся в сторону и посмотрел в чужие суженные глаза.       — Думаешь, я бы не поселил в сердце твоего господина сомнения? Мне незачем лгать.       — Мы ближе, чем ты думаешь, — хмыкнул Бэкхён, и Чунмён выгнул насмешливо бровь — в чужих глазах явно плескалась не только преданность. — Ты здесь из-за нелепой связи, а я — потому что мы множество раз спасали друг другу жизнь. Когда-то господин подарил мне новый мир, который после того кошмара казался раем. Я долго спрашивал себя: как? Как после всего того, что я сделал, судьба преподнесла мне такой подарок? Чем я заслужил это? Я долго не мог поверить, долго оглядывался — ждал, что за мной придут, чтобы вернуть или убить, ведь я мог выдать их тайны.       — Но ты же выдал, — Чунмён отпустил смешок и взглянул на омегу совсем снисходительно: ему нравилось то, каким Бэкхён стал слабым здесь, и что пытался казаться прежним, тем, кто мог запугать без особых усилий, тем, кто действительно мог навредить.       Похоже, Чонин сумел сломить волю Бэкхёна, превратил его во влюблённую и преданную собачку, но Чунмён знал точно — так не будет с ним, ведь в него прочно впиталась та чёрствость и жестокость, которым его учили с детства.       — Мы говорили о прошлом, и я рассказал о том, что мне пришлось пережить, оставляя что-то при себе. Я не мог подвергать этот клан опасности, а слухи, как ты знаешь, разносятся быстро, — объяснил омега и положил глиняный черпак на стол. — Тебе стоит знать, Сухо, что я буду присматривать за тобой. Я закончил.       Бэкхён под пристальным взглядом Чунмёна вышел в сад и скрылся за поворотом, оставляя омегу ещё какое-то время смотреть на высокие кустарники.       В такие моменты Чунмён всегда задавался вопросом: а зачем он здесь? В этом клане его игнорировали, не считая презрительных взоров или теперь редких визитов Минсока, даже не заставляли выполнять какую-то работу. Он был словно призраком, который бездумно скитался по дому под недоверчивым вниманием слуг, читал книги, что ему удавалось отыскать в залах, но больше всё же находился в своей комнате — дверь туда была почти всегда сдвинута, чтобы пропускать сквозняк, и Чунмён невольно слышал, что о нём говорили другие.       — Что с этим омегой не так? Ходит постоянно с альфой, наводит на странные мысли. Какой стыд.       — Этот посыльный постоянно приходит к нему. А господин знает об этом?       Или даже на недолгой прогулке, которую Чунмёну позволяло его бедро, спрятавшись среди цветов или ягодников с книгой, он мог слышать, как слуги обсуждали его. Тогда омега бы не сказал, что был обижен на них или задет их словами, — просто это всё сбивало его с толку. Словно не давало прижиться здесь и понять, зачем его привезли сюда и надолго ли.       — А ты видел его кожу? Словно смерть.       — А ещё говорят, что он с господином говорит на «ты».       — Не понимаю, почему тот терпит его.       Чунмён с непроницаемым лицом выслушивал всё это — дома его называли и словами похуже, громко и в лицо, а не за спиной и шепотом. В любом случае здесь было гораздо лучше: слишком спокойно после того, какими способами ему приходилось выживать и на что приходилось идти ради заработка и признания отца и всего клана.       Он часто поздними вечерами, после визита лекаря, сидел в своей комнате на матрасе, вспоминая своё прошлое, которое спустя несколько недель казалось сном. Лунный свет, пробивавшийся через его небольшое верхнее окно, проливался на его лицо: на нахмуренные задумчиво брови, пустой взгляд, плотно поджатые губы и выглядевшую еще более бледной кожу.       Обычно в такой час он не ждал уже никого, вот только позади раздался шорох, и омега резко обернулся через плечо — у порога около приоткрытой двери застыл маленький мальчик, на лицо которого мягко ложился лунный свет.       Чунмён знал, кто этот напуганный альфа, чьи небольшие руки воинственно сжались в кулаки, но всё равно дрожали. От его отца мальчику досталась смуглая кожа, но взгляд был совершенно другим — напыщенным и одновременно полный страха, словно копирующий всех людей, которые знали, кто такой Чунмён.       — Страшно? — хмыкнул омега, и маленький альфа вздрогнул, опуская недовольно брови.       — Н-нет, — мальчик покачал головой, нервно хватая руками ткань своей рубахи и сжимая пальцы босых ног.       — Тогда почему ты дрожишь?       — Потому что о тебе здесь многое говорят, — выдохнул альфа и опустил глаза.       — И что же? — верхняя губа омеги раздраженно дрогнула, но он не позволил себе стереть с лица улыбку — только прищурился в ожидании, словно готовился к оскорблениям.       — Что ты опасен, и мне лучше не говорить с тобой.       — Тогда ты очень плохой мальчик, Доён, — усмехнулся Чунмён. — Ты…       Он замолчал, когда в комнату ворвался запыхавшийся слуга — зрелый омега с широким лицом, тёмной кожей и маленькими чертами лица. Его здесь звали Мэнши, и он заменил Доёну, маленькому господину, папу, который скончался при родах — это было обычным явлением, и Минсок рассказывал, что никто особенно не скорбел.       Этот омега был рабом главы клана и стал для Чонина, как положено, первым. Таких готовили, чтобы альфы из аристократических семей проходили обряд инициации — переход от мальчика к мужчине и по возможности зачали наследника состояния и власти.       — Ах вот вы где… — растерянно, но облегченно проговорил Мэнши, когда мальчик посмотрел на него в ответ, однако не упуская возможности скосить взгляд на Чунмёна. — Вам пора спать. Идёмте, — омега подтолкнул маленького альфу к выходу, и взглянул на Сухо прежде, чем выйти, полными ужаса глазами.

