Natural Born Lovers

      У этого города нет имени. Просто Город. Когда-то огромный мегаполис являлся центром, столицей не менее огромного государства, но с наступлением Вечной Тьмы он утратил свой статус. Так как больше не было того государства. Однажды спустившаяся с небес Тьма, густая и вязкая, насквозь пропахшая выхлопными газами и испарениями гнилья, накрыла землю удушающим туманом. Принеся с собой ночь. Принеся с собой смерть. Человечество должно было исчезнуть вслед за своими смешными играми в богов и нелепыми попытками поделить между собой то, что им не принадлежало — землю и ее ресурсы, но выжило.       Ладо знал об этом из старых книг, фильмов и статей, что массовой помойкой сохранились в сети. А еще Ладо знал, что человечество всегда и непременно выживет. Чушь это — излюбленные страшилки про внезапный апокалипсис, конец света, после которого жизнь прекратится. Человеки — те еще живучие твари, и приспособятся к любым условиям.       Наступление Вечной Тьмы назвали тогда, в столетнем прошлом, Великой Экологической Катастрофой. Выбросы отходов человеческой жизнедеятельности в какой-то момент окончательно разрушили экосистему Земли: тот смог, что висел над городами десятилетиями, вонючий смог, к которому привыкли и не обращали на него внимание, достиг наконец опасной концентрации — загустел, почернел и лег на землю плотным ядовитым одеялом…       Казалось бы — вот он, конец. Вымирали мегаполисы, города и городишки, с лица земли исчезали целые страны. Но объединившиеся в Общество Сохранения Жизни (ОСЖ) ученые с мировым именем разработали стратегию защиты — огромные вентилируемые купола накрыли те города, что еще имело смысл спасать. Между ними сделали закрытое сообщение подземными путями. И потихоньку выжившие вернулись к прежней жизни. Каждый Город, потеряв персональное имя, приобрел статус независимой Метрополии, во главе которой стояли…       А впрочем, вот тут ничего не изменилось. Во все времена правили те, кто имел силу и характер эту власть поиметь. Деньги и оружие — неизменные спутники таких властителей мира. Они жили в роскошных апартаментах, владея роскошными небоскребами, и вершили судьбы простых смертных — обычных обывателей, чей интерес ограничивался мелким, но значительным для них лично: работа, семья, ипотека, отпуск в соседней Метрополии. Крысиные бега в колесе Сансары.       Ладо их нужды и заботы никогда не интересовали — он с детства стремился попасть туда, где сильные мира сего. Стремился стать частью их круга.       О Питере Прауде Ладо узнал, когда ему исполнилось десять лет. Случайно увидел на экране визиона запоминающееся, резкое чертами, хмурое лицо, не выражавшее ничего, кроме ледяного равнодушия. Серебристые волосы, глаза цвета стали, сжатые в тонкую линию губы, упрямый подбородок. Высокий, осанистый, натянутый, как тетива на луке. Стремительная походка, скупые жесты. Жесткий взгляд человека, привыкшего принимать решения. Разные. В том числе и те, после которых кто-то, кто-то неугодный и бесполезный с его точки зрения, умирал.       О Питере Прауде говорили много и постоянно. Но он все равно словно оставался в тени. Серый кардинал. Грамотный политик. Ловкий манипулятор. Беспощадный игрок. Человек, возглавлявший местное представительство ОСЖ, самой влиятельной в нынешнем мире организации — именно от них зависела Жизнь. Его имя на слуху, но о нем лично мало что было известно. Ладо с десяти лет искал информацию, заболев этим мужчиной, выискивая способы к нему подобраться. И ни черта не нашел, кроме очевидных фактов.       В собственности — центровое здание Города, офис — неподалеку, ест в одном и том же ресторане, работает с утра до ночи. Подобраться к нему невозможно — со всех сторон окружен неприступной охраной, руководил которой бывший военный Дор Архипов. Хорошо работающей охраной — на Прауда едва ли не каждый месяц совершались покушения. Его власть над Городом мешала многим.       