***
— Просыпайся, — кто-то легонько тряс её за предплечье. Но пробуждаться не хотелось. Вот уже несколько веков Инпут мечтала об одном: покинуть мир и закончить своё существование, оборвать извечный круговорот мрака и однообразия. — Ты должна открыть глаза. Инпут почувствовала, что не может противиться уверенному, отдалённо знакомому голосу, и, переступив через себя, выполнила просьбу. Свет ослепил на несколько мгновений, слёзы подступили от непривычки. Девушка зажмурилась на минутку. Давно забытый щебет птиц, шелест молодой листвы на деревьях и тягучий аромат незнакомых ягод будоражили сознание. Неужели всё правда? Или чудесный сон? — Тот, — тихо удивилась богиня, глядя в синие глаза нависшего над ней мужчины. — Почему ты здесь? — Мы здесь, — поправил её Тот, выпрямившись и чуть смягчив выражение лица. — Это место — не наш привычный мир, а академия для богов, созданная Зевсом. — Всё настоящее, — почувствовав на себе удивлённый, недоверчивый взгляд, произнёс Бог Мудрости. — Зевс хочет, чтобы мы научились понимать людей, поэтому создал это место. Как котёнок за кошкой Инпут следовала за Тотом повсюду, прилагая большие усилия для того, чтобы остаться незамеченной для учеников академии. Она пряталась от Юи, с которой должна была научиться ладить по правилам Зевса, боялась незнакомых скандинавских, японских и греческих богов, ведь все они были такие живые и тёплые. Совсем не похожие на неё. При солнечном свете Инпут смогла лучше разглядеть своё уродство, оставшееся ей в память о извечном предназначении. Она и сама напоминала оживший труп. В зеркальном отражении девушка видела бледную, посиневшую кожу, нисколько не похожую на загорелую и здоровую, вены проступали на руках, в области груди и шеи. Инпут по-прежнему не заплетала отросшие за тысячу лет пепельные волосы, лишь Тот каждое утро расчёсывал непослушные локоны, недовольно ворча о каком-то опрятном внешнем виде на занятиях. Он приносил ей школьную форму, поправлял воротник рубашки, если видел, что несколько пуговиц снова расстегнулись. Когда наступило время выбрать клуб по интересам, Инпут неохотно записалась в астрономический кружок. Звёзды — единственное, что могла она видеть в мире бесконечной ночи. Крупицы света, по которым можно было определить время суток и года на поверхности. Но придя в назначенное время, Инпут со страхом и удивлением поняла, что не одна на широкой поляне, откуда лучше всего просматривались созвездия. Гадес обернулся, услышав шелест травы позади себя. Всего в нескольких шагах стояла Инпут, пугливо сложив руки у груди и затаив дыхание. Он никогда не видел её так близко, знал только, что она помогает учителю Тоту в библиотеке, постоянно прячась между многочисленными стеллажами с книгами и наблюдая за учениками в коридорах и на улице. — Сегодня я и ты — две заблудшие души, купающиеся во мраке смерти, но так самоотверженно отталкивающие её каждый раз, когда она совсем близко, — медленно произнесла Инпут, словно читая молитву, но Гадес прекрасно понимал, о чём она думает. Сердце неприятно ныло, стоило только вспомнить о своём проклятии. Временами казалось, что только среди мёртвых есть место для него. Ведь они уже потеряли главное. И нечего больше отбирать, нечего бояться. — Тебе лучше уйти, — вежливо говорит Гадес, тяжело вздохнув в нежелании лишаться компании египетской богини, так хорошо видящей его суть. — Я приношу только смерть. — Я есть смерть, — коротко отвечает Инпут, делая несколько шагов вперед и осторожно опускаясь на плед возле Гадеса. Несколько минут они сидят в полной тишине, купаясь в безмолвии и спокойствии, но не таких, как прежде. Одиночество начинает медленно отступать, оставляя место ощущению лёгкости и безмятежности, отдающему предчувствием чего-то неизбежного и такого близкого.***
Дни проходили заметно быстрее, когда Инпут всё чаще выбиралась из библиотеки по вечерам, пока Тот был занят составлением планов к урокам. Тихо и незаметно передвигаясь по пустым коридорам, девушка выходила сначала в сад, в смятении размышляя, стоит ли тревожить Гадеса. В одиночестве наблюдающий за звёздным небом, он выглядел величественно и умиротворённо. Инпут восхищалась его стойкостью. Отвергнутый всеми, обременённый страшным проклятием, он не терял самообладания и сохранил свои чувства и эмоции в сердце, долгие годы не видевшем прекрасного. Гадес был красив, не озлоблен роком судьбы, а потому Инпут становилось страшно. Страшно, что такая, как она, теряется на фоне, растеряв себя по крупицам среди умерших. Коронованная звёздами, стала матерью тьмы. Каждый раз, когда новая душа приходила в загробный мир, Инпут пыталась говорить с ней, получая в ответ лишь мольбы вновь увидеть солнечный свет. Со временем не осталось слёз, чтобы оплакивать ушедших. Никого защитить от отчаяния не получилось. Но нежелание оставаться одной всегда брало верх. Инпут находила Гадеса, садилась рядом и закрывала глаза, не говоря ничего. — Когда брат перенёс меня сюда, я не понял, зачем нужно учиться ладить с людьми, ведь в моём Царстве одни лишь мертвые души, ищущие покой или вечные страдания. Потом учитель Тот рассказал нам о тебе, — в один тихий тёплый вечер