****

      Ощущение того, что он находится не на своём месте, не покидало Чунмёна, скорее, нарастало, и вместе с ним, к его удивлению, пришла лёгкая и неоправданная обида.       Люди боялись его как и прежде, но теперь Чунмён стал задаваться вопросом: неужели они так просто поверили слухам? Ведь он целыми днями сидел в одиночестве и никого не трогал, однако от него всё равно держались подальше, будто омега был заразным.       В такие уединенные вечера другом Чунмёну становились ветхие книги, которые до этого уже несколько раз прошли по рукам всей деревни, и расставленные по полу горящие тусклым светом подсвечники, один из которых омега брал в руки, чтобы лучше видеть буквы.       В этот вечер, казалось бы, похожий на все другие, дверь в его комнатку тихо сдвинулась в сторону. Чунмён обернулся и выпрямился, когда сначала услышал приятный до дрожи аромат, а после увидел — у порога стоял Чонин, прямо на том же месте, где до этого нерешительно мялся его сын.       Альфа мягко улыбался, держа в одной руке подсвечник, а в другой небольшую глиняную тарелку, и омега вопросительно вскинул бровь. Его, мягко говоря, напрягало такое внезапное появление Чонина, особенно после того, как тот игнорировал омегу с самого его приезда.       — Я взял на себя ответственность за твоё здоровье и за твою жизнь, — произнёс тихо альфа и поставил подсвечник на пол. Он бесшумно присел на колени туда же, оказываясь позади Чунмёна, который следил за ним из-за плеча. — Позволишь мне помочь тебе?       — А я думал, что это лишний повод для того, чтобы прикоснуться ко мне, — хмыкнул омега и отвернулся, спиной ощущая чужой взгляд.       — Спокойно, я всего лишь обработаю рану, обещаю, — прошептал Чонин, пробуждая на чужой коже мурашки.       Омега поёжился от непривычной реакции своего тела и застыл на несколько секунд, смакуя внутреннее томление. Он прикрыл глаза и улыбнулся, насмехаясь над самим собой. Насмехаясь над тем, что то, что собирался сделать, он оправдывал интересом.       Чунмён, цепляя ткань на спине, осторожно снял белую рубаху через голову и небрежно бросил её рядом. После он снова выпрямился, оставаясь лишь в широких штанах, — по его спине снова пробежались мурашки, только теперь от холода и ощущения некой беззащитности. Словно одежда была его бронёй.       Омега, собрав волосы руками и убрав их со спины, позволяя им спуститься с плеча на грудь, весь напрягся в ожидании того, как чужие пальцы, смазанные холодной лекарственной мазью, коснуться его кожи. И, когда Чонин и правда дотронулся до него, опасливо и стараясь не причинять боли, Чунмён зажмурился от невыносимой тоски.       Ему была слишком непривычна такая забота, и одновременно с этим она обволакивала его своей теплотой, заставляла таять под чужими прикосновениями, будто он — побитая собака, которую давно не ласкали руки хозяина.       — Это оказалось сложнее, чем я ожидал, — судорожно выдохнул Чонин, продолжая водить по покрывшимся корочками длинным ранам и стараясь не спускаться взглядом ниже, чтобы не соблазняться чужой обнаженной сильной спиной, бледная кожа которой источала притягательный аромат, круживший голову.       — Так… — тихо начал Чунмён, млея от чужих пальцев на своей коже, — зачем я здесь? Чтобы просто ходить тенью по твоему дому?       — Я думал дать тебе время, чтобы ты привык к этому месту, — ответил в тон ему Чонин и, закусив губу, потянулся дрожащим пальцем другой руки к выжженной около шеи змее, оглаживая её края.       От чужих медленных и нежных движений всё внутри сводило, и Чунмён выдохнул сквозь приоткрытые губы. Его взволнованное сердце ускорило ход, он стиснул зубы от того, что в паху заболело будто от нетерпения или от того, что этого становилось недостаточно.       Чунмён резко развернулся, хватая альфу за руку, отчего глиняная тарелка упала на пол, разбившись. Омега повалил его на пол, нависая сверху — взгляд глаза в глаза, дальше чуть ниже, к пухлым губам Чонина, которые были приоткрыты, а после снова к глазам: удивленным и настороженно прищуренным.       Это отрезвило Чунмёна — по его спине прошёлся неприятный холодок, и он сглотнул, не прекращая прижимать отчего-то несопротивляющегося альфу к полу.       — Мне жаль, что тебе не повезло с омегой, Чонин, — тихо проговорил виновато Чунмён и поджал губы, наблюдая как лицо альфы изменилось: с изумленного на серьёзное.       — А мне пока нет, — шепотом ответил тот. — Только если ты не заставишь меня пожалеть.       — Не могу обещать, что не заставлю, — выдохнул омега в чужие губы.       — Это зависит только от тебя.       Чонин, придерживая Чунмёна за плечи, оттолкнул его и поднялся на ноги. Не глядя на омегу, он забрал подсвечник и покинул комнату, оставив в ней Чунмёна потеряно смотреть себе вслед.

