***
— Туди это мой псевдоним, если что. Я тут с группой остановился, — объясняется он, поднимаясь по широкой лестнице с изящными деревянными перилами вверх. Они оба смотрятся в таком отеле странно. Как будто зашли случайно. Вокалист вертит на пальце ключи, а потом отпирает дверь в номер. Фишер только уцепился за имя. Смутно знакомое, уже где-то услышанное до этого… Но где? Этого Сал не помнил. И он просто кивает на объяснение Стюарта, не зная, что сказать. Люкс встречает приятной гаммой цветов и запахом свежести. На нескольких креслах разбросаны вещи, показывая, что эта идеальная как картинка журнала комната всё-таки обитаема. — Добро пожаловать. В номере Фишер впервые за всё время, проведённое с новым знакомым, чувствует себя бродяжкой, случайно подобранной под настроение. Паршивое ощущение. Но уходить он не спешил. Тут было намного теплее, чем на улице, где дождь усиливался с каждой минутой. На сегодня передавали грозу к вечеру. Однако чертовка решила настигнуть их сейчас. Салли аккуратно ставит возле кресла чехол с гитарой. Разувается. Ему кажется неприличным ходить по коврам в поношенных кроссовках. Замялся, не зная, куда себя деть. Капюшон всё ещё падал на глаза, не давая рассмотреть интерьер получше. Парень вздохнул, принимая решение, и скинул влажную ткань с головы. Туди же, несмотря на то, что провёл тут всего один день, чувствовал себя как дома. Он слишком много гастролировал, чтобы привыкнуть. Скинул мокрую куртку и ботинки, а потом снял очки. Теперь он был почти уверен, что Салли его узнает. Всё-таки находиться в помещении в очках слишком странно. Выбора нет. Глухой стук раздается тогда, когда Стюарт со вздохом кладёт очки на полку. Пот понимает, что дико нервничает, а его ладони потеют. Одним движением он вытирает их о джинсы и подходит к гостю ближе. — Не стесняйся, устраивайся. Вещи можешь оставить там, где тебе удобно. Может, что-то заказать? — устраиваясь на диване, он откидывает голову и трёт пальцами переносицу, понимая, что боль вернулась. — Прости, я сейчас. Надо таблетки выпить, а то башка болит нещадно. Вокалист буквально сбегает в ванну, чтобы отправить в рот несколько цветных капсул, о составе которых узнавать не возникает желания. Он только знает, что это помогает. Этого достаточно. Протез скрывал все эмоции. Салли смотрел и не верил. Он почти кричал в своей голове. Всё встало на свои места. У Туди не было глаз. Вместо них — чёрная бездна. «Теперь понятно, почему он не среагировал. Он не видит». Парень уставился на закрывшуюся дверь в ванную. Ему было не по себе. Стюарт шёл уверено, ни разу не споткнулся, да и вёл себя как зрячий. На место одной странности Стюарта пришла новая. Беспокойство точило зубы о голову с голубыми хвостиками. Фишер сел на краешек кресла. Влажная толстовка холодила и прилипала к телу. Сожаления одолевали мозг, который пытался судорожно вспомнить, кого же вокалист напоминает. Группа, гастроли, его город, провалы вместо глаз… Все факты смешались в один клубок. — Gorillaz, — невольно озвученная мысль зависла в воздухе. Салли выдохнул сквозь стиснутые зубы. Человек, чей голос ему не давал покоя вот уже как полгода, оказался знаменитостью. Его голос в записи был доступен всегда. «Если бы я раньше догадался… Что было бы?» Риторический вопрос самому себе. Ответ известен — сбежал бы. Не доигрывая песни и не прощаясь. Фишер был рад, что не узнал Туди сразу. Тот не видел его уродства, а значит, можно позволить себе ещё немного насладиться его голосом. Паренёк бросил взгляд на дверь, за которой скрылся музыкант. Минуты тянулись невыносимо долго. Но всякое ожидание рано или поздно заканчивается. Возвращается Стю уже довольный и спокойный, с более мягкой, живой улыбкой на тонких губах. — Так что? — спрашивает он. — Тебе лучше? — застенчиво спросил Салли, снова игнорируя вопрос. Ему ничего не было нужно. Только бы ещё одну песню. Ещё немного побыть там, где не видят его уродства, — Споёшь