Безрезультатные покушения. То ли правда со своей задачей превосходно справлялся Архипов, то ли Прауд был заговоренным от смерти. И основания так думать имелись: был случай, когда в него стреляли в упор. Ни одна пуля не задела даже по касательной. И притчей во языцех стало невозмутимое выражение Питера Прауда, спокойно смотревшего смерти в лицо.       Ладо был одержим им. Прауд снился ему в жарких подростковых снах, наяву преследовал монолитным образом в юношеские годы. Ладо следил за всеми новостями во всех источниках информации — лишь бы не пропустить упоминание о Прауде. Увидеть его хотя бы мельком на экране визиона… Он не знал, как назвать это чувство, но оно сильно напоминало безумие.       Ладо знал, что если он хочет однажды присоединиться к миру Прауда, ему нужно много учиться и много работать. Отец, давно бросивший их с матерью, неожиданно поддержал его в стремлении стать ученым. Оплатил образование, устроил стажировку. Для амбициозного и умного юноши, коим был Ладо, это прямой путь в правительство, в ОСЖ. Так думал отец. Ладо же мечтал о другом — пожать руку Прауда. Сжать его ладонь с силой и заявить: «Я сделаю все, чтобы быть с тобой».       Никто из поколения Ладо и даже Прауда не видел солнца, рассветов и закатов, ему неизвестна была тоска по небесному светилу, по томным, ярким, солнечным дням. Но он видел на картинках, как это красиво. И точно знал: его солнце — Питер Прауд. Если он добьется его внимания, то для него наступят те самые яркие дни. Ему неважно было, в каком качестве оказаться рядом с ним, и пусть потом спалит дотла…       Плевать. У Ладо была цель.       О том, что быть рядом с человеком, для которого ты — не более чем пешка, расходный материал, инструмент для достижения целей, мучительно больно, Ладо тогда не знал.       По окончании университета и стажировки, двадцати трех лет от роду, перспективного молодого ученого Ладо Бругема пригласили в центральный офис ОСЖ. В тот, где обретался Питер Прауд.       Ладо ликовал, когда в первый день шел на работу. И даже заподозрить не мог, чем обернется для него начало трудовой деятельности под руководством Питера Прауда. В какую затяжную агонию превратятся его светлая любовь и восхищение сильным человеком, какой мерзкой циничной сволочью окажется этот тип и каким мерзким циничным гадом в конечном итоге станет он.       Ныне Ладо Бругем — профессиональный киллер. Вот уже тринадцать лет послушно работающий на Питера Прауда. Питера Прауда, поимевшего его на столе в собственном кабинете на второй же день работы в ОСЖ. Поимевшего грубо, по-скотски, без намека на нежность и внимательность. Просто показав восторженно взиравшему на него щенку, где его место.       Место падали, которой не должно мечтать о солнечных днях. Потому что в этом мире нет любви. Если ты хочешь править балом в поганом, насквозь прогнившем и провонявшем выхлопными газами мирке, под куполом, прячущим Город от Вечной Тьмы, быть частью этого круга — забудь о чувствах. Такой урок преподал ему Питер Прауд.       Смешно, но Ладо тогда простил ему этот урок, до последнего надеясь, что там, за ледяной маской еще жив другой человек — умеющий ценить любовь и привязанность. Ладо казалось, что пусть хоть так, но Питер Прауд по какой-то причине сделал его своим любовником, сделал верным и преданным цепным псом. Не отпускал.       Эта связь далека от любви, но она длилась не один год. Других любовников Ладо рядом с Питером не видел и считал себя единственным. А раз так — разве это не повод надеяться, что однажды Питер заберет его в свой дом, пустит на свою территорию, откроется сердцем и душой. Какая наивность!       Стоило ему однажды неловко заикнуться о чем-то подобном — невнятном, бестолково высказанном, как уже на следующий день Питер продемонстрировал, кто для него Ладо. Никто. Удобный инструмент. Пешка.       Питер подложил Ладо под зарвавшегося чиновника и заставил его убить. А сам в этот вечер трахал в кабинете очередного молодого, подающего надежды ученого. И их таких, сором путающихся под ногами, у Прауда были десятки. Юнцы, мечтавшие греть ему постель. Юнцы, мечтавшие о красивой жизни рядом с самым богатым и влиятельным человеком. Юнцы, способные на предательство, потому что деньги и власть кружат голову.       