****

      Чунмён ещё долго ощущал на своей коже чужие прикосновения, они будто впитались в него, и, закрывая глаза, он вспоминал разметавшиеся по полу черные волосы Чонина, его взгляд, высокие скулы и полные губы. То, как он выжидающе застыл под ним в тот вечер, будто отдаваясь любому решению омеги, будто соглашаясь даже на смерть.       Оттого Чонин казался омеге ещё более любопытным. Он мог показаться покорным, но Чунмён был уверен, альфа, воспитанный в таких традициях, к тому же сын главы, не был способен на покорность. Просто Чонин не боялся и дарил своему омеге свободу, отдавался его порывистым и грубым действиям.       — Ну и как тебе живётся здесь?       Чунмён вздрогнул, в очередной раз удивляясь своей реакции. Он сидел в тишине на деревянном полу веранды и слушал пение цикад, глядя на сад и наслаждаясь прохладой вечера. Похоже, омега окончательно расслабился, растерял всю свою прежнюю бдительность и готовность к любому внезапному движению со стороны, раз его теперь можно было так легко застать врасплох.       Громкое пение цикад Чунмён больше не слышал. Оно ушло куда-то на второй план, и омега концентрировался уже на чужих движениях рядом, прекрасно осознавая — те его взволновали.       Чунмён улыбнулся, прикрывая глаза, пока Чонин не видел — через несколько секунд тот уже сел рядом с омегой слишком близко, как тогда, в повозке. И они почти соприкасались ладонями, которые лежали на полу бок о бок.       — Для меня это всё непривычно, — бросил Чунмён, не глядя на альфу, зато тот заинтересованно смотрел на него.       — Что именно?       — Всё, — Чунмён пожал плечами и отчего-то усмехнулся — Чонин на это лишь нахмурился, не догадываясь, что омега так иронично смеется от того, что его ладони начали позорно потеть. — Люди, которые шепчутся за спиной. Ощущение безопасности и спокойствия. И… — Чунмён опустил голову и бросил лукавый взгляд на сбитого с толку Чонина, — забота. Меня учили другому — учили тому, что мне и членам моего клана повезло, ведь нам не приходилось ублажать господ. Что мы выше обычных смертных и что все главы кланов надменные и жадные, а их подданные — жалкие и слабые, готовые сделать для господ всё, что угодно. Что все люди такие — полные мерзких пороков, жизни которых ничего не стоят.       — Про глав вас верно учили, это просто тебе со мной повезло, — Чонин хмыкнул и улыбнулся, когда Чунмён насмешливо отвёл уголок губ. — И ты верил этому?       — Да, — кивнул омега, глядя отрешенно теперь на темные высокие растения. Его уголки губ вдруг опустились, а глаза напряженно прищурились. — Пока мне наглядно не показали, что моя жизнь тоже ничего не стоит. Я лежал там, среди… — Чунмён сбился, когда Чонин мягко положил свою руку на его, и напугано сглотнул, понимая, что пропадает в этом альфе окончательно. Омега посмотрел на Чонина ошарашенно, широко раскрытыми глазами — вымолвить хотя бы слово было трудно, но выжидающий взгляд альфы словно просил об этом и… неожиданно успокаивал — в нём не было насмешки. Поэтому Чунмён выдохнул, опуская дрожащие ресницы, и постарался справиться со своими чувствами, начиная неровным голосом: — Я лежал там, среди трупов, которые, возможно, погибли и от моей руки, — Чунмён из-под опущенной головы следил за реакцией Чонина. Боялся или стыдился — сам не мог понять толком, будто альфа не знал, кем он был на самом деле, — почти целый день, и понимал, что я остался один, я всегда был один — кажется, я тогда действительно смирился со своей участью и просто ждал смерти. Я знаю, что совсем не подхожу этому месту. Чувствую, словно мараю его уже просто своим существованием.       — Но ты больше не один, — Чунмён, затаив дыхание, проследил за тем, как Чонин взял его руку в свою, и сжал ладонь альфы в ответ, после чего тот скривился и рассмеялся. — Мягче, Сухо, — попросил Чонин с улыбкой, и омега хмыкнул, хватая сильнее выдохнувшего от неожиданности альфу за руку и резко притягивая того ближе.       Чунмён некоторое время просто смотрел в глаза напротив, а Чонин застыл около его лица, позволив себя рассмотреть. Хотя не сократить немедленно расстояние между ними было непросто, особенно когда чуть приоткрытые губы Чунмёна словно притягивали к себе.       Омегу поражало то, насколько отличались их взгляды — в чужом не было ни намёка на печаль, этот взгляд не был обременен тяжестью, как тот, что принадлежал Чунмёну. Чонин не знал истинной боли, и его не учили быть прочнее стали.       