ещё? Пожалуйста… Первый раскат грома слился со звуком бешено стучащего сердца. Во рту немного горчит от таблеток, поэтому Туди облизывается, проводя языком по дёснам, обводит зубы и собирает горькую слюну и сглатывает её. Понимая, что губы буквально горят от желания поцеловать Салли. Это желание становится сильнее и нарастает, не отпуская его. Но вокалист сдерживается. Салли понимает, что самым неприличным образом залип на губы Стюарта. На его язык, что скользит по дёснам и зубам. На движение кадыка при сглатывании. «Он слеп. Он не узнает, как ты на него смотришь» — убеждал себя паренёк, позволяя ещё немного полюбоваться. Как-то враз Туди перестали портить и бездонные глазницы, и отсутствие передних зубов. Фишер смотрит. Впитывает каждое движение. Глаза, уверенные, как у зрячих. И взгляд дыр на своём лице был почти физически ощутим. — Ничего страшного, не волнуйся. Просто голова болит на смену погоды. Иногда накатывает. Мягко улыбается, упираясь взглядом прямо в глаза напротив. Подходит ближе и кладёт руку на холодную щеку прежде, чем тот успевает отойти или как-либо среагировать, начиная напевать одну из своих песен.— Еverybody’s here with me Got no camera to see Don't think I'm not all in this world The camera won't let me go The verdict doesn't love our soul The digital won't let me go…
Песня льётся, пока Стю неотрывно смотрит в голубые глаза, на которые падает тень от длинных пушистых ресниц. Он отодвигает край протеза снизу, выдыхает последние слова прямо в губы и мягко касается их, даже не целуя. Он ждёт, когда Салли сделает шаг ему навстречу. Салли как кукла. Недвижим и почти без дыхания. Как под гипнозом, не смея двинуться. Только слушать. Не моргать. Как-то заторможенно он ловит тепло на своих губах. «Это неправильно!» — кричит всё, что составляло «я» Салли. А он поддается вперёд. Прижимаясь ближе, в трепетном, почти невесомом поцелуе, своими жёсткими обрывками грубой кожи. Поцелуй сладкий. И дело не в фактическом вкусе, а в ощущениях, что проскальзывали электрическими импульсами от губ по всему телу. Туди специально обводит языком каждый шрам, понимая, что ему нравится ощущать рваные следы старых ран. Это возбуждало, и отрываться не хотелось. Но Салли решил за него. Вокалист лишь облизал губы, хранящие его вкус. Молния. Дробь воды по стеклу. Салли приходит в себя рывком. Отстраняется, вжимаясь в спинку кресла и судорожно поправляя протез, закрывая лицо руками. Бешено стучащее сердце заставляло неметь. Парень силился собрать мысли, сказать, объясниться, сам не зная, что именно нужно сказать, но вместо этого только бессильно открывал рот за гладкой стороной протеза. — Не знаю, насколько многого я прошу… Но ты можешь… снять протез? Вокалист спрашивает ласково, заглядывая в глаза. Они ведь и так близко. Соприкасаются коленями. Пот смотрит сверху вниз, мягко улыбаясь, и проводит пальцами по своим губам, будто не веря, что они только что поцеловались. Член отозвался на это, выделяясь очертаниями на обтягивающих джинсах. Вокалист понимает, что его гость это заметил. Становится безумно стыдно; он понимает, что краснеет, однако пути назад нет. А Салли понял, что попал. Полгода назад он знал лишь голос. Сейчас — слишком много, чтобы жить дальше спокойно. Он прижимал протез к лицу так, как будто её сейчас отберут, выдавив лишь неуверенное: — Зачем? —Я хочу видеть тебя и твои эмоции… У тебя безумно красивые глаза. Ты знал? — Глаз. — Поправил смущённый паренёк и качнул головой. Хотелось оттолкнуть, напугать Туди, чтобы тот дал повод сбежать и вытряхнуть его из головы. Не привязываться к доброму лицу и тёплым пальцам. Ему было почти хорошо, хотя внутри всё стягивалось пружиной. Пустые глазницы гипнотизировали. И они были зрячими. Фишер не понимал, как, но был почти уверен, что Туди всё видит. А его гостя затягивает в тёмную бездну пустых глазниц как безумца, как утопающего. Салли смотрел. На лицо, руки, синие волосы и бугорок на джинсах. Стало