Невыразимо тонкая нить

Когда Джей впервые увидел её, она парила под самым небом. Он тогда и не знал, кто это, — просто смотрел на крошечный изящный силуэт в вышине, смотрел до тех пор, пока брат не пихнул в плечо и не посоветовал закрыть рот, чтобы не выглядеть полным идиотом. Когда Джей набрался смелости с ней познакомиться, она подёргала тонкую прядь волос и безразлично сказала: — Аделаида. Ей не шло это имя, оно было слишком вычурным для такой хрупкой и немногословной девушки. Впрочем, всякие там имена занимали Джея в последнюю очередь. Её могли звать как угодно, главное, чтобы она больше не исчезала. — Я тоже хочу этому научиться, — как-то сказал он. — Чему? — не поняла Аделаида. — Ну, покорять высотки, балансировать на крышах… Как называются эти люди — руферы, верно? Она негромко и совсем не обидно рассмеялась. — Я себя ни к кому не причисляю и ничего не покоряю. И учиться тут нечему. Просто поднимаешься туда, куда хочется, и всё. Джею было трудно её понять. Она слишком отстранённо обо всём говорила, а ему казалось, что люди с таким улётным хобби должны рассказывать о нём с горящими глазами. Зато, как выяснилось, чтобы влюбиться в человека, совсем не обязательно его понимать. Хотя Джею не нравилось применять к Аделаиде слово «влюбиться». Он скорее был восхищён. Околдован даже. Зачарован. Брат вечно высмеивал его склонность всё романтизировать и над этими эпитетами тоже наверняка посмеялся бы, но Джей уже давно вышел из возраста, когда это могло его задеть. Он уже не писал слезливые стихи в тетрадь, а даже если писал — прятал её куда надёжнее, чем раньше, чтобы брат не добрался. Джею было семнадцать лет. Аделаида была на два года старше. Она училась на историка, и Джей решил, что ему это тоже интересно. Дома, конечно, разразился скандал. Мать расценила идею сына как личное оскорбление: он должен был поступить на юридический, как брат. — Мам, я и так всё время повторяю за Диланом, — вяло отбрыкивался Джей. — Ты же вечно нудишь, что я ведомый, что у меня нет индивидуальности, а теперь опять недовольна. — Вот как раз это стоило бы повторить за Диланом! — она поджала губы, сверля его гневным взглядом. Но Джей проявил необычную для себя твёрдость. Это мать ещё не знала, что он начал бродить по крышам — такое увлечение явно заставило бы её поседеть. Аделаида воспринимала нового спутника снисходительно, она словно чувствовала, что до самих крыш Джею не было никакого дела. Он старался проникнуться видами, что вполне должно было отвечать его сентиментальному характеру, но на высоте ему становилось как-то не по себе. Поэтому он не смотрел по сторонам и уж тем более вниз, а смотрел на Аделаиду. Она не очень охотно болтала с ним, но потом Джей понял, что ей просто вообще не особо нравится разговаривать. Хотя иногда на неё нападало разговорчивое настроение, но и в таких случаях Аделаида рассказывала что-то странное, что-то, что Джею было сложно комментировать, несмотря на вполне неплохо подвешенный язык. — У тебя есть какие-нибудь повторяющиеся сны? — спросила она однажды. Джею часто снился один кошмар. Казалось бы, ничего страшного, просто нить, которая натягивалась всё сильнее и сильнее. По всем законам природы должна лопнуть, но не лопалась, лишь истончалась — неестественно, за пределами человеческого восприятия. Вот только Джей всё равно продолжал её видеть. — Да вроде нет, — ответил он. Как-то раз он попытался объяснить сон матери, но она выслушала в полном недоумении и сказала, что ничего кошмарного в тонкой нити нет. С тех пор Джей зарёкся пересказывать сны, потому что на словах они всегда звучали куда глупее. Выглядеть глупо перед Аделаидой ему совершенно не хотелось. — А у меня есть, — она подошла совсем близко к краю, заставив Джея нервно сглотнуть. Да, ограждения, всё такое — ничего не должно было случиться, но зрелище всё равно вызывало у него непроизвольный ужас. — Снится, что передо мной нить, и не видно, кто её держит, она просто висит в пространстве, тонкая до невозможности. Я знаю, что такого просто не бывает, но нити плевать, она звенит и дребезжит, и по сравнению с ней любая паутина — как канат. И я не в силах отвести глаза, и смотреть прямо больно, но веки не смыкаются, и отвернуться не получается. — Если бы я умел так драматично описывать то, что вижу во снах, стал бы писателем, — хмыкнул Джей, пытаясь отделаться от слишком