От этого осознания Чунмёну хотелось уберечь его от подобной участи, но тут же он спрашивал себя: а сам ли омега не будет тем, кто скорее причинит Чонину боль?       После того, как альфа отстранился от неловкости — уж очень пристально его изучали, омега расслабил тиски своей руки и наклонился, мягкими и немного влажными губами прикасаясь к тыльной стороне ладони остолбеневшего Чонина.       — Так мягче? — прошептал Чунмён, глядя на альфу исподлобья.       — Вполне, — ответил также тихо Чонин и смущенно отвернулся к саду, продолжая держать чужую руку в своей.       Они ещё долго сидели на веранде, пока их не обнаружил Минсок, доставивший письмо от главы клана золотых тигров. И когда Чонину пришлось уйти, Чунмён также вернулся в свою комнату, но уже совершенно другим. Возможно, менее одиноким.

****

      — Сыграем? — с задорной улыбкой спросил Чонин, вытягивая руку с длинной красной тряпкой, когда синяя уже была обмотана вокруг его талии и бедра и завязана на боку. Босой, альфа стоял в песке в обычной рубахе, теперь заправленной в черные штаны. — Кажется, твоё бедро должно было зажить. К тому же ты единственный, от кого я могу ждать полную отдачу.       Минсок привёл Чунмёна на задний двор дома, объясняя: «Тебя позвал наш господин», и омега ожидал чего угодно, но не предложения сразиться на песке в окружении слуг, среди которых сверкал своими глазами, как всегда предупреждая о любом лишнем действии и, как последствии, кончине, Бэкхён.       — Ссирым*? — Чунмён насмешливо вскинул брови и отвел уголок губ, также заправляя свою рубаху. — Ты хочешь опозориться перед своими слугами?       — Не ты ли говорил мне про мою излишнюю самоуверенность? — хмыкнул Чонин.       — Намекаешь на то, что это я самоуверенный? — также хмыкнул Чунмён, аккуратно снимая свои сапоги, чтобы никто не увидел его кинжал, спрятанный там. Омега стащил его у одного слуги, пока тот ополаскивался в саду, на всякий случай. — Я смотрю на мир так, как есть.       — Тогда докажи, — игриво проговорил альфа, заставляя Чунмёна также игриво дернуть бровями и встать напротив.       — Господин, вы уверены? — как можно более ненавязчиво спросил Бэкхён, но был проигнорирован, наблюдая за тем, как Чунмён обматывает красную ткань вокруг своей талии.       — Ты же знаешь правила? — спросил альфа. — Тот, кто первый упал, проиграл.       — Мы играли в эту игру в детстве, — кивнул Чунмён, обматывая бедро и фиксируя ткань узлом на боку. — Только у нас проигравший получал наказание — несколько ударов плетью.       — И? Ты проигрывал?       Тон Чонина уже не был таким весёлым, и омега вскинул голову — в глазах альфы плескалось сожаление.       — Только один раз, — без тени улыбки ответил Чунмён, опуская взгляд на свои руки, которые завязывали новый узел.       Когда омега был готов, он сделал ещё шаг и сел на колени, дожидаясь пока Чонин последует его примеру. После, неловко кладя подбородок на чужое плечо, омега схватился одной рукой за ткань на талии альфы, а другой — на бедре. Чонин сделал то же самое, и, сцепленные, они медленно поднялись. Каждый сразу же выставил праву ногу чуть вперёд.       Альфа, вдыхая дурманящий феромон омеги, даже отпустил смешок от нетерпения.       — Давайте, — подал сигнал Бэкхён, взволнованно закусывая губу.       Чунмён резко дернул Чонина на себя — тот от неожиданности аж выдохнул, но равновесие удержал, хотя было уже поздно — одна подножка от омеги, и альфа лежал на песке, тяжело дыша. В глазах Чонина читалась растерянность, он сконфуженно поджал губы, глядя на ликующего омегу снизу вверх, и поднялся на ноги.       — Как-то очень быстро, — хмыкнул Чунмён, не сдерживая радости от победы.       — Я не ожидал от тебя такой скорости, — честно признался Чонин, и омега даже удивился — у этого альфы вообще была гордость, присущая всем господам?       — Тогда больше не недооценивай меня.       Они снова уселись на колени, крепко цепляясь друг за друга, и снова медленно поднялись. Как только Бэкхён подал сигнал, Чонин потянул Чунмёна в сторону, намереваясь опрокинуть на песок, и оторвал того с земли. Однако омега зацепился за ногу альфы, в противовес Чонину оттягивая того в другую сторону, и выровнял их шансы, теперь ощущая обеими ногами песок.       