Эта истина слишком хорошо была известна Питеру Прауду. И он слишком сильно был разочарован в человеках. Это Ладо понял гораздо позже…       …когда в нем самом не осталось ничего, кроме ледяной пустоты.       Наступила она в тот момент, когда Ладо пробрался бесшумно в кабинет Питера и приставил к его горлу остро отточенный нож. Замер.       Он смог. Смог подкрасться к Прауду так, что тот ничего не заметил. И Архипов со своей охраной не среагировал. Сейчас Питер находился в его руках. Полоснуть по горлу — и свободен. Свободен от одержимости, от больной любви — от него. А потом в пору и самому сдохнуть.       — Доброе утро, Ладушка, — монотонно ровно произнес Питер, не дрогнув ни одним мускулом лица.       — Я убью тебя, — процедил Ладо. — Ненавижу, мразь.       — Хорошее чувство. Правильное. Только с таким и можно выжить в пределах этого Города, — просто ответил Питер. — Убей.       Ладо чуть надавил на нож, чувствуя, как потекла кровь из горла Питера по рукам. Влажная, соленая, красная.       — Убей… если сможешь, — тихо и зло добавил Питер. — Только легче не станет.       — Ты меня сломал! — вскипел Ладо, поддаваясь неверным эмоциям.       — Я тебя вылечил, — с легкой усмешкой бросил Питер. Усмешкой! Кривой и печальной. — Теперь ты сильный. Теперь я тебе верю. А любовь… Здесь ты ее не найдешь. Не в то время ты родился, Ладушка.       «Теперь я тебе верю…» Рука Ладо дрогнула. Он убрал нож от горла Питера. Медленно опустился на колени, понимая, что проиграл. Эти слова… Он их ждал. В других обстоятельствах. В другом смысле. Но они прозвучали. И сейчас казались единственно настоящими и честными.       Питер хмыкнул, присел рядом на корточки, разглядывая Ладо, как любопытный уродливый экспонат в музее — с отвращением и жалостью. А затем отработанными, поставленными ударами превратил его лицо в кровавое месиво.       Ладо не сопротивлялся. Терпеливо принимал наказание. Склоняя голову слабого перед сильным. Лишь под конец сипло рассмеялся, оскалившись, как гиена.       — Свободен. День на отдых. Завтра с утра у меня. Есть задание, — закончил показательную порку Питер. Приказ отдал сухо. Равнодушно.       Привычно.       С тех пор прошло десять лет. Все чувства давно отгорели и превратились в пепел. Ладо добился своей цели — вошел в круг избранных. Его боялись. Как личного цепного пса Прауда, его правую и левую руки, вершащие правосудие, если Питер Прауд решит, что очередной зарвавшийся не имеет больше права жить.       Ладо Бругем стал универсальным инструментом убийства. Порочно красивый мужчина, от одного вида которого частил пульс и ускорялся бег крови. Беспрекословно слушающийся своего господина самурай. И иногда, когда остатки каких-то неясных эмоций еще тревожили сердце, Ладо думал о том, что, пожалуй, его союз с Праудом — идеальный. Они были связаны самой прочной нитью — доверием хозяина и пса.       — Ладо, ко мне, — короткая команда. — Пятнадцать минут.       Бругем не ответил — этого не требовалось. Отключил коммуникатор защищенной от прослушки связи, выпнул из своей кровати безобразно смазливого вьюноша, по-быстрому принял душ, оделся и ровно через пятнадцать минут стоял в кабинете Питера. Прауд всегда точно назначал время и не терпел никаких отклонений. Нельзя было прийти раньше или позже. Только так, как прозвучало в приказе.       — Найди его, — Питер прокатил по поверхности стола фотографию с изображением какого-то парня — красивого. Не приторно-смазливого, не модельно-выглаженного — просто красивого. Живые черты лица, копна темно-русых волос в задиристой стрижке, сияющие карие глаза, озорная улыбка. Ямочки на щеках. Естественная поза и ясный, искренний взгляд в камеру. Не позерство. Не игра. Настоящие и неподдельные эмоции. Тот, на кого смотрел этот парень через объектив, счастливчик. Хах. Потому что это был взгляд влюбленного — Ладо его еще помнил, этот взгляд.       