яркой картины, возникшей в памяти. — Да какая там драма, — пожала плечами Аделаида. — Просто почему-то очень мерзко, и потом, когда просыпаешься, никак не можешь избавиться от этого ощущения. — Это всего лишь сон, — малодушно сказал Джей, хотя ему было знакомо то, о чём она говорила. Поступить в университет, где училась Аделаида, ему в итоге удалось. Джей безумно гордился собой, и на празднике, посвящённом новому учебному году, ничто не омрачило бы его радости, если бы не знакомство матери с родителями Аделаиды. Мать как раз незадолго до этого откуда-то прознала про его новое хобби — Джей подозревал, что это чёртов Дилан сдал, — и который день не могла угомониться. Даже то, что сейчас они находились в толпе незнакомых людей, её не остановило. — Скажите ему! — неприлично громко запричитала она, стоило только расправиться с приветствием и парой дежурных реплик. — Скажите, ведь он угробит, угробит себя, а меня совсем не слушает! Джей стоял красный до корней волос. Ему казалось, что все уставились на мать. Ну как ей пришло в голову обращаться с такой просьбой к миссис Рикон, чья дочь сама покоряла одну высоту за другой! Миссис Рикон, возможно, подумала о том же, но ни капли не рассердилась. — Вы знаете, миссис Дент, Ада ведь тоже этим увлекается, — мягко сказала она. — Любой родитель будет переживать, но ведь лучше такое хобби, чем пьянство или наркотики, не находите? — Не нахожу, — заупрямилась мать. — Никогда не понимала этого аргумента! Вот разобьётся ваша Ада, и вы что же, будете радоваться, что не пьянство и не наркотики? — Ма-а-ам, — страдальчески выдавил Джей. — Мне не запереть её в четырёх стенах, — ответила миссис Рикон с той же безмятежной улыбкой. — Приходится надеяться на то, что всё будет в порядке. Девяносто девять процентов родительства из этого и состоит, по-моему. Джею хотелось взвыть от несправедливости: он дорого дал бы за то, чтобы ему досталась такая понимающая мама. Зато он получил возможность чаще видеться с Аделаидой, и это должно было искупить все сложности. На самом деле, быть безответно влюблённым Джею не то чтобы очень нравилось. Он уже привык к глухому щемящему чувству на сердце, которое почти не болело, только надсадно ныло, но ничего не имел против того, чтобы испытать что-то более приятное. Аделаида по-прежнему не подпускала его близко и, несмотря на время, проводимое вместе, редко делилась чем-то сокровенным. В один из очередных унылых дней он провожал её после пар и ждал, когда она поделится важной новостью, но так и не дождался. — Сегодня у вас залаз на Уотерлайн*, — в итоге не вытерпел Джей, не спрашивая, а ставя перед фактом. — Почему ты мне не сказала? — Зачем? — устало поинтересовалась Аделаида. — Я пойду с тобой. — Нет, Джей, — по её тону можно было подумать, что она говорит с несмышлёным малышом, но взгляд всё-таки смягчился. — Ты же знаешь, это одно из самых опасных зданий. Тебя я на такое никогда не возьму. — Считаешь, мне слабо? — выпалил он. — Не глупи, пожалуйста. Ты боишься высоты. Тебе туда нельзя. Вот так вот, спокойно и без надрыва, она поставила его на место. Джей не догадывался о том, что его боязнь высоты настолько ей очевидна, и сейчас чувствовал себя таким ничтожным, что становилось тошно. Аделаида легонько сжала его плечо, сбавляя шаг. — Хочешь, опять залезем на крышу музея Гуггенхайма?  — Издеваешься? Туда и ребёнок залезет. С чего бы тебе менять Уотерлайн на это недоразумение? Если бы они были героями какой-нибудь мелодрамы, то в этот момент обязательно заиграла бы трогательная мелодия, и Аделаида с придыханием прошептала, что она поняла — ей всё равно, где быть, лишь бы быть рядом с ним. Но в реальности она только пнула попавшийся на пути камешек и сказала, что Уотерлайн всё равно никуда не денется. Хотя ей хотелось, очень туда хотелось, Джей это ясно видел. Для неё это было значимым событием, и, несмотря на то что Аделаида ухитрялась скрывать азарт, она не меньше остальных ребят из своей руферской компании рвалась попасть на самые рискованные точки. Но в Джее проснулось какое-то дурацкое упрямство. Раз она уверяет, что ей всё равно — пусть так. И вечером они очутились на крыше музея, меряя шагами кромку почти плоского стеклянного купола. Аделаида была задумчивее обычного, и Джей изнывал от мысли, что она мечтала сейчас оказаться совсем в другом месте, корил себя за то, что согласился