Ты только держись

На ручке двери Каса висит табличка «Не беспокоить». Дин отталкивает ее в сторону и отпирает дверь. Перед ним открывается простая и весьма скромно обставленная комната мотеля. Даже по стандартам Винчестеров место изрядно потрепанное. Дин заходит внутрь, окидывая взглядом изношенное синтетическое покрывало на кровати, тонкое одеяло, кучей сваленное на полу, вручную сшитые занавески, тусклую лампу и потертый комод с кривыми ящиками. Дешевый линолеум скрипит под ногами, и старый мини-холодильник, запрятанный под кухонную стойку, шумно пыхтит, словно на последнем издыхании. Не сказать, что здесь грязно, но это на ступень ниже минимальных стандартов Дина (а у него довольно низкие минимальные стандарты). К тому же в номере некоторый бардак. Вдобавок к одеялу Кас скинул на пол и все подушки — по всей видимости, прошлой ночью. Стулья расставлены как попало посреди комнаты. По полу разбросаны кастрюли и противни, несколько полотенец и бутылки с водой. Дин хмурится, осматривая комнату: Касу обычно не свойственен беспорядок. — Знаешь, — замечает Дин, оборачиваясь к нему, — если не вешать на дверь табличку «Не беспокоить», то придет человек под названием «уборщица» и приберет в номере. — Я не хотел, чтобы меня беспокоили, — отвечает Кас. Он остановился в дверях и, сжимая в руках цветок, настороженно следит за Дином, пока тот оценивает обстановку. Дин пытается ободряюще улыбнуться ему: — Тут неплохо. Во всяком случае, чисто. — (Может, в комнате и не прибрано, но видимой грязи нигде нет.) — И, смотри-ка, ты и впрямь прошел двадцать шагов! Даже с цветком. Хочешь присесть? Прямо пока Дин это произносит, голова Каса поникает и его взгляд расфокусируется, как будто он прислушивается к чему-то вдалеке. Он опирается рукой на дверной косяк для баланса и слегка наклоняется вперед. Его лицо вновь приобретает эту липкую бледность. — Кас?! — окликает его Дин, делая шаг к нему. Кас молча протягивает цветок. На этот раз ему не нужно ничего говорить: Дин хватает горшок, и Кас быстро проходит в ванную, зажав рот рукой, и закрывает за собой дверь. Слышен щелчок дверного запора, затем включенный душ. Шум воды почти — хотя и не совсем — заглушает звуки рвоты. Дин стоит с цветком в руках посреди комнаты, в окружении расставленных стульев и разбросанных подушек, и может только смотреть на закрытую — запертую — дверь ванной. Смотреть и слушать. «Душ, — думает Дин. — Эта его новая привычка подолгу принимать душ. Уже сколько недель…» Бесцельно постояв так какое-то время, Дин наконец оставляет цветок на потертом столе в углу комнаты и пытается отвлечься тем, что немного приводит это место в порядок. Он составляет стулья вокруг стола и бросает подушки и одеяло обратно на кровать. Но ему по-прежнему слышны звуки, доносящиеся из-за шума воды, и, собирая с пола разбросанные кастрюли и бутылки, Дин замирает. Он снова смотрит на дверь ванной. Конечно, всегда неприятно слышать, как кому-то плохо. Но чрезвычайно неприятно — просто невыносимо — знать, что это Кас. И знать, почему это с ним происходит. Дин медленно опускает охапку полотенец и кастрюль на кухонную столешницу и думает: «Ангел не должен через это проходить. Это неправильно». Не то чтобы в отношении кого-то это «правильно», конечно. Но для ангела это должно быть особенно тяжело. Кастиэль однажды даже пытался объяснить, как необычайно интенсивны для ангела человеческие чувства — и тогда он говорил о самых обыкновенных человеческих ощущениях. О заурядных вещах вроде голода, сонливости, нарывающей царапины. Ничего и близко похожего на то, что происходит с ним сейчас. «Он не вырос с