И таких, как этот парень, давно не встречал. Не вымороченных кривлянием дешевых шлюх, готовых продаться за модные шмотки и дорогие игрушки.       — Мне надо знать, кто это? — уточнил Ладо, пряча фотографию.       — Лайло Тарт, — отчетливо произнес Питер и на доли секунд, незаметно, но Ладо чересчур хорошо его знал, дрогнул лицом. Мимолетная тень. И опять ледяное спокойствие. — Журналист.       — Не тот ли, что упорно кропает статейки, пытаясь вывести великого и ужасного Питера Прауда на чистую воду? — усмехнувшись, спросил Ладо. Он мог задавать вопросы Питеру. Любые. Это, пожалуй, главная привилегия их союза.       — Он самый, — кивнул Питер. И снова странно поморщился.       Ладо насторожился.       Несколько месяцев назад он приметил, что с Питером происходит неладное. Он часто пребывал в затяжной задумчивости, не обращая внимания ни на что вокруг — словно настолько глубоко погружался в свои мысли, что на его лице можно было прочитать след эмоций. Ненормально для него. Опасно. Питер собран и невозмутим. Всегда. Иначе рисковал пасть жертвой очередного покушения или увязнуть в сетях очередных хитроумных интриг. И тут…       Иногда Ладо подмечал на его лице мерцание незнакомой, теплой улыбки. Она резала без ножа, выворачивая нутро наизнанку. Потому что не принадлежала ему. И не могла принадлежать. Но была. Ладо ее видел.       А еще Питер все чаще в последнее время уезжал домой с работы рано вечером, а утром приезжал на пару часов позже. Вероятно, кое-что знал Архипов — Прауд в эти часы запирался в своих апартаментах, и никому туда, кроме начальника СБ, доступа не было. Но Архипов скорее сдохнет, чем хоть что-то расскажет. Ладо сам был таким — сдохнет, но будет защищать Питера.       С ним что-то происходило, но Ладо понятия не имел что. Если бы он не знал своего хозяина так хорошо, то мог бы подумать, что тот увлекся кем-то. Но… нет. Не может такого быть.       И вот теперь эта фотография. Этот парень. И сдавленный, короткий вздох. Питер не смотрел на Ладо — немигающим, невидящим взором замер на панорамном окне, откуда открывался вид на Город в вечно сияющих, электрических огнях, отчего казалось, что здесь никто никогда не спит. Этот Питер был чужим и далеким для Ладо. Возможно, тем, о ком он фантазировал юнцом.       У Питера появилась слабость. Уязвимое место. И в этом, вероятно, виноват тот парень с фотографии. Слабость недопустимая, поэтому Питер хотел от нее избавиться, послав за ней верного пса, несущего смерть. То же самое ждало Ладо, если бы Питер не сломал его, превратив в послушную машину для убийств.       Этот мальчишка… не сломался? Чем он так зацепил Питера?       Ответы, которых у Ладо не будет.       — Как я должен его убить? — равнодушно спросил Ладо.       — Я не говорил убить его, — Питер стремительно обернулся, глаза угрожающе сузились, и в его голосе звякнула сталь. — Я сказал: «Найди его». Найди и привези сюда. Любой ценой. Но если с его головы упадет хоть волосок… Пеняй на себя.       Ладо ошарашенно сморгнул, впервые за долгое время растеряв циничное равнодушие. Какого… черта?       — Ты во мне сомневаешься? — прошипел Ладо, разозлившись. Давно он так не злился.       — Нет, — голос Питера неожиданно смягчился, отчего Ладо опять ошарашенно сморгнул. — Нет, Ладушка. Я знаю, что ты можешь все. Просто… найди его.       — Понял, — Ладо развернулся и стремительно покинул кабинет Прауда.       Он очень надеялся на то, что Питер просил доставить Лайло целым и невредимым только с одной целью — убить его лично. Лично расправиться со своей слабостью. Иначе… Иначе это означало, что крепость пала. Господству Питера Прауда пришел конец. Человек, в жизни которого может появиться такой, как Лайло Тарт — улыбчивый, светлый и открыто улыбающийся, сверкающий ямочками на щеках, не жилец. И уж точно больше не серый кардинал. Не игрок. Списанное и отработанное сентиментальное дерьмо.       «Идиот», — с отчаянием подумал Ладо, неизвестно кому адресуя ругательство: себе, Питеру или этому Лайло.       