трудно дышать. После пары колебаний протез ложится на нервно подрагивающие колени. Взгляда на Стюарта он больше не поднимал, убеждая себя, что ничего страшного не произойдет, что ему не нужно бояться, что нового он ничего не услышит. Салли знает. Он урод. И это ничего не изменит. А Туди всё равно исчезнет. Он для него лишь случайное развлечение. Ведь так? Вокалист сам не совсем понимает, что им движет. Он никогда не чувствовал подобного. И это подкупало. В его сознании возник интерес и к самому Салли, и к тем новым ощущениям. Возможно, после концерта он бы вот так затащил к себе в номер какую-то смазливую фанатку, как это делает Мёдс. Но после этой мысли ему стало тошно. Хотелось видеть только этого странного парнишку. Когда протез был снята, Пот заглянул под чёлку Фишера, рассматривая повреждённое лицо. Кто-то действительно бы назвал это уродством. Но ведь вокалист ненормальный. Ему нравилось. Приподняв аккуратный подбородок пальцами, он коснулся губами щеки, вторую оглаживая ладонью. — Надеюсь, тебе не больно от моих прикосновений? Стюарт чувствует себя неопытным пацаном. Он слишком нервничает. Так не хотелось испугать гостя чем-то. — Я понимаю, почему ты носишь протез… Большинство людей было бы шокировано. Но дело в восприятии… Я думаю, что ты красив. Может быть, ты мне не веришь, хотя… Наверное, в это сложно поверить… Но я совершенно искренен. И после тура я приеду к тебе снова, если ты не против. Фишер боялся пошевелиться, закричать, ударить. И даже больше — не понимал, хочет ли этого. Он отводит взгляд, ищет в себе силы, слушает невероятный голос и взрывается, с силой отпихивая знаменитость. — Я знаю, что я урод. Но мне не нужна жалость от тебя. Салли вскочил. Кинулся к обуви, тщетно пытаясь завязать шнурки. Почему-то хотелось плакать. Он сел у порога на пол, закрывая лицо руками. С одним кроссовком на ноге. — Не знаю, зачем ты хочешь приехать. Но приезжай. Разве я могу запретить? — Салли хмыкнул. Ему нужно было забрать протез, что упал на пол. Но это значило подойти к Стюарту. А это было почти физически больно. Туди оторвался от созерцания такого сексуального, по его мнению, лица. Он понимал, что был слишком резок. Поджал губы, не зная, что сказать. Заметив протез, поднял его, оглаживая пальцами. Интересный материал… Но вокалист лишь отложил его подальше, не позволяя сбежать так просто. — Сал, это не жалость. Я искренне считаю тебя красивым. Просто красота разная. Кому-то нравятся анорексия, кому-то — идеальная журнальная внешность, а кто-то любит гротеск. А кто-то смотрит шире… Как там говорится… Красота в глазах смотрящего. Я понимаю, что окружающие тебе долго вбивали, что из-за того, что ты не подходишь под модные каноны и у тебя не идеально гладкая кожа, то это всё. На этом жизнь закончилась. Но это не так. Ты особенный, непохожий и красивый. Вот многие пугаются, когда я снимаю очки или улыбаюсь. Но ты ведь не считаешь меня уродом — я видел, как ты смотришь. Пот подходил медленно, как хищник к жертве, продолжая говорить. Он просто не хотел спугнуть. Наклонился, поднимая голубоволосого парнишку на руки, не позволяя обуться. Салли казался невесомым даже для не очень сильного физически Стюарта. Сел на край кровати, усаживая Фишера к себе на колени. — Не плачь, пожалуйста… Ты рвёшь мне сердце. Фишер не хотел ничего слышать, но голос Стюарта просачивался под кожу, впитывался в вены и бежал вместе с кровью к сердцу. Он бледнел и краснел от слов. От простых, мать их, слов ему становилось труднее дышать. И он упустил момент. Оказался схвачен. Обессиливший от внутренней борьбы. Незавязанный кроссовок с тихим звуком повержённой шахматной фигуры соскользнул с ноги и упал. Салли чувствовал себя куклой с неподъёмными конечностями и пустыми внутренностями. Руки безвольно опустились. Он сидел на коленях Туди и дрожал. Не то от сырости толстовки, не то от собственных, спутавшихся в клубок, нервов. Голубые глаза взглянули в чёрные