Запах жасмина.

Мне больно. Больно дышать, ходить, говорить и двигаться. Но все это делает меня сильней. С каждым новым днем я становлюсь все холоднее с дорогими мне людьми, отдаляюсь от них, ведь знаю: жить осталось недолго. Меня преследует болезнь, о которой мало кто слышал, а знающие о ней бояться сболтнуть лишнего и дрожат при одном упоминании. Хана хаки – вот то, чем я больна. Невыносимо улыбаться при окружающих, сдерживать кашель, едва стебель цветка заденет горло. Надоело харкать окровавленными лепестками жасмина. Мне теперь даже духи не нужны: воняет за километр. Окружающим нравится, они завидуют, а меня тошнит от одного только упоминания, ведь каждое утро я просыпаюсь в окружении этих маленьких, медленно убивающих меня изнутри цветочков. Объект моей болезни обожает жасмин. Весной, во время их цветения, он всегда затыкает веточку за ухо, улыбаясь той самой безумной улыбкой, от которой я схожу с ума. ОН всегда один, и все время его кто-то окружает. Он говорит со всеми сразу, а отвернувшись, презрительно ухмыльнется. Я влюбилась в его характер: деспотичный, жесткий. Привыкла, что он может подойти, и бесцеремонно взять со стола мою тетрадь: я всегда делаю уроки, лишь бы он и дальше подходил ко мне, а списав, кидал безразличное «молодец» Три дня меня не было в школе и ты наверняка не получил похвалу за списанное задание. За это ты наехал на меня, стоило мне прийти, а потом зачем то пытался выяснить, по какой причине и пропала. Зачем мне отвечать? Тебе все равно, я знаю. Сейчас меня заботит лишь одно: не подавиться цветком, застрявшим во рту, и скорее зажевать вкус жасминового сока жвачкой. А ты продолжил меня мучить. Весь день ходишь хвостом с мрачным видом, и я заметила, как иногда сжимаются твои тонкие пальцы в кулаки. Слишком тонкие пальцы. Может, ты рисуешь, или играешь на чем-нибудь? Как мало я о тебе знаю. И от этого еще больнее. Когда я собралась уходить, ты увязался следом. «Какая тебе разница, по пути мне или нет?» - раздраженно спросил он, отняв у меня сумку, а другой рукой ухватив за локоть. А я ведь знаю, что ты сейчас должен идти совершенно в другую сторону от школы, на тренировку. Неужели ты решил пропустить ее ради меня? И я бы радовалась прогулке в обществе любимого, но меня снова скрутил кашель. Кровь полилась рекой, а я не могла вдохнуть из-за чертового стебля. Так вот, оказывается, каково это – умирать от любви. Всполошившись, ты позвонил врачам, и я попала на операцию. Стебель удалили, но кто сказал, что он не отрастет снова? Едва я очнулась, ты прочитал мне длиннющую нотацию, иногда взмахивая руками, ероша короткие кудрявые волосы, а иногда встряхивая меня за плечи, будто хотел обнять или пробудить ото сна. - Дура! – выкрикнул ты, наконец, а потом угрюмо замолчал. – Кто? Я своими руками придушу того, кто обрек тебя на эти страдания. Вот он, момент чтобы признаться. Но как? Не буду же я кричать «я люблю тебя»? Нет, никогда не скажу тебе это вслух. Ведь ты опять начнешь ухмыляться у меня за спиной. - Иди соверши суицид, и тогда уж точно избавишься от объекта моих страданий – хрипло ответила я, и прикрыла глаза. В мгновение я оказалась в твоих теплых объятиях, а извечный запах жасмина не показался мне тошнотворным. Ты нашел своими губами мои и иступлено целовал некоторое время, не давая мне ответить или хоть что то сказать. - Идиотка – фыркнул он, отстранившись. – Если и совершать суицид, то только вместе. Завтра тебя отпустят отсюда, а значит, встречаемся около твоего дома в шесть. И верни себе улыбку, без нее грустно жить – он подмигнул мне напоследок и ушел. А следующее утро встретило меня запахом жасминов, шоколадкой и запиской: «Теперь я буду рядом с тобой вечно»