этим», — думает Дин. Конечно, Кас бывал ранен, бывал слаб в прошлом; у него даже как-то случился этот приступ из-за украденной благодати и мимолетная реакция на встречу с Чумой. Но он никогда вот так обыденно не болел. Кас не сталкивался даже с обычной простудой: у него не бывало жара в детстве, не бывало гриппа, его не укачивало в машине, как Сэмми. И ему совсем незнакомы подобные хронические заболевания. Он хоть понял, что с ним происходит, когда его впервые стошнило? И Кас сейчас там один. И запер дверь… от Дина. Что даже немного обидно. «Заставить его отдать мне ключ от номера — это была лишь половина дела, — думает Дин. — Десятая часть». Звуки рвоты наконец стихают. — Кас? — зовет Дин, подходя к двери. Ответа нет. Дин громко стучит в дверь костяшками пальцев, уже подумывая о том, чтобы вскрыть замок. Или просто выбить дверь. — Кас? Как дела? — Все в порядке, — отвечает Кас. Дин вынужден закатить глаза. — Что я тебе только что говорил про «все в порядке»? Открой дверь сейчас же, а не то… Слышен звук слива воды в туалете. Потом затихает душ. Щелкает замок, дверь ванной приоткрывается, и появляется Кастиэль, бледный и нетвердо стоящий на ногах. Дин бегло осматривает его: Касу приходится опереться рукой о стену для устойчивости. Он тяжело дышит, как после пробежки, и вытирает рот салфеткой. Потом бросает салфетку в унитаз и устало смотрит на Дина. — Уже все нормально, — уверяет он. Дин игнорирует комментарий. — Тебе надо попить воды, — говорит он, думая о том, сколько жидкости Кас, должно быть, потерял только за последний час. — Если сможешь удержать ее, конечно. Иначе будет обезвоживание. — Дин бросает взгляд на бутылки с водой, теперь выставленные на кухонной стойке, вдруг понимая, что они запасены именно для этого. И теперь он начинает догадываться, почему они были расставлены на полу. — Иди сюда, сядь, — предлагает Дин и кладет руку Касу на плечо, намереваясь отвести его к столу, чтобы он присел и попробовал попить. Но Кас не подпускает Дина, резко отталкивая его руку. — Иди сними себе номер, — говорит Кас. — Иди. Ты сказал, что снимешь отдельный номер. Иди, Дин, — настаивает он сурово, тяжело опираясь на дверной косяк. Это воскрешает в памяти Дина другой эпизод, случившийся годы назад, когда Кас так же оттолкнул его руку. Когда он так же велел Дину: «Иди». Тогда, когда Дину пришлось оставить его одного в Чистилище. Конечно, от этого воспоминания решимость Дина остаться только укрепляется. — Так, товарищ мазохист, давай-ка договоримся. Ты позволишь мне на одну секунду тебе помочь, а я взамен прослежу, чтобы ты не расквасил себе лицо. Потому что ты еле держишься на ногах, дружок. Дин снова подносит руку к плечу Каса, Кас снова отталкивает ее и пытается проскользнуть мимо Дина. Но, как и ожидалось, его самостоятельности хватает лишь на два нетвердых шага, после чего у него просто подкашиваются колени. Кас выглядит почти растерянным, оглядываясь вокруг, словно не понимает, почему вдруг падает. — Эй-эй-эй! — восклицает Дин, второпях подхватывая его за пояс. Это неудобный захват, и почему-то Кас при этом вздрагивает. Он ахает, явно от боли, и поспешно вцепляется в руки Дина. Конечно, от этого Дин немедленно разжимает хватку, и Кас выскальзывает из его рук на пол. Его падение лишь слегка смягчается тем, что Дин в панике успевает схватить его за запястье, в то время как Касу чудом удается уцепиться другой рукой за джинсы Дина. Держась за карман его джинсов, Кас оседает на пол сбоку от Дина и приземляется на колени с глухим стуком. — Как ты? — немедленно спрашивает Дин, склонившись над ним и взяв его руками за плечи. — Что