провалы личного ада. Казалось, в комнате стало темнее. Гроза за окном тише. А стук чужого сердца почти оглушал. Туди мягко улыбнулся, поглаживая Салли по щеке. Смахнул большим пальцем скатившуюся слезу, не отрываясь от голубых глаз. Теперь он был уверен, какой из них настоящий — правый даже не покраснел. Пользуясь моментом, он стянул мокрую кофту, обнажая хрупкое тело с бледной кожей. Салли поднял руки, помогая выпутать себя из толстовки. Нервная дрожь била всё сильнее. В такт каплям дождя, в унисон словам Туди. Заставляя прижиматься ближе, цепляться пальцами за тепло чужого тела, в тщетных попытках успокоиться и сдержать эмоции. — Я бы не делал этого, если бы вопрос был в жалости. Ты это знаешь. Жалость не рождает такого отчаянного желания. Я так ждал… Когда мы с группой поедем обратно. Надеялся снова тебя увидеть. Специально пришёл на то место. Боялся, что забуду, где это… Или что тебя не будет. Стю исследовал горячими губами открывшееся пространство. Исцеловывал изящную шею, мягко прикусывал кожу и вылизывал. Искал чувствительные точки и пользовался ими. Руками скользил по спине, не позволяя отстранится, а только наслаждался ощущениями. Салли запрокидывал голову, жмурился и подставлялся под ласковые согревающие губы. Из груди рвался хриплый стон и рваный шепот на ухо: — Мне не нужна жалость, — повторял парень, — Но твой чёртов безупречный, шикарный голос… Почему он меня преследовал эти полгода? Фишер понимал. Происходящее было неправильным. Запретным. Безумным. Он чувствовал себя больше чем обнажённым без протеза. Более беззащитным и слишком безрассудным. Он тянется к своему протезу, плавясь изнутри. А чёрные провалы глазниц как будто обещают рай. Салли почти готов сдаться на их милость. Туди жадно ловит стон, старается услышать каждый вздох. Музыканта, и без того тяжело соображающего, ведёт окончательно от признания Сала. Он перехватывает тонкие запястья и валит парня на постель. Держит его запястья одной рукой, а другой оглаживает те места, где только может достать. Прижимается со спины к изящному телу, хрипло шепча между влажными звуками поцелуев. — Значит, голос? Хм… Тогда я ни на минуту не замолчу. Мне нравится говорить и есть что тебе рассказать. Или мне спеть? Интересная идея, однако… Я с удовольствием исполню что-нибудь обжигающе пошлое. Чтобы ты никогда не забыл сегодняшнюю ночь. Стю двигает бёдрами, прижимаясь к аккуратной заднице пахом. Так, чтобы Фишер чувствовал горячую, возбуждённую плоть через тонкую джинсовую ткань. Продолжая ласку, вокалист проводит ладонью по плоскому животу, расстёгивая пуговицу и ширинку чужих штанов и ныряет внутрь. Вытаскивает такой же твёрдый, истекающий член, как и его собственный. Размазывает смазку по головке большим пальцем и плавно надрачивает. Салли слышит и не слушает. Он растекается податливой глиной от каждого слова, что вибрацией отдавались по коже и оседали в грудной клетке. Плавится от жара и внутри, и снаружи. И понимает. Он уже давно пропал. Когда пошёл за Туди, когда не смог сбежать. — Пой. Говори. Что угодно. Прошу… — собственный шёпот бил по барабанным перепонкам. Фишер отворачивался, прятал лицо и выгибался в руках Стюарта, пытаясь прикоснуться, потереться об него. Он уже не различал, где чьё дыхание. И ему было почти плевать, что с ним сделают. — Или я могу помолчать, пока буду отсасывать тебе. Мой рот, знаешь ли, не только петь охуенно умеет… Салли сам подписал себе смертный приговор. Но это было неважно. Как и затекающие руки. И даже удовольствие было лишь приятным дополнением к звучанию тембра, который прочно засел у него в голове. — Нет. Не молчи. Прошу… Фишер сбился. Ему было невыносимо признаваться. И молчание давалось с трудом, прерываясь хриплым дыханием и глухим «Чёёрт…». Он жалел, что не попросил налить Туди себе чего-то алкогольного. Тогда всё можно было бы списать на опьянение. Салли был до одури честным с собой. Он уже был пьян одним вокалистом и его