Лихорадка

Не скажу, чтобы эта ночь разительно отличалась от всех предыдущих. Едва господин уснул, я спустился вниз, чтобы отдать распоряжения по поводу его завтрашнего облачения. Уходил, а мое нутро оставалось там, рядом с измученным бессонницей графом. Аллах свидетель, я ни на минуту не оставляю хозяина, но порой смотреть на его страдания невыносимо. Когда под прекрасными черными глазами появляются круги еще более насыщенного оттенка, мне хочется умереть. День и ночь слились воедино, в жаркую морозную лихорадку. Моя странная любовь анчаровым ядовитым канатом связала меня с хозяином. И с тех пор эти тонкие черты и горящие глаза снятся мне в самых сладостных кошмарах, где-то ли я спасаю его, то ли он убивает меня. Ступеньки, еще… Странно, граф предпочитает передавать приказы, касающиеся его лично, через меня. Благодаря такому положению вещей мой авторитет быстро вырос, и теперь все повиновались мне почти с той же молниеносный скоростью, что и его сиятельству. Просматриваю уже одеванное. По давней привычке зарываюсь носом в тонкий шелк рубашки. Одета она была всего на час, но тонкий аромат графа такой сильный. Тяжело дышать. Духи, я выбирал их сам, пока не лишился чувств в парфюмерном отделе. Мне тогда подарили улыбку и прикосновение к щеке. Я не удержался и страстно поцеловал хрупкую ладонь. Смутились мы оба. Граф вдруг содрогнулся и вырвал руку, отворачиваясь. Я помню, как он подался сначала на ласку, а потом испуганно отшатнулся… Достаточно, Аллах, прекрати мучения раба, уже не твоего. Забери эти глупые нечестивые мысли… Вот этот набор подойдет: светло-сиреневый плащ в пол и рубашка со свободными брюками цвета слоновой кости. Как тихо в замке. Слишком долго ничего не слышно, ведь только вчера… Крик… Ужасный, отчаянный вопль. Внутри словно змей скользнул кусок льда… Мой господин… Я не помню, как взлетел на второй этаж. Да. Графу вновь стало дурно. Он словно в агонии порывисто приподнялся на локтях над постелью и, оббежав комнату полубезумным взглядом, откинулся обратно на подушки. Слава Мухаммеду, я оказался достаточно быстр. Скорее интуитивно ощутив присутствие своего верного раба, граф в отчаянье протянул из тьмы полога ко мне свои бледные, призрачные в свете луны руки. Я присел на колени у ложа и взял ледяные кисти в свои горячие ладони, немного сжимая и даря тепло. Господин придвинулся ко мне. Он весь дрожал как в тропической лихорадке. Кружево волос укрывало от меня часть лица, но я мог набросать его каплями росы на песке пустыни с закрытыми глазами, не упустив ни одной детали. Думаю, что моя свобода и речь стоили не много: всего лишь два сверкающих черных оникса, смотрящих сейчас с такой неподдельной детской верой на меня. — Али… Я только крепче сжал зубы. Этот голос мог принадлежать инкубу, такой бархатистой живой тональностью он разливался под неверным светом Селены. — Али, мне так холодно… Помоги… Мольба, дрожащая, страстная. Я опрометью бросился к шкафам, охапками доставая одеяла. Но в какой-то момент осознал: в своих правах сейчас жаркий август. Обернулся, роняя материю из рук. По ключицам и груди хозяина стекал лихорадочный пот. Глаза закрыты, длинные ресницы бросают на щеки тень, сквозь плотно сомкнутые губы рвется тугой стон. Откинувшись назад, граф запустил руки в волосы и весь выгнулся на подушках. Ему было плохо, а мне хуже. Я не мог оторвать грязного алчущего взгляда от разведенных стройных ног. Тонкая батистовая сорочка доходила хозяину до середины бедра и совсем ничего не скрывала. Выбирал я, представляя, как ткань будет ласкать жемчужную кожу, сползая по ней… Очень часто в гареме султана я видел прекрасных наложников, но никого не мог возжелать с такой силой. Аллах, за что ты наказываешь меня?! — Али, Али, Али… Он зовет меня, этот искуситель, протягивает руки, прикусывает губы, смотрит так томно… Нет, великий Мухаммед, о чем я думаю? Ведь мой господин просит о помощи! Все встает на свои места. Взгляд мученический, руки