Москва, СССР. Декабрь 1987
Обе сверхдержавы переступают порог огромного дома. Для одного этот особняк является родным, для второго — незнакомым и слегка пугающим. США никогда здесь не был, поэтому сразу растерялся и доверился хозяину вести себя по прохладным и длинным коридорам. Проходя в гостиную, он видит пару-тройку маленьких стран: кричащих, спорящих, смеющихся. Некоторые из них, заметив отца, подбегают к нему и начинают друг на друга жаловаться, умоляя родителя наказать то пятого, то десятого. Тот в ответ смеётся и пытается их утихомирить, но на деле выходит только хуже, и дети рассыпаются по разным комнатам. Российская СФСР сидит за высоким столом на трёхногой табуретке с неподструганными карандашами в руках, которые давно пора заточить. Он старается раскрасить ими самостоятельно нарисованный рисунок в виде трёх полос: нижние две мальчик уже покрасил, но верхнюю, из-за неисправных карандашей, решил оставить белой. Юнец задумчиво вертит их пальцами, словно даже не видя двух взрослых стран, и вдруг сминает тетрадный лист бумаги. Америка осматривается по сторонам. Несмотря на всю внушительность этого помещения, оно выглядит износившимся, прожившим свою жизнь, навевающим уныние. Он так и не знает, зачем он тут, но явно, что дела у Союза резко пошли на спад. — Папа, кто это? СССР вздрагивает и опускает взгляд на источник звука. Низенькая Белорусская республика дёргает тонкими ручонками подол отцовского пальто. Девочка одета в длинную до пола блёклую выцветшую сорочку и недоверчиво оглядывается на западную страну. Юноша вынужденно улыбается и неуверенно машет ей рукой, и она боязливо отворачивается от него. — Это Америка, — на русском отвечает отец и садится на корточки. — Я вам часто о нём рассказывал. — У него глаза страшные. РСФСР демонстративно фыркает и скрывается в соседней комнате, уволакивая за собой младшую сестру, оставляя гостиную в распоряжение взрослых. — Ты теряешь среди них авторитет, — выговаривает США, глядя мальчику вслед, — они уже начинают зубы показывать, особенно старший. — Ты так думаешь? — грустно вздыхает Совет. — Это видно. Так зачем ты меня вызвал? Американец принимается обходить зал, стуча каблуками по скрипящему деревянному полу, выглядывает в окно, ступает на ковёр около пары кресел вдоль стены. Тут Союз не спеша подходит к нему, отчаянно кладёт свои трясущиеся ладони на его плечи и склоняет голову. — Ты должен мне помочь, — шепчет он. — Я этого больше не вынесу. Тёмные очки скрывают от его глаз непонимание во взгляде Америки. Он боится, что Совет от бессилия вдруг ненароком рухнет на пол, ища в нём опору, и поэтому юноша усаживает его за стол на ближайший стул. — Эта гласность! — со злости шипит русский и хлопает рукою по поверхности стола. — Из-за неё мне пришлось рассказать им всё, как было на самом деле. А Горбачёв делает, что ему только вздумается. — Если бы не он, я бы сейчас вряд ли находился с тобой, у тебя в доме, — сбоку хмыкает США. — Хотя мне здесь очень неуютно. — Америка, прошу, — СССР вцепляется в его предплечье и с силой сжимает, будто это его последняя надежда. На глаза наворачиваются слёзы. — Помоги мне... Мне с каждым днём всё хуже и хуже. — Что? — брезгливо пищит сверхдержава, норовясь вырваться из чужой стальной хватки. — Зачем мне это нужно? Между нами Холодная война, забыл? Радуйся, что я вообще тут появился. Внезапно в гостиную забегает заплаканная Украинская ССР и прячется за отца. — Папа, Казахстан брызгает водой из какой-то цветной штуки! При ребёнке американец кардинально меняется, будто запирает свою гордость на тысячу замков, выбрасывая ключи. Он оседает, затихает. Союз что-то говорит дочери на родном языке, и Америка считает это даже славным. — Продержись ещё немного, Совет, я что-нибудь придумаю, — вдруг раздаётся над ухом, и США опустошённо покидает дом.Москва, СССР. Декабрь 1991
СССР неосторожно задевает пустую стеклянную бутылку, и та летит на пол, впоследствии звонко разбиваясь. Это привлекает внимание республик, но Союз не в силах услышать их мольбы. Он почти что лежит на столе и старается поднести очередную рюмку к губам, из-за дрожи проливая чуть ли не половину. Он разбит; внешне и внутренне. Безнадёжность отражается в его пустых серых глазах, а на лице ничего, кроме подавленности. В доме царит холод и беспорядок. Прибалтийские республики, не вытерпев этого кошмара, сбежали одними из первых. Совет умолял их остаться, но всё тщетно. Что за существо породил его президент, которое разъедает его изнутри, ломает физически и парализует морально? — Папа! — выкрикивает Российская СФСР и толкает пока ещё трезвого отца. — Украина третий день не встаёт с кровати! Но вместо того, чтобы пойти попроведовать дочь, он устало плетётся к телефону, поднимает красную трубку и