голосом. Туди отрывается лишь на секунду, чтобы стянуть и свою кофту, прижаться грудью с тяжело бьющимся сердцем к узкой, будто женской спине. Он знает, что так можно почувствовать вибрацию, исходящую от его голоса. И пользуется этим, специально понижает тон, чтобы Салли потерял крышу окончательно. И, следуя просьбе, он не замолкает, прерываясь лишь на нежные поцелуи. Он рассказывает, как хочет Фишера; даже напевает что-то. Крышу сорвало ураганом и унесло в далёкую страну Оз. Салли казалось, что именно так всё и выглядит. Его безвольной тряпкой метает в вихре желанного голоса. Он мычит и облизывает пальцы в своём рту, доставая языком ладони. Ему не хотелось думать. Лишь чувствовать прикосновения губ. Ловить звуки, впитывая их. Запоминая. Боясь. Фишер не верил в ещё одну встречу. Подавался навстречу ласкающим рукам, мечтая продлить мгновения, запечатлеть в памяти всё — от прикосновений до запахов. Он забывает даже своё имя. Вздрагивает всем телом. Выгибается и насаживается на пальцы. Одна рука вокалиста оказывается под шеей любовника так, чтобы ему было удобно лежать на боку. Длинные пальцы бесстыдно проникают в податливый рот, трахают его и оглаживают нежный, юркий язык. Скверная замена поцелую… Но Стю безумно нравится слышать эти похабные, мокрые звуки. Как и чувствовать ласки. С детства у Пота были очень чувствительные ладони. И сейчас эта особенность нравилась ему, как никогда раньше. Вторая рука действовала куда активнее. Джинсы Салли были уже стянуты до бедёр вместе с нижним бельём, а вокалист гладил аккуратные ягодицы, смазывая их собственной слюной и смазкой с члена Салли. Вскоре, пользуясь степенью возбуждения, музыкант начинает растягивать кольцо мышц, сгорая от желания трахнуть парня под ним — собственный член уже болезненно ноет. О чём он и сообщает, заранее предупреждая о возможной боли и извиняясь за неё. Салли плевать на боль. Он даже не против. Так лучше запомнится. Только бы Стюарт больше не медлил. Паренёк зовет его по имени. Хрипло. Тихо. Почти умоляет войти или вырвать странный часовой механизм из его груди, где раньше было сердце, а теперь — взрывчатка. — Туди. Имя-стон. Фишер попал по-крупному. И как бы не навсегда. Ветер бился в окно, бесстыдно подсматривая. За ним — сырость и одиночество обыденной жизни. Но здесь — Туди. И это главный фактор его небольшого рая. От того, как Сал простонал его имя, у Туди свело низ живота. Желание стало совсем невыносимым; думать о чём-то кроме тугой задницы, обхватывающей его пальцы, было искренне сложно. Разве что о стонах, что проникали в сознание и отпечатывались там. Вокалист выдохнул с облегчением, расстегнув ширинку своих джинс, тем самым умаляя приятную боль. Оттянул резинку нижнего белья, выпуская член полностью. Взял его за основание, проводя горячей рубиновой головкой между идеальных, по его мнению, бледных ягодиц и плавно толкнулся, заполняя тугую дырочку. Аккуратно вошёл полностью, прижимаясь яйцами и замер, позволяя привыкнуть. — Сал… В тебе так жарко. Чертовски охуенно. Ты меня так сжимаешь… Стюарт немного переместился, целуя шею и плечи любовника, отвлекая от боли. Обхватил ладонью его член, начиная постепенно двигаться — нежно и плавно, даже бережно. В такой позе это было особенно удобно, а головка каждый раз упиралась в простату. Стон. Салли чувствовал, как непроизвольно вздрогнул, как поджались пальцы на ногах, как сбилось отрывистое хриплое дыхание. Он почти не чувствовал, как слеза скатилась по изуродованной щеке. Ему было хорошо. В странном, болезненном удовольствии от члена в заднице и голоса над ухом. Фишеру казалось, что он, должно быть, весь в ожогах от поцелуев Стюарта. Кожа горела. И это оказалось совсем не больно. Внизу живота сладко тянуло. Паренёк не знал, куда себя девать, толкаясь бёдрами то в ласкающую руку, то насаживаясь на орган вокалиста. — Какое-то странное чувство… Туди, — как в бреду, тихо бормотал Салли. Его внутренняя пружина сжалась до