Тарта он нашел три дня спустя в ночном клубе мецената и богача Мира Гудтемпера, покровителя и любовника известного в мире балета артиста — примы Дени Смирнова. Журналист хорошо спрятался в месте, где его почти невозможно было найти — уж Мир Гудтемпер умел прятать то, что его просили спрятать. Один из его талантов. Но Ладо умел доставать искомое из-под земли. Порой в буквальном смысле.       Ладо не знал, сколько заплатил Тарт Гудтемперу за убежище. Мир сказал, что нисколько. Что Лайло — лучший друг его Дени, и он просто ему помогал. Потому что… потому что захотел помочь. Таким, как Тарт, нужно помогать. Иначе в этом говенном мире вообще ничего святого не останется. Ладо лишь хмыкнул…       Мир сдал Лайло, стоило только показать ему фото избитого до полусмерти Дени. Все знали, что ради Дени Мир пойдет на что угодно. Поэтому он не стал тем, кем мог. Таким, как Прауд. Бругем брезгливо назвал адрес, где Гудтемпер мог забрать свою диву, а сам отправился за Лайло.       Конечно, он навел справки.       Лайло Тарт — двадцать пять лет, набирающий популярность журналист, ныне борец за правду, в прошлом — любимчик прессы и светских хроник.       Блистательный, остроумный, золотой мальчик. Издания дрались за него — его статьи обеспечивали рост тиражей. Работал на себя. Интриги, скандалы, расследования. Обычная таблоидная мишура. Но пару лет назад Лайло, словно разом прозрев и повзрослев, сменил профиль. Исчез из ленты светских новостей и громких тусовок.       Его статьи стали злыми, честными, обличающими. Его пытались прижать. Без толку. Мальчишка явно без царя в голове, раз никого не боялся. Ладо не сомневался, что его рано или поздно пристукнут где-нибудь в подворотне. Впрочем, сейчас его пристукнет сам Питер Прауд, о котором Лайло начал писать цикл статей полгода назад. Статей, в которых было слишком много правды, подкрепленной фактами.       Откуда? Как? Хрен его знает.       Питер поначалу никак не реагировал, пробегался глазами по строчкам, презрительно хмыкал и отбрасывал газету в сторону — про него всегда много писали и говорили. И правда в крепком алкогольном коктейле мешалась с ложью, таком забористом, что различить их между собой не представлялось возможным. Так зачем реагировать? Зачем давать повод думать, будто есть на что реагировать? С этим глупым храбрым мальчиком, пока не добравшимся до действительно серьезных вещей, и без Питера и его цепного пса разберутся раньше.       А три месяца назад Лайло Тарт и Питер Прауд встретились на одном из городских мероприятий высшего уровня…       Тогда Ладо стоило насторожиться, но Питер вел себя как обычно, на юнца Ладо внимания не обратил. Его задача — следить за безопасностью Питера. И срываться по команде — выполнять поручения. Все. Молоденьких паразитов Прауд и без него видел насквозь и лично выбирал, кого будет пялить этой ночью, чтобы затем выбросить на помойку, как отработанный шлак. Второй раз чести попасть в его постель на памяти Ладо никто не удостаивался. Кроме него.       Но об этом лучше не вспоминать.       Пропустил он. Видимо, в тот вечер все и началось. Между Питером и Лайло. Чем-то цепанул парень Питера, раз сейчас Ладо ищет мальчишку, чтобы лично поставить под дуло пистолета Прауда. А так и будет.       Ладо запрещал себе думать, что может быть иначе. Как запрещал думать эти три дня поисков о том, что такого обнаружилось в этом удивительном Лайло, кроме очаровательных мальчишеских ямочек на щеках, чего не нашлось у него. Ладо ни за что не признался бы сейчас себе, что тоже не задумываясь встал бы под дуло пистолета, если бы смог оказаться на месте Лайло.       На месте парня, благодаря которому на лице Прауда мерцала та улыбка. Теплая.       Ублюдочный Тарт.       Он встретил Ладо без тени испуга. Просто как-то устало потер переносицу, поморщился, как от спазма головной боли, и с ноткой безысходности в голосе, но спокойно, как подобает мужчине, произнес:       — Значит, ты так решил. Ладно.       Слова эти не были адресованы Ладо. Ладо лишь выполнял свою работу — выволок парня из тайной комнаты ночного клуба Гудтемпера, запихнул без церемоний в машину, хотя журналист и так не сопротивлялся, с чувством удовлетворения проигнорировал вопрос:       — Что с Миром и Дени?       