Топчась по песку, они наклонялись, чтобы схватиться сильнее, пытались перевернуть друг друга или чуть отходили — не давали сбить ноги и повалить, пока бедро Чунмён не дало о себе знать.       Чонин подтолкнул Чунмёна назад, и тот, ни о чем не подозревая, сделал шаг по направлению, в которое его тянули. Как вдруг в бедре появилась резкая боль и пятка скользнула по песку, предавая своего хозяина. Чунмён позорно повалился на спину, и Чонин в подтверждение этому победно на него уселся.       — У меня резко заболело бедро, — недовольно бросил Чунмён, пытаясь встать, однако тяжелый альфа не позволял ему этого сделать. Омега, опираясь локтями о песок, выгнул раздраженно бровь и вопросительно уставился на Чонина.       — Похоже, кто-то не умеет проигрывать, — оскалился альфа, и Чунмён также хмыкнул, прикрывая глаза.       Уже через мгновение омега схватил шокированного альфу за грудки, с лёгкостью меняя их местами, но Чунмёна тут же оттащили за руки слуги. Бэкхён же со вскинутым подбородком встал между вскочившим на ноги Чонином и Чунмёном, которому Бэкхён мрачно заглянул в глаза.       — Что вы творите? — прорычали позади, и Бэкхён нахмурился — на лице Чунмёна появилась гаденькая улыбка. — Разве я сказал остановить его?!       — Но господин… — Бэкхён обернулся, опуская голову.       — Всё верно, — спокойно произнёс Чунмён. — Твои слуги всего лишь заботятся о тебе, — омега сбросил руки двух альф, чья хватка ослабела, со своих плеч и прошел вдоль дома, направляясь к входу.       — Сухо! — услышал Чунмён низкий и требовательный голос Чонина, но не обернулся.       — Куда он пошёл без вашего разрешения?— раздраженно вопросил Бэкхён и скрестил руки на груди. — Что он себе позволяет?       — То же я хочу спросить и у вас, — прищурившись, выпалил Чонин, глядя на понурых слуг, в раскаянии опустивших голову, и останавливая взгляд на Бэкхёне. — Что вы себе позволяете?!

****

      С того времени, как его привезли сюда, Чунмён никогда ни о чём не просил, да и кто пойдет ему навстречу, если не по приказу господина? Омега сидел в четырех стенах, наслаждаясь спокойствием и умиротворением, и это можно было назвать подарком судьбы, вот только его руки начинали всё чаще зудеть от того, что скучали по оружию. До тех пор пока их хозяин не решился пострелять из лука, хотя знал, как могли отреагировать местные. Здесь ничего нельзя было скрыть.       Тогда Чонин сидел в окружении своих советников, и почти все были против — Бэкхён, который настоял на предварительной встрече с господином, преградив дорогу Чунмёну, так вообще воскликнул возмущенно «нет!», не сдержавшись.       Минсок же дипломатично промолчал, ну а Чонин разрешил почти сразу, перекрикивая всех, но с оговоркой «только в присутствии Минсока», чтобы тот Чунмёну всё показал — и только для этого.       Чунмёна привели за поселение, там, где бы он точно не встретил жителей клана. Около леса никто старался не ошиваться, чтобы не встретить диких животных. Или наёмных убийц.       «Справедливо», — думал он, пуская очередную стрелу и представляя каждого из советников на месте круглой мишени, которая крепилась к дереву. — «Я же наёмный убийца. Мне нельзя доверять оружие».       — Они должны привыкнуть к тебе. Со временем, — утешал его Минсок, стоя рядом и наблюдая, как стелы омеги летели точно в мишень. — Но и ты должен уступить им. Нельзя идти напролом, никого не слушая, и пытаться нарушать уже укоренившиеся правила... — последнее слово альфа проговорил совсем тихо, теперь уже смотря куда-то за омегу...       — Ты стреляешь из лука?       Детский надменный голос заставил Чунмёна замереть с тянущейся за стрелой к колчану на спине рукой. Омега повернул голову, встречаясь с любопытными глазами Доёна, который вскинул подбородок вразрез тому, что снова нерешительно стоял на месте. На дне его зрачков плескался страх, но в целом всё же интерес, заставивший мальчика подойти ближе.       — Тебя это удивляет? — насмешливо спросил Чунмён, мысленно окрестив маленького альфу избалованным ребёнком, и отпустил смешок, оборачиваясь на улыбающегося Минсока, чтобы обменяться с ним весёлыми взглядами.       — Да, — как можно более уверенно ответил Доён. Его ужасно раздражал чужой несерьезный тон, этот незнающий своё место омега заставлял его сжимать руки в кулаки от гнева, однако, когда уголки губ напротив медленно упали вниз, маленький альфа довольно улыбнулся. — Мой отец позволяет тебе слишком многое.       — Твой отец не может позволять мне, ровным счетом, как и запрещать, — Чунмён хмыкнул, выдал кривоватую улыбку и повернулся в сторону мишени, доставая стрелу и добавляя сухо: — Он не мой господин.       — Все! Все, кто находится на территории клана, обязаны подчиняться моему отцу и мне! — воскликнул мальчик и испуганно шагнул назад, когда омега перестал натягивать тетиву и резко развернулся в его сторону.       Однако мальчик не сумел шагнуть назад ещё и врезался в кого-то позади — этот кто-то, от которого доносился аромат его самого приближенного слуги, мягко схватил маленького альфу руками за плечи и прижал спиной к себе, даря обманчивое чувство защищенности.       Чунмён встретился глазами с Мэнши, во взгляде зрелого омеги горела ярость. Он смотрел исподлобья и поджимал губы — Чунмён стойко выдержал это, не отвёл своих глаз и только прищурился, готовясь к обвинениям. Вряд ли этого маленького господина, который не имел ни совести, ни манер, станут наказывать за плохое обращение с бывшем наёмным убийцей.       — Не смейте подходить к нему… — прошипел воинственно мужчина. Хотя его голос всё же дрогнул, как только он продолжил: — Как вы можете, когда ваши руки по локоть в крови?       Чунмён рассмеялся, заставляя присутствующих насторожиться, а Мэнши и вовсе оторопело посмотрел на лук в чужих руках.       — Спокойно, — прошептал позади Минсок — от его шепота по спине Чунмёна пробежались мурашки и тот немного остыл. И хотя альфа был готов в любой момент попытаться скрутить омегу, всё равно обратился к старшему слуге: — Мэнши, вам лучше отвести господина в дом.       — Так же, как и руки вашего мужа, — на удивление спокойно ответил Чунмён, не обращая внимания на слова Минсока. Впрочем, тот, кому эти слова предназначались, тоже не сдвинулся с места. — Разве альфы вашего клана никогда не убивали? Или когда делишь постель с убийцей, ему всё прощается?       — Послушайте себя… — с отвращением проговорил Мэнши. — Как можно быть настолько бесстыдным?       — Когда впервые чувствуешь на своих руках горячую кровь, когда впервые твоё оружие пронзает чужую плоть, всё стеснение и стыд проходят, — с чувством, будто смакуя каждое слово, произнёс Чунмён, усмехнулся и заметил, как глаза старшего слуги расширились. — Вам стоит попробовать.       Омега был доволен произведённым эффектом — неженка Мэнши застыл на месте, словно на него опрокинули ведро грязи, однако всё ликование вмиг прекратилось, когда Чунмён заметил на лице мальчика ужас.       Теперь Чунмёну больше не хотелось улыбаться. Он нахмурился, ещё некоторое время вглядываясь в округленные глаза Доёна, губы которого дрожали, и отвернулся: натянул тетиву, ощущая как отчего-то ослабевшие мышцы вновь напрягаются, и пустил стрелу, попадая прямо в дерево совсем рядом с мишенью, хотя до этого ни разу не промахнулся.       — Идёмте, вас уже, скорее всего, обыскался отец, — услышал Чунмён со стороны, отрешенно глядя в лес. — Не нужно вам общество этого грязного убийцы.       Внутри омеги разлилось отвратительное чувство, холодное и похожее на горькое сожаление — ощущение того, что он и правда самое настоящее чудовище. Он что, действительно думал, что был способен измениться?       — Я бы ничего ему не сделал, — потерянно выдохнул омега.       Минсок осторожно сжал его плечо, и Чунмён бросил взгляд на чужую руку, а после вслед уходящим — те пересекали зелёное поле, где около виднеющихся вдали домиков их уже ожидал сам хозяин поселения вместе с тремя воинами.       — Похоже, этот мальчишка как всегда сбежал от своего слуги, — легко проговорил Минсок, пытаясь разрядить обстановку. — Мэнши стоит быть с ним более внимательным, иначе, кто знает, куда ещё может забрести наш молодой господин.       Чунмён кивнул отчужденно и вдруг всмотрелся, напряженно щурясь, — со стороны леса, не так далеко от него, выбежал дикий здоровый медведь с бурой на вид толстой шкурой.       — Ты видишь то же, что и я? — прошептал дрожащим голосом Минсок.       Сердце омеги бешено забилось от испуга — животное было близко к ничего не подозревающим Доёну и Мэнщи, а те ещё оставались далеки от воинов, которые уже сорвались с места вместе с Чонином.       Маленький альфа застыл на месте после того, как вдруг обернулся назад, и его слуга тоже. И только когда воины начали кричать «бегите!», мужчина подхватил Доёна на руки, наконец спасаясь бегством.       