цветных пятен и вот-вот должна была распрямиться. Стоны становились тише и более хриплыми. Фишер впился короткими неровными ногтями в свою ладонь правой руки в надежде продлить момент единения с личным наркотиком… Оргазменная судорога нервными импульсами прошлась по всему телу. Салли дрожал, как будто в лихорадке, и мутным взглядом смотрел на сперму в руке Туди, с трудом осознавая, что это его. Туди понимал, что надолго его не хватит. Слишком уж он был возбуждён. Как будто был оголённым нервом. Он вообще не верил, что его можно довести до такого состояния. Но, как показала практика, вполне. Это было безумно. Несколько глубоких, таких же мучительно медленных толчков, и он кончает внутри пульсирующей задницы. Вытирает сперму Салли о покрывало и плавно покидает дырочку. Но возбуждение никуда не уходит. Он всё так же на грани; шепчет в исступлении разные нежности и переворачивает любовника на спину. — Хочу видеть твоё лицо, когда ты будешь кончать второй раз… — просит он, нависая над Фишером. Нежно поправляет растрепавшиеся волосы и закидывает стройные ноги себе на плечи. Подкладывает подушку под поясницу, чтобы их бёдра были на одном уровне, и входит снова — уже не так осторожно. Наклоняется к лицу Сала, вылизывая шрамы и целуя порванные губы. Мир перевернулся для Салли, заставляя распахнуть глаза и утонуть в сумраке комнаты. В ушах все ещё слышался бешеный стук сердца. Раскат грома. Фишер его уже ненавидит. Он глушит любимый голос, перекрывая его грохотом, как будто небо решило упасть прямо сейчас на землю. Молния. Она освещает лицо Туди. Салли тянется к нему пальцами. Обводит скулы и губы, проводит ниже по шее и чувствует, как там бьётся жилка в странном темпе Allegro. Он всё ещё послушная кукла — делай, что пожелаешь, только не переставай давать очередную дозу. Его голос как наркотик. Фишер заполнен до отказа Стюартом и собственными чувствами. Он почти готов простить себя за уродство. Однако лицо, которое он тщетно пытается скрыть ладошками, всё равно отворачивается от поцелуев: — Не хочу, чтобы ты запомнил моё обезображенное лицо. Голос Салли дрожит, в горле саднит, но он уверен — так правильно. Двигает бёдрами, невольно улыбаясь кусками огрубевшей кожи, что почти вечность назад были ртом. — А я хочу. Ты мой личный вид совершенства, Салли. Туди отводит ладони от покрытого шрамами лица, хватает хрупкие запястья одной рукой и прижимает к подушке так, чтобы любовник не смел прятаться от него. Вторая рука мягко поддерживала поясницу, заставляя сильнее прогибаться. Стюарт смотрел в голубые глаза своими чёрными дырами, как будто гипнотизируя, не позволяя отвернуться. В этот раз он не хотел заканчивать всё быстро; наоборот, хотелось растянуть удовольствие. — Смотри на меня. Не отводи взгляд. Салли подчинялся. Он не знал, как можно сопротивляться голосу Туди, как можно вынырнуть из бездны провалов глаз, перестать изучать каждую черту лицу, запоминая. Поток нежностей прерывался только для очередного поцелуя, сопровождающегося влажными звуками. Казалось, большая комната насквозь пропахла запахами их тел. «Интересно, почему они такие? Как он видит?» — отстранённые мысли витали почти отдельно от головы с растрепавшимися голубыми волосами и исчезали, отпугнутые поцелуями, стонами и соприкосновениями юного тела с телом любовника. Фишер сгорал от желания, сходил с ума и сам тянулся за поцелуем. Помня, что это лишь вторая по счёту случайная встреча со Стюартом и не признавая этого факта одновременно. Как будто и не прошло полгода с первой встречи. Как будто они не только сегодня нормально познакомились. Как будто не Gorillaz завтра уедут. Как будто не он останется разбитым жить одной надеждой… — Подозреваю, ты можешь кончить только от моего голоса. Когда-нибудь мы так поиграем, — хрипло сказал Туди, проводя языком по шее Салли, оставляя отпечатки зубов и яркие засосы. Следы эти сойдут не скоро. Это тешило самолюбие. Все шрамы на лице любовника