холодные, губы изранены в кровь… Но переступить черту? Заключить в объятья? К тому же видит Аллах, граф не столь невинен, чтобы я мог сейчас же сделать это, не боясь вызвать страстного пыла в ответ на свой пожар любви. — Али, прошу! Всего лишь немного тепла… — уже тускнеющим, шелестящим шепотом доносится до меня. Но сказать ничего не могу. И ответить никак! Я только беспомощно смотрю в зловеще сверкающие глаза, стараясь взглядом передать все чувства, которые испытываю. Нет! Как и ожидалось, не получив отклика, граф впадает в исступленную истерику: — Ничьи руки никогда не обнимут меня! Я — чудовище! Я схожу с ума! О, почему, почему, Господи?! — и он разразился злыми слезами, обхватив себя руками и катаясь по постели. Никогда не думал, что пожелаю продать душу за возможность сказать хоть слово. Всего одно! Люблю! Аллах, умертви мою плоть, но дай дар убеждения душе! Каждый всхлип безжалостно рвет мою израненную душу на части. От невозможности высказаться я мечусь по комнате как безумный, а затем просто падаю ниц пред ложем своей любви, подвывая от боли. Какой ужасный звук… Напугал? Я напугал господина. Приподнявшись, он смотрит, как раб разбивает лоб о край дубовой кровати. Дашь мне умереть? Благодарю! — Али… Али, перестань! Молю, прекрати! Поднимаю глаза. Боли нет. Хотя по лбу катится капля крови, которую граф ловит на кончик своих пальцев. — Так любишь? Ты любишь меня, мой Али? Правда? — растроганно шепчет, поглаживая меня по щекам. Да-да, Аллах свидетель, я только твой! Проси, чего хочешь… — Почему тогда не отвечаешь на мои мольбы? Молчу. А что делать? Красноречиво смотрю. Наконец, я понят. К счастью или нет?.. Глаза графа чуть увеличиваются. Он внимательно смотрит на меня. И тут… — Мне по-прежнему холодно… Али, будь мне верен до конца, молю подари горячей частички своей любви… Она согреет меня… Мой Али, сегодня только ты можешь мне помочь… — он повторяет это как бред, скороговорку, заклинание, перемещаясь на край постели и властно сверху вниз прижимаясь ко мне. Я не мог такого предугадать. — Мой… Али. помоги, спаси, прошу… — наши губы встретились. Я обнял гибкую талию и нежил поцелуем хозяйские губы, такие доступные, такие сладкие. Едва мы отстранялись в поисках кислорода, граф продолжал неистово, порой неразборчиво что-то шептать. Я было встревожился, боясь серьезного бреда и болезни, но потом прислушался, ловя горячие обрывки: — Так давно никто не дарил мне ласки… Али, не отпускай, не отдавай меня моим кошмарам… спаси… Это всего лишь выражение чувств. Сильных, глубоких. Вкус молочно-белой кожи господина для меня хуже опиума. Мне не хватит жизни, чтобы исследовать любимое тело… Ниже, ниже, ниже… — Оооо… Через пару минут господин обмяк в моих объятьях. Я старался доставить как можно больше наслаждения. Спит? Какой же прекрасный… не могу остаться с тобой, любовь моя. Если Аллах решил подарить мне наслаждение ублажить тебя, то это предел моих мечтаний. Ночь — слишком дорогой подарок, я не могу его принять сейчас. — Али? Зачем ты уходишь? — догоняет меня испуганный шепот, — Тебе противно находиться рядом со мной? Возвращаюсь и снова целомудренно беру твои руки в свои, словно и не было порочного наслаждения близостью. Смотришь так зачем? Нет, нет, господин, но ты будешь жалеть потом… — Останься, останься, останься, со мной, слышишь? — судорожный бред… Любимый, правда, так хочешь этого? Спрашиваю разрешения взглядом и, мгновенно скинув бурнус, прижимаю к обнаженной груди твое хрупкое, сильное тело. Зарываюсь носом в волосы. Божественно… ммм… Аллах, твои подарки еще никогда не были столь чудесными. Ночь укрыла страстное действо от целого мира. Даже луна стыдливо скрылась за облаками. Мне удалось согреть господина. Нам было жарко до одури, до потери сознания, контроля и разума… И пусть утром непроницаемо холодный обсидиан глаз снова будет пытать несчастного Али своей сдержанностью и высокомерием, но сейчас целый мир пал пред силой моей любви.