это было?! Это я сделал тебе больно?! — Нет… все в порядке… Но где… — говорит Кас хрипло. Он снова оглядывается по сторонам. — Где мои стулья? — Ох, черт, — произносит Дин, глядя на стулья, которые теперь опрятно стоят у стола. — Я их убрал. Прости. «Черт. Я убрал стулья. Я убрал стулья. Он ожидал, что здесь будет стул — стул, на который можно сесть, — понимает Дин. — Но я убрал стулья». Стулья были расставлены по комнате совсем не случайно. Они были расположены стратегически, правда же? Кас поставил их на эти места намеренно. Дин слегка выпрямляется, по-прежнему поглаживая Каса по плечам, но теперь еще и осматривая планировку комнаты и пытаясь вспомнить, где стояли стулья. Два из них располагались на расстоянии пары шагов между кроватью и дверью в ванную. Они обозначали путь в ванную, не так ли? Третий стул стоял на полпути между кроватью и кухонной раковиной. Островки отдыха. Через каждые два шага. Теперь до Дина начинает доходить и назначение подушек на полу. Он смотрит на кухонную стойку, на сложенные там полотенца и кастрюли и составленные бутылки воды. И одеяло тоже было на полу. Все это лежало рядом с подушками. Не на стульях, иногда даже не рядом со стульями — на полу. Стулья служили островками отдыха, когда Кас не мог далеко пройти. И, как это ни ужасно, он выложил себе еще и путь для передвижения ползком. Подушки, и одеяло, и бутылки с водой, расставленные на полу через каждые несколько ярдов — это была его тропа для передвижения ползком, когда идти нет сил. А кастрюли с противнями — наверное, на случай рвоты, когда он не может доползти до туалета. Мысль о том, что Кас готовил все это заранее — расставлял стулья в нужные позиции, раскладывал по полу подушки… запасал воду впрок… Мысль о том, как он все это планировал, как готовился, просто ужасна. Когда он сделал все это? Прошлым вечером? Этим утром? Он, должно быть, корректировал свои приготовления из недели в неделю, идеально выверил всю схему за прошедшие месяцы… «Я убрал стулья, я убрал подушки, — думает Дин. — Я все передвинул. Я все ему нарушил». — Так, ладно, Кас… — произносит он хрипло. — Ангелам пора спать. Я расставлю стулья обратно, и все остальное тоже. Прости, я не знал. Он опускается на корточки рядом с Касом, аккуратно заносит его руку себе на плечо и обнимает его за спину. Теперь он изо всех сил старается не задеть синяки или какие-то еще болезненные места. — Скажи мне, если больно, — просит Дин, но Кас только бормочет предсказуемое «все в порядке». При помощи Дина он медленно поднимается на ноги. И потом, пока Дин почти тащит его на себе к кровати, говорит настойчивым шепотом: — Не надо… Не надо мне помогать. Ты не сможешь. — Кас, прекрати это! — требует Дин. Он испытывает такое потрясение — и оттого, что минуту назад, похоже, сделал Касу больно, и от этой жуткой мысленной картины, в которой Кастиэль методично раскладывает на полу подушки, — что начинает злиться. Они добираются до кровати, и Дин максимально бережно сажает Каса на край матраса. Кас садится, сгорбившись, секунду молчит, собираясь с силами, потом поднимает глаза на Дина. — Все в порядке. На этот раз Дин уже усмехается. — Идиотизм какой-то... — бормочет он. — Ну позволь мне помочь! И ты должен мне говорить, если я делаю что-то, что причиняет тебе боль! — Дин, мне не нужно содействие, — настаивает Кас. — Если понадобится помощь, я тебе позвоню. — Он делает попытку немного выпрямиться, опершись на одну руку, но все равно выглядит откровенно жалко: сидит, полускрючившись, сжимая свободной рукой обернутый вокруг шеи шарф (словно ему холодно), и снова дрожит. — У меня есть