начал разговор греческий бог. До выпускных экзаменов оставалось совсем мало времени, но Инпут совсем не заботилась о них. Если бы только было можно, она отказалась бы возвращаться. — Что он говорил? — девушка с осторожностью, присущей ей, посмотрела на Гадеса. — Что ты уже много столетий не покидала подземного мира, не видела живых существ и дневного света, оттого диковата и пуглива, разговаривать не любишь, а может, отвыкла, — словно заученную фразу повторил мужчина. Он не знал, зачем решил поговорить об этом. Слова давались с трудом. Ещё накануне Гадес неожиданно для себя осознал, что скоро долгожданным встречам настанет конец. Пройдут экзамены, Инпут покинет его навсегда. Снова настанет пора одиночества, теперь уже точно вечная. Лёгкий ветерок трепал и без того непослушные волосы, с недавнего времени девушка остригла их наполовину не без помощи Тота. Густые пряди постепенно начинали темнеть, вновь обретая знакомый цвет спелого винограда. Глаза теперь не казались безжизненными и потухшими. Изредка в них мелькала искорка, совсем как у сфинксов. — Видишь вон ту звезду? — Гадес впервые увидел, как Инпут улыбается, грустно и покорно. — Она почти не заметна среди тысяч других, более ярких. Когда эта звезда потухнет, моя жизнь закончится. Так предсказала мудрая Нут.***
Инпут бежала, пробираясь среди кустов, откидывая в сторону колючие ветви. Волосы постоянно лезли в лицо, мешая, дыхание быстро сбилось — не привыкшее к физическим нагрузкам тело оказалось слабо и истощено. Где-то позади девушка всё ещё слышала голос Юи, умоляющей остановиться и вернуться. Инпут всё ещё боялась человека — эта девочка была слишком яркой и светлой для божества загробного мира. Богиня не раз пыталась смягчить гнев Тота, только бы не навредить, давала подсказки о проделках Локи, только бы не испортить, но показаться такой, какая есть, Инпут просто не могла. — Бара-бара, — послышалось совсем рядом, и девушка замерла, прижавшись к стволу дерева. — Анубис, — повернув голову, облегчённо произнесла Инпут. Ма’ат медленно приблизился, сочувствующим взглядом осматривая богиню. Это был первый раз, когда он ушёл так далеко за пределы библиотеки. — Бара-ба-бара, — тихо сказал Анубис, прикоснувшись к холодной руке Инпут. — Ба-бара-бара-ба. Баба-ра-бара. — Не стоит, — девушка бережно погладила его мягкие волосы. — У всего есть конец.***
Гадес ждал Инпут около часа. Впервые её не было так долго, и бог начинал волноваться. Утром он узнал от Тота, что девушка не освобождена от действия проклятия. Это напугало его не на шутку, вызвав желание никогда больше не показываться на глаза единственному существу в мире, которое приняло его всего, растворившись в пучине теней, преследовавших его повсюду. Когда мужчина собирался уйти, собрав вещи, он почувствовал чужое присутствие позади себя. Не нужно было оборачиваться, чтобы узнать Инпут. И лучше бы он не стал делать этого. То ли свет луны был способен изменить её облик, то ли сама богиня сильно изменилась всего за несколько дней, что она избегала общения. Её кожа стала совсем как у Тота, загорелая и ровная, жёлтые кошачьи глаза блестели в темноте странным блеском, которого Гадес осмыслить не мог. — Я пришла попрощаться, — сходу, не теряя времени на приветствия, сказала Инпут. Оставался один день. Один. Чёртов. День. Гадес многое хотел сказать и разъяснить ей, но в этот вечер девушка вовсе не была настроена на долгие разговоры. Она, не приблизившись даже, сделала шаг назад и, развернувшись, хотела уйти, не обронив больше ни слова. — Постой, — крикнул Гадес, взволнованно вскочив с места. — Если моё проклятие заберёт твою жизнь, душа попадёт в Загробный Мир. В мой мир. Эта мысль, казавшаяся мужчине эгоистичной и мерзкой, преследовала его, не желая покидать голову, и он наконец-то решился озвучить её, когда ничего больше не оставалось. Гадес был готов принять что угодно: гнев, разочарование, печаль, но оказался совершенно безоружен перед грустной улыбкой, поразившей его до резкого укола в тревожно бьющееся сердце. — Я рада быть с тобой в свои последние мгновения, пока огонь Амона не превратит меня в прах. Свет луны попал на лицо Инпут, и стало понятно, что она плачет. Но не от горя, не от страха. — Я решаю, что будет с тобой! — закричал Гадес, пытаясь предотвратить неизбежное. Он хотел схватить Инпут за руку, но, обратив взор к небу, понял, что это конец. — Мудрая Нут властвует над моей судьбой. Он видел, как из глаз Инпут сочится кровь, стекая по тёмным щекам, перемешиваясь со слезами, но девушка продолжала смотреть на него, и в её взгляде не читалось сожалений. Этот образ будет преследовать Гадеса вечно. Наяву и во сне. Утратив последние силы, Инпут не могла больше держаться на ногах и рухнула бы на холодную, мокрую от прошедшего дождя траву, если бы не руки Гадеса, так вовремя успевшие подхватить её и прижать к себе, встревоженно убирая волосы, закрывшие лицо. Небо начинало светлеть перед скорым рассветом. — Гадес… — Инпут протянула ослабевающую руку вверх, дотронувшись до его щеки. — Я чувствую… Чувствую, что была живой. И в ту же секунду тело её рассыпалось на миллиарды блестящих в тусклом свете луны песчинок.