В это время Чунмён выровнял дыхание — глубоко вдохнул и выдохнул, без слов уверенно и быстро достал стрелу, укладывая ту между пальцами и краем глаза замечая, что Минсок отошел в сторону, и натянул тетиву, прицеливаясь и отпуская. После, не дожидаясь, пока первая попадет прямо в движущуюся цель, он достал следующую, однако рука дрогнула после того, как одна стрела долетела, но, пробив толстую кожу медведя в районе спины, не остановила его.       Животное взревело, падая на землю и кубарем откатываясь в сторону из-за большой скорости, но тут же бросилось по новой — будто обезумевшее. Такими темпами оно должно было догнать Мэнши с мальчиком в руках уже совсем скоро.       Чунмён сжал челюсти и потянулся за новой стрелой, но в колчане было пусто. Тогда он громко ругнулся и нагнулся к кинжалу, который лежал в его сапоге, бездумно бросаясь вслед за животным.       — Чунмён! — заорал Минсок, пытаясь ухватить омегу за ткань рубашки, но тот оказался очень быстрым. — Воины справятся сами!       — Не успеют, — пробурчал себе под нос Чунмён, после чего в его голове промелькнула мысль: — «И мне единственному здесь нечего терять».       Он дышал преимущественно носом, хотя довольно часто выдыхал через рот, — дыхание из-за волнения было неровным, и в лёгких постепенно начала чувствоваться боль. Давно омега не бегал с такой скоростью, отчего мышцы не только раненного в прошлом бедра неприятно тянуло, но он почти не думал об этом — перед глазами стояла только приближающаяся цель, а в крови бушевал адреналин.       Чунмён громко свистнул с помощью пальцев свободной от кинжала руки, продолжая выжимать из себя максимум скорости, но медведь никак не отреагировал. Тогда он сделал это ещё раз — между ним и животным оставалось несколько десятков метров, и медведь наконец остановился, медленно сбавляя скорость и разворачиваясь.       Чунмён, сглотнув от того, что пасть животного была испачкана в мерзкой пенистой слюне, продолжил бежать всё равно, бросая мельком взгляд на Мэнши, — тот изредка оборачивался, но не переставал двигаться в сторону Чонина. И омега облегченно выдохнул, как только старший слуга передал Доёна в руки его отцу, который остановился в отличие от воинов.       «Главное, чтобы не укусил», — пронеслось в голове Чунмёна, и он нервно усмехнулся, обхватывая рукоятку кинжала крепче и наконец понимая, как сильно был всё это время напряжен — любое движение вплоть до смешка отдавалось в лёгких и мышцах болью. — «Главное, чтобы не сожрал».       Чем ближе становился зверь, тем сильнее потели ладони и учащалось дыхание. И вот медведь уже в двух метрах — Чунмён сжал челюсти и с выдохом скользнул по траве под резко затормозившее животное, которое в испуге поднялось на задние лапы, но поздно — омега уже вцепился в густую тёмно-коричневую шерсть и вонзил кинжал в толстую шею зверя быстрым движением. В то время, как взвывшее животное прошлось острыми когтями по спине Чунмёна, пытаясь снять его с себя.       Удар за ударом до невыносимой боли в мышцах, медвежий рёв в ушах, до тех пор пока зверь не сбросил обессиленного Чунмёна, рука которого, сцепленная вокруг клока шерсти, от напряжения уже и не чувствовалась, и не упал на него следом.       Омега поджал губы, чтобы безумие зверя не передалось и ему, и застыл — у него не было сил отбросить мёртвую тушу. Оставалось довольствоваться тем, что в носу остался запах травы и крови, — он не мог даже вдохнуть, потому что его всего сдавило огромным весом.       Однако уже через несколько мгновений в глаза ударил свет, и Чунмён зажмурился — трое альф с трудом стянули медведя с омеги, и тот на слабых и подрагивающих ногах, мышцы которых гудели, поднялся.       Все без исключения смотрели на него с удивлением — Мэнши морщился от того, что омега перед ним был весь в крови, заплаканный Доён с красными глазами и приоткрытым ртом прижимался к отцу и дрожал, но его изумлённый полный страха взгляд был всё равно направлен на Чунмёна. Один Чонин улыбался краешком губ, не сводя благодарных глаз с омеги.       Чунмён кивнул ему, чувствуя, что его начинает тошнить от уже забытого запаха крови.       — Сухо, — прошептал Минсок, который подошёл к нему со спины, — идём. Тебе нужно отмыться, а лекарю заняться твоей раной.       Чунмён кивнул и двинулся за посыльным, стирая кровь со щеки рукавом и впервые шагая с опущенной головой.