телефон, — уверяет Кас. — Я позвоню. Я напишу. Иди. — Кас, забудь, я остаюсь с тобой, — говорит Дин, расставляя стулья приблизительно в те места, где они стояли изначально. — Тебе нельзя быть со мной рядом, — настаивает Кас упрямо, качая головой. — Приятель, ты едва можешь стоять на ногах! — не выдерживает Дин. Он кидает на пол пару подушек — как ему кажется, примерно в исходные положения, после чего хватает бутылку воды и лоток с кухонной стойки и сует их Касу в руки. Кас берет их молча и смотрит на Дина измученным взглядом. — Послушай, я никуда не уйду! — заявляет Дин. — Тебе придется с этим смириться. — Ты не понимаешь! — отвечает Кас, глядя на него практически свирепо. — Мне будет плохо. Опять. Еще много раз сегодня. Пойми, ты можешь… ты можешь… — Кас колеблется, бросает взгляд на лицо Дина и, кажется, принимает к сведению его упрямое выражение. Он издает раздраженный вздох. — Ты можешь испачкаться, Дин, — говорит он наконец. — И что? — спрашивает Дин. Конечно, мысль об этом немного неприятна, но Дин ни за что не допустит, чтобы Кас убирался тут сам. — Если тебе будет плохо, я помогу тебе все убрать. Я имел дело и с куда худшими вещами, поверь мне. — Но там же сплошные лекарства! — вырывается у Каса, и он поднимает на Дина взгляд, полный смятения. — Во мне сплошные лекарства! Как ты не понимаешь?! Дин смотрит на него в недоумении. — Там сплошные лекарства… — повторяет Кас, страдальчески глядя в сторону ванной комнаты, потом в сторону парковки, где стоит Импала… «И ее запачканная дверь», — вспоминает Дин. Касу явно не хочется произносить следующие слова, но в конце концов он выговаривает: — В моей… рвоте. В ней сплошные лекарства. Химия, она же токсична. Тебе нельзя ее трогать. Эта мысль вообще не приходила Дину в голову, и он только ошарашенно смотрит на Каса. Кас тяжело вздыхает, кладет лоток и бутылку на кровать и выразительно указывает на себя: — Я накачан лекарствами! Разве ты не понимаешь? Этой химией сейчас пропитана вся моя оболочка, Дин, мое, мое, мое тело… — (Странно слышать, как Кас говорит «мое тело». Раньше он всегда использовал только термин «оболочка».) Кас продолжает: — Все мое тело токсично. Я токсичен. Я сейчас пропитан ими, они у меня в крови! Если на тебя попадут какие-то мои телесные жидкости, Дин, — любые — если они попадут тебе на кожу, тебе тоже может стать плохо! Эрон меня предупреждал! Дин только недоуменно моргает. Это что, реальная угроза здоровью? Он никогда о таком даже не слышал. — Меня предупреждали, — повторяет Кас. Он снова дышит тяжело — ему явно непросто так много разговаривать. Он вынужден опереться на руку всем весом, чтобы сидеть более или менее прямо, и другой рукой снова вцепился в шарф на шее, но тем не менее он заставляет себя поднять голову и посмотреть Дину в глаза. — В клинике. Доктор Клайн меня предупреждал: если кто-то за мной ухаживает, он должен носить медицинские перчатки. Я не могу рисковать твоим самочувствием, Дин, не могу, я не хочу чтобы ты когда-либо пережил подобное. Я этого не вынесу. Ты должен держать дистанцию! Пожалуйста… Иди, сними себе номер и оставайся там. Я позвоню, если нужна будет помощь. «Он пытается уберечь меня… — понимает Дин. — Но он кое о чем забыл. Он забыл, что мы с Сэмом подкованы в мерах безопасности». В конце концов, они всю свою жизнь имели дело с телами. И всевозможными «телесными жидкостями». «И еще он забыл, что мною не так-то легко распоряжаться». — Как долго? — спрашивает Дин. — Ч-что? — Кас непонимающе моргает. — Как долго ты токсичен? Лекарства же в тебе не навечно остаются? Кас молча смотрит на него. — Двадцать четыре часа, — отвечает