набирает номер, прокручивая диск. Страна тяжело опирается на тумбочку, как внезапно слышит высокий радостный голос. — Что случилось, Совет? — беззаботно спрашивает сверхдержава на другом конце провода. — Приезжай... ты нужен мне. — Кому ты звонишь? Иди спать, — юнец тянет родителя за руку, но вскоре сдаётся, когда тот вновь усаживается за стол, открывая новую бутылку. И так всё утро. США заявляется поздним вечером, и его сразу встречает уже знакомая ему девочка. Белорусская республика просит юношу о помощи, что-то лопочет на своём языке, плачет. Америка срывается с места, залетает в гостиную и замечает Союза. Вид его ужасен. Это уже не та великая сверхдержава, отважившаяся мериться с ним кулаками. Это жалкое подобие страны в предсмертной агонии. Вокруг него множество пустых или разбитых бутылок, но приблизившись к нему, американец видит не только это. Видит кровь на столе и истерзанные руки. СССР поднимает на него полный боли, измученный взгляд. — Ты что здесь устроил? — приглушённо вопрошает США, дабы не напугать собравшихся в зале детей. Не добившись ответа, он сметает всё со стола, заставляет Совета сесть в вертикальное положение и неожиданно начинает звать всех оставшихся республик. Более скептически к этому отнёсся РСФСР, но и он выглядывает из своей комнаты. На глазах ребят Америка высыпает из большого пакета конфеты, и те рассыпаются по всему столу, вызывая восторженные вздохи стран. Они неуверенно подходят ближе, некоторые даже не достают до этой сладкой кучи, и тогда юноша помогает каждому дотянуться до столь незнакомого лакомства. — Смотрите, это не похоже на те деревянные ириски в шкафу, — смеётся Молдавия, показывая всем карамельную палочку. Союз стыдливо опускает глаза и смотрит на свои пораненные руки. США же ни слова не понимает, что кричат ему эти оживлённые дети, но всё равно улыбается им. И его улыбка быстро спадает, когда он глядит на СССР. Возможно, республики и не знают, что сегодня в западных странах Рождество, ведь в честь этого святого праздника Америка и принёс им невиданные доселе сладости. — Подождите! А как же Украина? — спохватывается вдруг РСФСР и обращается к высокой стране рядом с ним. — Эм, простите, можно отнести это Украине? Юноша непонимающе хлопает глазами и неловко закусывает губу. — Он спрашивает: можно ли это отнести Украине? — произносит Совет, следя на эмоциями Штатов. — О, да, разумеется! Она твоя сестра? — Да, она его сестра, — кивает Союз и переключает свой взгляд на сына. — Сопроводи Америку в её комнату. Страна бесшумно приоткрывает дверь, идя за Российской СФСР, несущим в руках конфеты, и неспешно приближается к кровати. Эта девочка уже достаточно взрослая по сравнению с остальными, на вид как тринадцатилетний человеческий подросток. И она болеет, кашляет и держится за голову. Американец вновь натягивает на лицо улыбку. Брат помогает ей сесть на кровати и начинает с ней что-то обсуждать и объяснять, забавно жестикулируя. При взгляде на сладости у старшей республики засияли глаза, и она с удовольствием принимается их уплетать, тем самым вызывая счастливый смех у стоящего уже в дверях Америки. США поднимает взгляд на Совета и, вздыхая, подходит к нему. Тот понимает, что он не хочет обсуждать его состояние при детях, пытается подняться и тут же падает в руки американской страны, недоумённо глядя на его сосредоточенное невозмутимое лицо. Юноша крепко держит его, не позволяя повержено грохнуться на пол, и с небольшим усилием ставит СССР на ноги. — А вот и нет! Я сейчас тебе докажу! — обиженно кричит кто-то позади замеревших сверхдержав и убегает. — Где здесь можно поговорить наедине? — тихо спрашивает Америка и через секунду поворачивает голову туда, куда указывает Союз. В коридоре же имеется разветвление в другие комнаты. Некоторые пустуют из-за покинувших это место стран. Совет еле волочит ноги, поэтому его трудно тащить. Из отдалённого зала всё слышатся радостные крики. Дети обсуждают сладости и неизвестного им Америку. Они больше не боятся его, даже, наверное, считают другом. США открывает ближайшую дверь. Оба оказываются в полупустой, просторной, ярко освещённой комнате, больше напоминающей чердак: друг на друге стоят большие коробки; старый шкаф без дверок, длиной во всю стену; высокий потолок. Совета сильно трясёт, видно, что просто стоять для него совсем не просто, и приходится его придерживать. США очень напрягает его образ, но он ничего не может сделать, кроме как спросить: — Зачем ты себя до такого довёл? Ты ведь сам виноват. Ты забыл о своих детях? Как ты собираешься их поднимать? Русский, похоже, не слышит и половину его слов, не то, что сами вопросы, и, заметив, что уже трясёт не только его, мрачно улыбается. — Пожалуйста, помоги мне. Я боюсь, что в любую секунду внутри меня