****

      — Такому омеге никогда не прижиться здесь, и ты это знаешь, — главный советник, альфа в преклонном возрасте, расхаживал по совещательной комнате, пока ещё несколько таких старичков сидели по обе стороны от Чонина, усевшегося, скрестив ноги, на подушку. Он следил недовольно за советником, ожидая этого разговора с самого их возвращения из главного поселения. — И дело не в том, что мы не сможем найти для него работу, — его здесь никогда не примут. Он здесь никому такой не нужен, — закончил старый альфа и встал перед Чонином, сложив руки на груди.       — Он нужен мне, — твёрдо произнёс сын главы клана. — И я должен благодарить его, как и вы все. За то, что он спас сегодня, как минимум, две жизни.       — Он из клана змей, — настаивал главный советник, поморщившись и сцепив руки за спиной. — Я молчал так долго, потому что думал, ты осознаешь свою ошибку, что спас его тогда, или он в конце концов что-нибудь вытворит. Вот он и вытворил — убил медведя! Один! Омега! — воскликнул совсем не сдержанно старый альфа.       — Как вы точно выразились. Он вытворил, — согласно кивнул Чонин и вдруг поднялся с подушки, теперь возвышаясь над нахмурившимся советником. — Сегодня он спас моего сына. А это ли не доказательство того, что судьба не зря столкнула нас? Он останется здесь до тех пор, пока сам не решит уйти, и до этого момента все будут принимать его за своего.       Чонин обошёл опешившего советника и сдвинул дверь, не дожидаясь, пока это сделает стражник. После чего он вышел в коридор и выдохнул, теперь направляясь в сторону самой дальней комнаты. Там, постояв несколько мгновений у двери, альфа сдвинул и ту, погружаясь в полумрак помещения. Только из высокого небольшого окна на стены проливался солнечный свет.       Сухо сидел с обнаженным торсом к альфе спиной, которая была перевязана и которую закрывали длинные густые волосы. Чонин сглотнул — он всегда ощущал себя рядом с омегой неопытным маленьким мальчиком, и присел, скрестив ноги, позади Сухо, легко касаясь его плеча.       — Разве тебе не нужно лежать?       Ответа не последовало, и Чонин прикрыл глаза, чтобы вдохнуть чужой аромат, в котором до сих пор слышался запах крови. Он еле ощутимо провел по бледному плечу рукой и, убрав ту, также невесомо, будто боясь спугнуть, прижался губами чуть выше лопатки — над белой, слегка испачканной кровью, тканью.       Внезапно альфа почувствовал толчок. Он распахнул глаза, когда его снова повалили на спину, и невольно вытянул ноги — омега уселся сверху, опираясь руками по обе стороны от Чонина так, что его волосы спадали вдоль головы альфы, и пристально всмотрелся в глаза напротив. И хотя лицо Сухо было таким серьёзным, даже рассерженным с этими густыми нахмуренными бровями и поджатыми губами, альфа улыбнулся.       — Если ты думаешь, что твоя забота сделает из меня другого человека, — раздраженно бросил Сухо и прищурился, — то ты ошибаешься. Я мог в любой момент лишить тебя жизни, всё это время, — продолжал омега, наблюдая, как в глазах Чонина исчезают смешинки, как морщинки вокруг глаз разглаживаются, а уголки губ опускаются. — Я убийца, Чонин. Похоже, ты стал забывать об этом.       — Тогда почему не сделал этого? — спросил альфа, который боролся с тем, чтобы уложить ладони на чужие бёдра. — Ты можешь уйти, — не скрывая сожаления в голосе, произнёс Чонин. — И ты это знаешь. Я не стану держать тебя здесь, потому что не буду скрывать — для моего народа ты всегда будешь другим… — альфа вздохнул, когда Сухо поджал губы, опуская взгляд куда-то на смуглую шею. — Но ты мне нужен, Сухо. И пусть это снова сделает меня эгоистом в твоих глазах, но я бы хотел, чтобы ты был рядом. Если тебе меня достаточно — оставайся.       Кажется, сердце Чонина замерло в ожидании. Он всмотрелся в лицо омеги — тот задумчиво пожевал губу, теперь глядя в сторону, и вдруг оттолкнулся от пола руками, поднимаясь торсом, — альфа разочарованно прикрыл глаза, но уже через секунду удивленно распахнул их, когда Сухо молча устроился головой на его груди, прижимаясь.       — Меня зовут Чунмён, — прошептал омега, слушая быстрое сердцебиение. И не ясно: его или чужое — кажется, их обоих. — Не Сухо.       Чонин широко улыбнулся, кивнул, крепко сжимая руками его плечи, и облегченно выдохнул.       И хотя Чунмён порой был непокорным и упрямым, а ещё он совершенно не вписывался в жизнь этого клана, — кажется, в жизнь Чонина он вписался идеально, словно последняя недостающая деталь, которая создавала целостную картину.       Этот омега был убийцей, но даже у него было сердце, израненное, искалеченное, но оно было, и подобно цветку с помощью заботливых рук это сердце имело способность открыться. А Чонин был готов подождать.