он наконец. — Так мне сказали. Примерно двадцать четыре часа при моем типе химиотерапии. — Всего-то? — говорит Дин облегченно. — Только первые двадцать четыре часа? И все? Кас молча кивает, глядя на него снизу вверх. Сидя так, согнувшись и глядя на Дина широко раскрытыми глазами, он похож на маленького ребенка. — Ладно, перчатки у меня есть, это не проблема, — говорит Дин. — Я надену перчатки на двадцать четыре часа. Кас удивленно смотрит на него. — У тебя есть… медицинские перчатки? — В багажнике. — На лице Каса отражается сомнение, и Дин напоминает: — Наша работа этого требует, Кас. Морги, осмотр тел, раскапывание могил. Мытье машины после отрубленных голов… У нас всегда в багажнике лежит несколько пачек перчаток — моего размера и Сэма. — И как только Дин произносит имя Сэма, он вспоминает: «Сэм же не знает». «Сэм до сих пор не знает. И мне придется ему сказать. Надо позвонить ему сейчас же». Мысли Дина на мгновение стопорятся, и ему приходится буквально встряхнуть себя, чтобы временно отложить эту проблему и вернуться к насущным делам. — Ты только поэтому хочешь, чтобы я ушел? — спрашивает он. — Поэтому без конца меня отталкиваешь? Если так — не проблема, у меня есть перчатки. Но Кас отводит взгляд, уронив его на пол. Дин поднимает подбородок и, сузив глаза, пристально наблюдает за его поведением. Кас смотрит в сторону, плотно сжав губы. «Нет, когда ему плохо, он выглядит не так, — решает Дин. — Так он выглядит, когда что-то скрывает». — Что еще? — требует он. Следует длинная пауза; Дин стоит и ждет. Он понимает, что силы у Каса действительно на исходе и ему нужно отдыхать, но с другой стороны, Дин все более уверен, что Кас чего-то не договаривает. Чего-то существенного, из-за чего он не подпускает Дина и не принимает его помощь. Поэтому Дин выжидает — и наконец Кас смотрит на него как-то робко и говорит, словно признаваясь в чем-то постыдном: — Еще я не хочу, чтобы ты… ассоциировался… с этим. Со всем этим. — Ассоциировался? — медленно повторяет Дин, пытаясь понять, что это значит. Кас теперь смотрит в пол откровенно смущенно. — Твой… твой… — начинает он и в конце концов вздыхает, взмахом руки указывая на Дина — на его куртку, потом на волосы. — Твой запах. Твой аромат — запах твоей куртки, машины, волос — всего вместе, — говорит он. Потом добавляет, очевидно думая, что это все прояснит: — Формируется обонятельный условный рефлекс. — Обонятельный… что? — Обонятельный условный рефлекс, — повторяет Кас. Видя озадаченность на лице Дина, он пытается объяснить: — На меня накатывает такая тошнота… Такая сильная, Дин… И это настолько… кошмарное ощущение — просто отвратительное. Я и не подозревал раньше, как ужасно это может быть. Это хуже, чем боль. И доктор Клайн предупреждал меня, что если в это время я ощущаю… характерный… запах или вкус, то позднее этот запах, гм… — Кас колеблется, глядя на лежащую рядом бутылку. (Простая вода, обращает внимание Дин. В номере нет никаких жидкостей, кроме простой воды. Ничего со вкусом.) — Понимаешь, проблема в том, что потом… Дин начинает понимать. — Потом эти запахи вызывают у тебя тошноту? Сами по себе? Кас кивает. — Так уже произошло с некоторыми продуктами. С хот-догами, например… Я даже боялся, что это произойдет с твоими гамбургерами. К счастью, этого не случилось, но я все равно на всякий случай перестал их есть. Я не хочу приобрести к ним отторжение! И, видишь ли… — Кастиэль умолкает, потом медленно поднимает взгляд на Дина. Он, кажется, переборол застенчивость, потому что теперь смотрит Дину прямо в глаза и очень просто говорит: — Твой запах мне нравится. Дин молча