что-то сломается навсегда, — с этими словами он падает на колени. Сверхдержава перед ним — ненавистный враг, и являлся им на протяжении почти пятидесяти лет, а сейчас... к нему нет такой неприязни как, скажем, два или три десятилетия назад. Неприязнь США же превратилась в глубокую обиду. РСФСР находит в ящике старую обёртку шоколада, который отец привёз из заграницы в далёком 1959 году. Вот теперь-то он сможет доказать Казахстану, что они такую уже ели! Повернувшись, он замечает у выхода из комнаты двух взрослых стран и решает притихнуть, чтобы послушать их разговор. В животе вдруг всё сжимается при виде обессилевшего родителя, но ведь рядом с ним Америка... Российская СФСР всё равно не доверяет западным странам, как и все остальные республики. Мощно уж на них повлияла советская пропаганда, не отпускает до сих пор. — Нет, — внезапно отрезает США и выпрямляется. Союз поднимает полные слёз глаза, не веря ушам. — Я не собираюсь тебе помогать. Не после всего, что ты сделал, — юноша вбирает в лёгкие воздух и заключает: — Помогу твоим детям; они мне ничего не сделали. Совет открыто плачет, тяжело опираясь на дрожащие исполосованные руки. Юноша всё понимает, но не видит смысла помогать и без того стоящей на краю стране. Его положение теперь ничто не спасёт. Ситуация достигла уже самой высокой критической точки. На глазах Российской СФСР проглядываются слёзы. Ему тяжело смотреть на своего отца в таком виде. А Союз тихо повторяет «спасибо». Америка тоже не может терпеть такое состояние старого и когда-то могущественного противника. Хотелось бы запомнить его таким, каким он был. США медленно разворачивается, чтобы уйти, как вдруг где-то в стороне ящиков раздаётся шелест. Юнец бледнеет от страха, понимая, что наступил на лежавшую бумагу. Совет, кажется, не услышал этот звук. Он лишь пытается что-то сказать, вставая при этом, как вдруг зажимает рот обеими руками и снова грузно падает на колени. Сильный кашель прорывается через ладони вместе с недавно выпитым алкоголем. Союз сгибается и вскоре обречённо заваливается на левый бок, наблюдая мутнеющими глазами за сверхдержавой над ним. — Америка... Америка, помоги, — едва слышно хрипит СССР, а изо рта хлещет тёмно-алая кровь. Американца пробирает дрожь. Впервые он видит страну в таком тяжёлом состоянии, и от увиденного ноги становятся ватными. Неожиданно в голове всплывает мысль, что, возможно, и сам однажды станет таким, но юноша быстро прогоняет её прочь. Холодный пот прошибает спину, но Штаты, не отрывая взгляда, следит за агонией погибающего Союза, не шевелясь и не моргая. Растерянный, ошеломлённый, бездействующий... Сидящий в укрытии Российская СФСР не выдерживает. Ему уже всё равно на США. Он искренне боится за своего родителя. — Папа, что с тобой?! — кричит в слезах мальчик. Обёртка шоколада бесшумно выпадает из трясущихся детских пальцев. — Пожалуйста, скажи что-нибудь! Опешив, Америка широко раскрывает глаза, не ожидая увидеть ребёнка. Этого он меньше всего хотел — позволить детям узреть смерть отца. Вся эта картина разворачивается перед ним. Какая психологическая травма, бедный мальчишеский неокрепший разум. Республика уже по локоть измазывается в крови и жалостливым взглядом смотрит на Америку. США же словно глядит сквозь него и никак не может переварить всё то, что произошло. Он до сих пор стоит почти неподвижно. Ему тяжело, тело трясётся от напряжения, но юноша всеми силами пытается не упасть ниже. Российская СФСР торопливо подползает к США и в порыве отчаяния и потерянности обнимает ноги сверхдержавы, прислонившись щекой к его коленям. Америка, вздрагивая, приходит в себя от этого контакта, а беззвучные слёзы неспешно текут из голубых глаз. Взрослые тоже умеют плакать, и, подняв голову, РСФСР в этом убеждается, замечая мокрые следы на озадаченном лице Штатов. Вдруг американец приседает и порывисто прижимает мальчика к груди со скопившимися внутри эмоциями. — Я сделаю всё, чтобы помочь тебе, чтобы помочь вам, — всхлипывая, бесцветно выговаривает Америка пустым голосом. — Чего бы мне это не стоило. Больше он ничего не может сказать, просто не может. Только сильнее стискивает ребёнка в руках, будто норовясь защитить от суровых устоев тяжёлой будущей жизни. Тот не понимает ни слова, сказанные западной страной, но не собирается ему противиться, осознавая, что в его действиях нет злых намерений. Российская СФСР являет своим видом США другую собственническую сторону: открытую, ранимую и настоящую, не скрытую за вызывающей, наигранной ненавистью к отцу и окружающим. Воздух оказывается пропитанным, буквально отравленным смрадным запахом крови. Дом СССР внезапно становится его могилой. В комнате повисает унылая атмосфера, хотя за дверью всё ещё слышны радостные крики свободных республик.