***
В метро по утрам просто нереальная давка, и к людям приходится прижиматься ближе. Ад интроверта, если говорить честно. Приходится буквально целовать чужие макушки и ключицы, когда состав останавливается на перроне и вновь отправлялся в путь. «Блядская инерция» На станции дела обстоят не лучше. Эскалаторы разрываются от количества стоящих на них сонных людей, которых, кажется, жизнь успела за одну лишь ночь насухую выдрать во все щели. А люди, вспоминая эту нестерпимую боль, закрывают глаза, прискорбно осознавая, что каждому из них приятно, когда левая баба, которая зовёт себя жизнью, жёстко ебет тебя в очко. Потому что назовите мне хотя бы одного человека, который бы не привык к боли? Который не стал бы считать её своим новым фетишем?***
Эл опоздал. Безусловно, он не был удивлен, даже ожидал этого, но неприятный осадок от презренных взглядов сослуживцев все равно остался. И даже приятный теплый душ не смог смыть этот позор с тела парня. Ещё не высохшие до конца чёрные волосы липли на лоб и лезли в глаза, но вовсе не мешали разглядеть в кабинете любимый рабочий стол, который, как обычно, завален папками, эскизами, отчётами и прочим мусором. И всё это снова, как ни странно, касалось «Дела Ди», уже приевшегося и отвратительного, как размокшие, а затем высохшие остатки растворимого кофе из пакетика на дне кружки. Кстати говоря о кофе… — Хэй, Элс! — раздался стук в дверь, которая, к слову, сразу же после этого открылась, и в кабинет ввалился Андреас — школьный друг Эллиота. — Выглядишь херовенько. Погнали наебнём по кофейку? Времена меняются, а Андреас Инстфран с его этой манерой вставлять в свою речь мат вместо знаков препинания — нет. — Ну ё-моё… Кошелёк дома оставил. — констатировал печальный факт брюнет, глядя на нарушителя покоя небесно-голубыми глазами, полными разочарования и безысходности, — Прости. — Не ссы, братух! Я оплачу! — улыбнулся Инстфран, чуть наклоняя голову вбок, из-за чего светло-русые кудри забавно затряслись. Что особенно нравилось Такону во внешности друга, так это его вечно счастливые карие глаза, которыми он буквально умел улыбаться. Всем окружающим казалось, что этот безмятежно добрый взгляд со смешинкой в глубине не знает печалей, как и его обладатель. Однако лишь Эллиот и Андреас знали, что это не так, и что этот самый взгляд пережил суицид любимой, огромную кучу допросов, которые лишь добивали парня, стабильные сеансы психотерапевта, перенёс биполярное расстройство и до сих пор сидит на таблетках, цены на которые пробуждают боязнь больших цифр. Но кудрявый никогда не показывал своих печалей другим, потому что считал, что это лишь его заморочки, и делился этим лишь с Элсом, который стал для него всем после смерти Алисии. Только он видел предистерический мандраж и тремор рук Инстфрана, после коих, как правило, следовала бутылка бренди, которая сначала как-то и помогала заглушить панику, а затем летела в стену, сопровождаемая криками «Да нихуя это не поможет!» — Умеешь же ты уговаривать, засранец. — Такон поднялся из-за стола, задвинув стул и улыбнувшись лишь уголками рта. — Иногда стоит дать самому себе вольную.***
— Кофе и сигареты. В который раз убеждаюсь, что ты не меняешься. — ухмыльнулся Эллиот, видя, как Андреас, поставив ногу на парапет, закуривает десятисантиметровую сигарету. И где он только их берёт? Осенняя терасса на крыше главного здания «Гарриет-о-Корпорейшн» поражала своей красотой. Летящие с клёнов и акаций листья устилали пол пёстрым тонким ковром, закрывая плитку и вызывая у работников крыши неприятные ассоциации с метлой и мешками для мусора. Крыша — единственное место на территории, где официально разрешено курить. Ключевое слово, конечно же, «официально», ибо пока парни поднимались на лифте с третьего этажа на двадцать шестой, Такона успело немного укачать. Во-первых, вестибулярный аппарат не из лучших, а во-вторых, стойкое «амбре» разномастных сигарет не особо радует обонятельные рецепторы. — Не завидуй — улыбка пропадает с лица Инстфрана, и он протягивает другу сигарету и зажигалку. — Даже не вздумай пиздеть, что бросил. — Не вздумаю… — Эл и самому себе устал лгать. Приняв из тонких пальцев Андреаса «презент», он принялся зажигать сигарету и затягиваться горьким и свербящим в горле дымом. Элинор жестоко отчитала его в старших классах, когда узнала, что он бегает на переменах курить, и взяла с него обещание больше к сигаретам даже не притрагиваться. Правда, обещание это было скорее принудительным, чем добровольным, и поэтому парень забыл об этом на следующий же день. Улыбнувшись тёплому воспоминанию как старому знакомому, он принялся потягивать кофе из кружки, лениво стряхивая тлеющий пепел с кончика сигареты и изредка пуская в небо кольца серого и непослушного дыма. Последующие его мысли буквально предзнаменовали фразу, которой Андреас разорвал отягощающее молчание: — Какие же люди иногда твари, а… Даже пожёстче, чем твои эти монстры. — Выпуская дым из лёгких и тяжело вздыхая, отрапортовал кудрявый. Он работал в рекламном отделе, являлся создателем и модератором сайта корпорации, и, что странно, особо не вдавался в дела отдела распределения и контроля. Да и, честно говоря, других отделов этой корпорации. До смерти Алисии их в рекламном отделе было всего двое, да и отделом-то он назывался из-за чистой формальности — для каких-то там бумажек Итана. Теперь же кабинет, ранее полный счастья и любви, показывал лишь серость и сложность бытия. В одиночку сложно воссоздавать то, что годами создавал тандем двоих, и это понимает каждый, кто входит в кабинет Андреаса. «Опять ты о ней…» Эллиот не мог сказать, что ему надоели истерики друга и его рассуждения об умершей любимой, но его лишь отягощал тот факт, что это ужасно сказывается на самочувствии Инстфрана и его эмоциональной стабильности. Бывало такое, что он просто начинал плакать навзрыд, сжимая перила до побеления костяшек пальцев, а потом терял сознание. Однако, сегодня метафоричное сравнение людей и монстров очень обрадовало Такона. Оно словно натолкнуло его на новые свершения, смотивировало двигаться дальше, указало на не такой уж и далёкий конец «Дела Ди». «Опять я о ней…» Юноша уже проникся некой симпатией к этой стойкой, несгибаемой и жёсткой девушке. Иногда её настойчивость и непоколебимость его восхищала и мотивировала отправлять ей больше и больше монстров. Муторная работа, требующая особо развитого стратегического мышления и психологического подхода, превращалась в простую и беззаботную игру, в которой монстры из-под кровати казались лишь фишками, ограничивающими возможности безграничного игрового поля и столь же безграничной фантазии двух игроков — Эла и Лотты. Иногда парень забывался и действительно переставал себя контролировать, словно загипнотизированный победной улыбкой рыжей бестии. Брюнету было очень стыдно за то, что он не слушал и не слышал ни единого слова из рассуждений друга, хотя тот его за это никогда не осуждал. Они оба понимали, что у Эллиота важное задание, за которым с замиранием сердца наблюдает вся компания. Однако, Такон понимал, что помощь другу для него гораздо важнее, чем какая-то там Доувер. Хотя, откровенно говоря, в последнее время он стал сомневаться в истинности этого утверждения…