смотрит на него в ответ. — Твоя куртка, — объясняет Кас. — Твоя машина. Твой… твой… одеколон, наверное — не знаю, что это, но это ты. Твой запах. И я не хочу, чтобы он ассоциировался с этим. — Ладно, — говорит Дин, осмысляя услышанное. — Ладно. Я, кажется, понял… Кас кивает. Он явно считает, что донес мысль, так как теперь позволяет себе рухнуть на кровать. — Вот видишь, поэтому тебе надо уйти, — бормочет он, заваливаясь на бок, не сняв ни куртку, ни шарф, ни шапку и даже не потрудившись поднять ноги. Он так и остается лежать на боку, со свисающими с кровати ногами, устало моргая на цветок на столе. Дин хочет помочь ему снять ботинки, но теперь каждую секунду он отдает себе отчет в том, насколько близко к носу Каса находится. Сейчас их разделяет где-то четыре шага — этого достаточно? Мысль о том, что Каса в будущем может мутить от одного присутствия Дина, очень пугающая. В какую сторону движется воздух в комнате? На стене под окном установлен маленький комнатный обогреватель, который дует теплом, и внезапно становится крайне важно определить, стоит ли Дин по ветру от Каса или против ветра. «Я должен ему помочь все равно, — понимает Дин. — Я просто не могу иначе». По крайней мере, сейчас Каса, кажется, сильно не тошнит — он просто смотрит на цветок почти спокойно и дышит ровнее, — так что Дин в конце концов пододвигается ближе, чтобы дотянуться до его ног, и снимает с него один ботинок, затем второй. Кас при этом тихо вздыхает, но ничего не говорит: его взгляд на секунду перемещается на Дина, потом возвращается обратно на цветок. Дин осторожно поднимает его ноги на кровать, все это время отслеживая дистанцию от своего места до его носа. Затем он осторожно расправляет поверх Каса одеяло. Тем временем Дин думает об ангелах, об остроте их чувств и о том, какое хорошее обоняние всегда было у Каса. Даже когда Кас был почти смертным, у него всегда был чуткий слух… обостренная восприимчивость к запахам. Еще Дин думает о том, как Кас то и дело отталкивает его и одновременно с этим (практически в ту же секунду) хватается за него. И потом Дин вспоминает об оборотнях. Оборотни выслеживают людей по запаху. Обоняние развито у них чрезвычайно хорошо. Даже лучше, чем у ангелов, — Дин уверен, что по нюху оборотни превосходят всех других существ. Но даже при этом был случай, когда Дин надел чужую куртку, чтобы скрыть свой запах, и это сработало: он ухитрился подкрасться к стае оборотней незамеченным. Если фокус с курткой прошел с оборотнями, сработает ли он и с ангелом? «Я сменю всю одежду, — думает Дин, глядя с безопасного расстояния на то, как у Каса закрываются глаза. — И душ приму. Никакого одеколона, и не буду пользоваться своим обычным шампунем и лосьоном после бритья. Оденусь в другую одежду… Куртку точно надо сменить… на что-нибудь с сильным запахом, но не моим. Раз он запоминает запахи, я уж сделаю все возможное, чтоб это был не мой запах. И еще будут перчатки. Если повезет, Кас просто возненавидит запах лабораторных перчаток». «Но даже если он возненавидит мой запах, я все равно остаюсь». Уж это-то очевидно. Потому что важен сейчас вовсе не Дин. И не то, чего хочется ему. Кас сжимает в руках край одеяла, подтягивая его к груди. — Иди, Дин, — бормочет он. — Я уйду, — соглашается Дин на этот раз. — Но я скоро вернусь. Ты потерпишь двадцать минут один? — Я месяцами делаю это один, — шепчет Кас с закрытыми глазами. Он, похоже, почти спит, но его слова — конечно, правда. Выскальзывая из номера с ключом в руке и садясь в машину, чтобы смотаться в магазин за новой курткой, Дин знает: это так. Кас делал это месяцами совсем один.