были вылизаны и зацелованы. Как и то, что осталось от губ. — Могу… — Фишер не сомневался в своём ответе ни секунды. Он подставлялся под терзающий его рот, не чувствуя боли от укусов и засосов. Почти забыв стыд за своё уродство. Выхватывая кусочки реальности случайно и лишь мельком. Мгновение вспышки света, что осветило лицо Туди. И снова бесконечный мрак двух пропастей, что изучают его лицо. Салли не кукла. Он помешанный идиот. И он был счастлив. Стюарт чувствовал себя конченным извращенцем. Он потерял счёт времени, наслаждаясь телом под собой. Фишер изгибался и стонал так, что у Стю темнело перед глазами. Это было идеально. Представить что-то более совершенное он не мог, да и не хотел. Ему нравился Салли именно таким, какой он есть. Ладонь вокалиста на члене любовника двигалась в общем ритме, который оба музыканта хорошо чувствовали. Лучшего партнёра для себя парень просто представить не мог. Прикусив хрупкое на вид плечо, Туди кончил, сразу же зализывая раны. Утомлённо лёг рядом, только сейчас почувствовав, насколько сильно устал. Тело подрагивало от пережитого оргазма, что до сих пор расползался цветными пятнами перед глазами. Передохнув чуть-чуть, он скинул одежду и с себя, и с Сала, заворачиваясь в тёплое одеяло и прижимая парнишку к себе, боясь отпустить. Салли не помнил, когда кончил. Дыша одним мгновением, теряются все пространственно-временные рамки. Голова была пуста и легка. Парень с искалеченным лицом целиком превратился в одну концентрированную точку удовольствия, что прижималась к телу Стюарта. Фишер чувствовал себя листом в луже без прошлого и будущего. И так же просто существовал, сознанием покачиваясь на невидимых волнах, улавливая рядом с собой едва заметную дрожь, вслушиваясь в стук сердца рядом. — Спи, моё совершенство. — хрипло сказал музыкант, закрывая глаза и засыпая, уткнувшись в макушку Сала. Салли подчинялся ласковому голосу Туди. Закрыл глаза. Страх протянул свои дымчатые руки и обнял со спины, будоражил душу картинами будущего, не давая спокойно уснуть, заставляя провалиться в марево тревожного сна, ожидая утра в объятиях любовника.***
Просыпаться не хотелось совершенно. Туди чувствовал рядом тепло чужого тела, ставшего таким близким буквально за две встречи. Это казалось невозможным, но таким прекрасным. Впервые утро было приятным. Без мигрени. Была только приятная лёгкость и вдохновение. Вокалист вылез из объятий одеяла аккуратно, чтобы ни в коем случае не разбудить любовника. Натянул свои джинсы и футболку, перестав сверкать голым худощавым задом и ушёл в ресторан. Салли проснулся рывком. Съёжился под одеялом, боясь открыть глаза. Рядом никого не было. Он слушал тишину. Некому было его гнать; паренёк просто дышал, смаргивая невольные слёзы. Он чувствовал запах Стюарта и тепло простыни, где тот, очевидно, недавно лежал. Казалось бы, чего рыдать… и парень затих. Погрузился в странное оцепенение, как будто в ожидании неминуемого. И даже умудрился снова задремать.***
Пот вернулся уже с завтраком и маленьким сюрпризом для Салли, что был под тарелкой и покрасневшей скулой. Напороться на Мёдса с утра — плохая примета. Басист был зол, и счастливая морда Пота его невероятно раздражала. Поставив поднос на столик, вокалист разбудил любовника мягким поцелуем, зарываясь пальцами в такие мягкие, окончательно запутавшиеся, волосы. — Проснись и пой. У меня скоро прогонка концерта; через час, если быть точным. И я тебе завтрак принёс. Второе пробуждение оказалось намного слаще. Фишер прижался, цепляясь за спину вокалиста и целуя в ответ везде, где мог достать, пока не услышал его слов. Он натянуто улыбнулся, понимая, что его время вышло. — С-спасибо… Не нужно было… Спасибо. — хрипло выдохнул Фишер, находя взглядом протез, выскальзывая из-под одеяла и быстро одеваясь. Ему бы в душ сначала, но желание испариться было сильнее. Он нацепил протез, пряча за ним свой страх и обречённое понимание конца. Салли замечает след от