прийти сюда. — Ада? — он пощёлкал пальцами, привлекая её внимание. Аделаида с трудом сфокусировала на нём взгляд, выныривая из своих размышлений. Джей хотел предложить ей оставить его и присоединиться к руферам, вдруг ещё успеет, но она заговорила первой. — Мне сегодня опять снилась эта нить. Это каждый раз так мучительно, даже странно, что сон может воздействовать на человека настолько сильно… — А ты не пробовала её порвать? — Я не умею управлять своими действиями во сне. Хотя это интересная идея, вроде есть какие-то техники, помогающие этому научиться. Но знаешь, мне кажется, нить всё равно не разорвётся. Скорее я разорвусь — так невыносимо на неё смотреть. Джей ощутил противный озноб, собрался было признаться, что тоже видит похожий сон, но так и не разлепил губы. Аделаида явно заметила, что ему неуютно, и перестала говорить. Потянулась за фотоаппаратом — она всегда таскала его с собой и не уходила с крыш, не сделав пару-тройку кадров. Зачем ей фотографировать отсюда, Джей понять не мог — высота для руфера и правда смехотворная, никаких панорамных видов, никаких захватывающих ракурсов. Но для неё это было сродни ритуалу, наверное. Аделаида сделала несколько шагов назад, глядя в объектив и совсем не глядя под ноги, и когда под ней хрустнуло стекло купола, Джей не успел даже глазом моргнуть. А что было потом, он не запомнил. Его следующее воспоминание относилось уже к тому дню, когда состоялось прощание. Миссис Рикон была белая, как лист бумаги, и постарела сразу лет на десять. Джей всегда раньше думал, что это фигура речи такая, но нет, теперь убедился, что это более чем возможно. Мистер Рикон склонялся над телом Аделаиды и как заведённый шептал: «Почему у неё лицо другое… Моя девочка, где её лицо?» Джей смотреть на лицо не стал. Он даже на миг боялся представить, из каких ошмётков его заново собирали. Только случайно увидел, что цвет — какой-то желтоватый, словно это воск, а не кожа, — и тут же заморгал, пытаясь выбросить увиденное из головы. Потом они всей компанией, не сговариваясь, переместились в университетский парк. Сидели на траве, и никто не произносил ни слова. Джей надеялся, что, может быть, Эмили что-то скажет — она была старостой и вечно вмешивалась во все дела. Или, может быть, Мэттью — он считался негласным лидером среди руферов. Но все, как в очередном абсурдном сне, упорно молчали. — Это всё из-за Кэмерона, — послышалось где-то совсем рядом. — Она же сохла по нему, а он её отшил. Мимо проходили две девушки, которых Джей даже не знал. Они точно не учились на одном курсе с Аделаидой, но обсуждали её с упоением. — Она не такая дура, чтобы бросаться с крыши из-за Кэмерона, — возразила вторая. — Ты слышала, что она была там не одна, а с каким-то парнем? Это подозрительно! Джей поднялся, так и не раскрыв рта, и, ссутулившись, зашагал к метро. Конечно, его опрашивали в полиции. Повезло — там никто не усомнился в том, что произошёл несчастный случай. Джей, впрочем, думал, что ему было бы всё равно, даже если бы его в чём-то обвинили. Он никак не мог испытать ни одной эмоции. Когда Джей вернулся домой, разразился очередной скандал. Правда, брату хватило ума никак не комментировать случившееся. Он вообще считался очень умным, Дилан. Хоть раз в жизни этот ум пригодился ему для того, чтобы оставить Джея в покое. Но вот от матери гибель Аделаиды не удалось утаить, потому что охочие до сенсаций журналисты растрезвонили о происшествии, да и фото погибшей распихали повсюду. — Что теперь говорят её родители? — Джей был уверен, что матери хотя бы в такой ситуации хватит такта промолчать, но она, напротив, вцепилась в него мертвой хваткой, с какой-то особой жестокостью чеканя слова. — Всё ещё утверждают, что выпивка и наркотики были бы хуже? Джею впервые захотелось её ударить. Он сдержался, но у него внутри всё звенело от ярости, как будто по щелчку эмоции включились снова. Как ей пришло в голову именно сейчас снова завести этот бредовый разговор? Лицо матери маячило совсем близко, и он мог видеть её раздувающиеся ноздри, трясущиеся губы и, конечно, глаза — в них должно было читаться возмущение, но Джею на миг показалось, что там затаился страх. — Скажи, это хуже? — повторила мать с истеричными нотками. Он отстранил её и отвернулся. Он не хотел соглашаться, но совершенно не знал, что возразить. Ночью ему опять снилась невыразимо тонкая нить.