Часть 1
7 февраля 2019 г. в 11:00
Ты не сказать, что ласков со своими избранными, ибо они всё же смертны — а ты нет. Впрочем, и в молчание ты с ними не играешь. В бессонной синеве Бездны они — единственные островки чего-то твёрдого и вечного, и даже спустя потерю к ним интереса, спустя века, как испущен был их последний вздох, их имена остаются в твоей памяти.
Но не помнишь своего, и это забытье кричит порой агонией в твоём сознании.
Ты слышишь чей-то ещё крик и обращаешь внимание своё на один из парящих островов. Ты мог бы явиться к нему ещё в тюрьме, но не в этот раз; сейчас он спит на чердаке заброшенного бара, и ты направляешь ему свой зов из Бездны.
Он не произносит твоё имя. В очень многих вечностях он не говорит ни слова — как и в этой.
Ты награждаешь его своей меткой и велишь отыскать тебя, наблюдаешь за его прыжками, переносами, падениями — пока он тебя не находит. Всегда находит, в какой бы вечности оно бы ни происходило.
Корво. Ты передаёшь ему сердце императрицы и зовёшь его дорогим.
Есть вечности, в которых Корво никогда не использует твои дары. Есть вечности, в которых благодаря им он достигает вершины милосердия. И в любых ему положена от тебя награда.
Но в этот раз под его ногтями подсыхает кровь, а с одежды опадают крохи пороха, но он возносит тебе за всё благодарности. Он мало спит, но часто дремлет — в памяти вновь всплывают сломанные кости и выкрашенная в тёмно-алый сталь, что он просыпается в холодном поту, вспоминает о метке и вновь тебя благодарит. Сбрасывает тела в потоки рек, сточных вод и крыс, а после смотрит на собственные руки, размышляя о тебе и твоём понятии доброты.
Пока бьётся его сердце, он будет продолжать нести смерть и благодарить тебя за каждый шаг, что позволено ему сделать.
Его жестокость должна бы тебе уже наскучить. И существуют даже вечности, где так и происходит.
Но в этой ты приходишь к нему в ночь после того, как он дарует Бездне близнецов. Ты опускаешься рядом с ним на матрас, что едва выдерживает вас двоих, и позволяешь ему крепко обнять тебя в его попытках уснуть.
И с осознанием, что ты рядом, его пульс учащается — и ты знаешь, что он любит тебя.
Сон тебе неизвестен, но известно нечто наподобие забвения, что несёт тебя подобно волнам, к странным картинам прошлого: чьи-то руки, что предлагают тебе пищу и ночлег, чьи-то руки, кипятящие воду для твоей ванны, чьи-то руки, что надевают на тебя чудны́е одежды да чудны́е украшения. Ты помнишь, как тебя вели к океану. Помнишь жизнь, в которой мстил за себя пролитой кровью, и жизнь, в которой мстил за себя укрытыми знаниями.
Потеря интереса есть оружие, если знать, как её использовать.
Корво является к тебе, и вновь на его руках кровь, и ты, ловя экстаз под ним, слизываешь алые капли с его пальцев — а ещё открываешь ему каждую причину, по которой Дауд получил твоё внимание, и каждую причину, по которой он его потерял.
Ты говоришь ему, что невинность скучна в той же мере, что и вина, а он изливается в тебя с рыком, что должен означать твои имя.
Должен быть твоим именем.
Пусть ты так и не способен вспомнить собственное, но ты помнишь его, краткое, пятибуквенное, и оно горчящей сладостью отзывается на твоём языке — в то время как сам он тоже отзывается на языке. Корво, Корво, Корво. В каждой вечности он тебя находит.
Знать бы только, как бы заставить его тебя сохранить.
Старый правитель спадает в океан, новый же ныне в безопасности в крепких руках Корво. К ней ты не питаешь ни отголоска зависти. Скоро на неё будут направлены взгляды всей империи, в мире, который не добр ни к девочкам, ни к императрицам, и лишь Корво способен ещё защитить. Ибо корни уже гниют.
Его имя сотрётся со страниц мировой истории — или же навеки останется там. Сорвавшийся с цепи Лорд-Хранитель; поучительная сказочка для разбушевавшихся деток и ещё один повод для недоверия к чужестранцам на землях Гристоля.
Пусть Эмили и занимает дни Корво — но лишь тебе принадлежат его ночи.
Всегда есть угроза нападения, покушения или переворота, а оттого Корво не позволяет себе покоя даже когда боль начинает сжирать его кости, а старость туманит ему взгляд. Новые чудовища вечно таятся в тени или под кроватью, настоящей ли или вымышленной, даже если ныне она много мягче и больше той, что вы разделили в свой первый раз.
Одеяло сжато в твоих пальцах, и ты тянешь ткань — синего, ну разумеется, синего цвета — так, что она укрывает вас с головой. Вы оба теперь спрятаны в темноте.
В этой вечности ты касаешься губами его шрамов и гадаешь, когда вдруг начал скрываться.
Богу не к кому направить молитвы, но когда он засыпает в твоих объятьях и всё слабее и слабее становится его дыхание, ты всё равно пытаешься.
Знаешь, как кончается вечность — но всё равно пытаешься.