удара на скуле Туди, и внутри всё переворачивается. Вопрос душит его и жжёт язык. Туди удивила реакция Салли; он так и остался стоять с приподнятыми бровями. Наверное, только теперь он понял, насколько сильно парнишке вбили в голову то, что он урод. Это рвало сердце. Он очень хотел изменить отношение Сала к себе. Больше не видеть затравленный взгляд. Эти голубые глаза были слишком красивыми для такого. — Так, стоп. Видимо всё, что я вчера говорил, ты пропустил мимо ушей. Садись завтракать и послушай меня. Нам стоит поговорить. Честно признаюсь, я представлял себе это утро иначе. — Стю выдохнул, потерев переносицу и сел на диван, что скрипнул под ним. Кивнул головой на место напротив себя. Салли замер. Сглотнул. Послушно сел напротив Туди, взглядом шаря по углам в поисках второго носка. Он комкал край просохшей за ночь толстовки, сдерживая порыв притронуться к краснеющей скуле. Живот сводило от беспокойства. — Сал, я не шутил. Это не временное увлечение. Там, под тарелкой, билет на концерт и пропуск за кулисы. Я хотел сюрприз сделать. Я надеюсь, ты не сбежишь, как в первую нашу встречу. Потому что я буду искать твою макушку в толпе, и петь только для тебя, и — чёрт возьми! — я скажу это со сцены, и мне будет жаль, если ты этого не услышишь. Фишер слушает, мысленно обзывает себя болваном и сдерживает слёзы. Ему откровенно стыдно за себя. А сердце билось слишком громко о рёбра. Стюарт говорил. Спокойно, собранно и серьёзно — и Салли верил каждому слову, краснея до кончиков ушей. — Я действительно приеду к тебе, как только тур закончится. Сейчас у меня контракт и я просто не могу остаться здесь, как бы не хотел. Я бы тебя и на прогонку концерта взял, и вообще от себя не отпускал бы… Но Мёдс звереет, когда я счастлив. И если за себя мне не страшно, то за тебя очень. — Прости. — срывающийся шёпот застаяляет Фишера чувствовать себя глупым ребёнком. Он всё ещё не понимает этого чудака, нашедшего что-то в нескладном подростке. Но и терять выпавший шанс не желает. — Не извиняйся. Я понимаю тебя. Салли собирает волю в кулак. Встаёт. Делает шаг к Стюарту, спотыкается и неловко падает. Ему ужасно стыдно за себя, и оттого он говорит совсем не те слова. Туди был предельно серьёзен и нервно тёр ладони, продолжая смотреть в прекрасные голубые глаза. Хотелось закинуться своими таблетками, чтобы можно было сказать всё это спокойно. Он еле находил силы, чтобы держать себя в руках. Когда Салли падает, Пот реагирует мгновенно; подхватывает невесомое тело, усаживая себе на колени. Берёт за руку и целует каждый палец. — Это… Мёдс тебя ударил? Совсем не то. Фишер растерян. Ему бы сказать, что он всё понимает, и вообще не смел надеяться ни на что. Что Стюарту не стоит за него беспокоиться. И главное — он готов ждать. Не зная, сколько и как будет жить в этот период. Салли готов даже каждый день приходить на то самое место, где они встретились впервые. Но он по-глупому проглатывает эти слова. — Да… Я когда за завтраком шёл, встретил его в коридоре. Не переживай. Он всегда такой… Просто у него нет ничего. Он не умеет любить. Его можно только пожалеть, — вокалист отодвинул пальцами край протеза, целуя мягко и бережно. Старается передать свои чувства. Целуя тонкие губы, Фишер чувствовал, как впервые ему мешает протез. Поэтому он снимает его, чувствуя себя предельно смущённым. — Я уезжаю только утром, и хотел бы всё оставшееся время пробыть с тобой. Не сбежишь? Ларри наверняка успел настрочить несколько сообщений пропавшему Салли. Но тот не хотел отвлекаться и искать телефон, отрываться от Туди и слезать с его костлявых, но от того не менее уютных коленей. Хотелось продлить мгновения близости. Секунды радости. Все остальное подождёт. — Не сбегу.***
Полгода назад была обычная весна, и именно тогда он подцепил зависимость от чужого голоса. Но на осознание этого у него ушло шесть месяцев и одна ночь со Стюартом. И меньше, чем за час, Салли понял — это неизлечимо.