Отвечать ни на чьи вопросы, кроме тех, что задает ему Питер, Ладо не обязан. Впрочем, парень больше не пытался завести разговор. Сидел и молча смотрел в окно автомобиля, и в его глазах мелькали отблески вечных электрических огней Города. Странно печальный, потерянный. С глубокими фиолетовыми тенями под глазами, впавшие щеки, хмурый, погасший, ссутулившийся. В каком-то абсолютно непрезентабельном свитере и старых, потертых джинсах. Сцепивший руки в замок. Принявший приговор. Ладо на мгновения стало его жаль…       Да, любовь такая вот сука. Уж Ладо-то знал.       Каково это…       Влюбиться в такого, как Питер Прауд.       Но тебе повезло, мальчик. Твоя агония не растянется на годы. Ты умрешь быстро и легко.       Радуйся.       Ладо втолкнул Лайло в кабинет Питера и вошел следом. Замер у двери.       Питер Прауд вздрогнул.       Воткнувшись больным, страдальческим взглядом в Лайло, он вздрогнул.       Медленно встал из-за стола. Судорожно вдохнул и выдохнул, жадно вглядываясь в лицо парня. Осторожно к нему подошел. Протянул руку… И застыл, не решаясь коснуться.       Ладо смотрел во все глаза. И не верил тому, что видел.       Потому что Лайло Тарт внезапно размахнулся и отвесил звонкую, наотмашь, пощечину.       Отвесил пощечину Питеру Прауду. С гневным, разъяренным выражением лица.       — Ты не имел права трогать моих друзей, — прошипел Лайло. — Не имел! Права! Это только между тобой и мной!       — У тебя нет друзей, — тихо произнес Питер. — Они от тебя отказались. Предали. Вот правда жизни. Не глупи. Тебе всего-то и надо… принять мою сторону.       — Нет! — выплюнул Тарт в лицо Прауду. — Ни за что! И они меня не предавали. Мир ни за что бы так не поступил. Я сам ему велел рассказать, где меня найти. Потому что ты втянул их. В наши разборки. Дени и Мир — замечательная пара. А ты… ты все хочешь запятнать, измазать грязью. И мне тебя жаль. Жаль, что ты так и не понял. Может быть по-другому. Не все люди — сволочи!       Он произнес это на одном дыхании, и каждое его слово словно раз за разом отвешивало новую пощечину Питеру.       — И что теперь? — оскалился Тарт. — Поступишь как всегда? Ну давай! Мне уже все равно. Без тебя… Без… раз ты так и не понял, что я люблю тебя, таким, какой ты есть… Какой ты есть на самом деле… Какая теперь разница…       Питер молчал. Въедливо всматривался в Лайло, стиснув зубы. Сжимал и разжимал кулаки.       «Интересно, сам это сделает или все-таки мне отдаст», — мелькнуло у Ладо. Он приметил тень той ледяной, равнодушной печати, что сковывало лицо Питера годами. Принял решение. Ничего нового.       Питер ненавидит быть слабым. Мальчишка делает его слабым. Выбор очевиден. Ладо потянулся за револьвером… Но!       Питер, как в замедленной съемке дурного фильма с невероятным, нелогичным сюжетом, опустился перед Лайло на колени. Склонил голову. Ладонями скользнул по его икрам, замер на бедрах. Уткнулся лицом в его живот. И тихо, но отчетливо произнес:       — Прости меня.       Ладо не понимал, почему в тот момент не пристрелил их обоих. Это конец.       Всё! Баста!       Нет больше дьявольской власти серого кардинала Питера Прауда. И как верный пес, как истинный самурай Ладо должен был убить своего опозорившегося, сдавшегося на милость врагу господина.       Но он лишь выматерился беззвучно и выскользнул незаметно за дверь, старательно не вслушиваясь в шорох одежды и приглушенное, лихорадочное бормотание Лайло, вцепившегося мертвой хваткой в Питера. Прижимающего его к себе так, будто мог уберечь от всего мира. Наивный.       Насрать.       Единственное, чего сейчас хотел Ладо, упиться вусмерть.       Большего разочарования он не переживал. Даже тогда, когда Питер его окончательно втоптал в грязь, низведя до уровня покорного пса. Худшего же наказания для Прауда и не придумать. Его ждет расплата. За всех, кого он сломал, жестко удерживая власть над Городом в своих руках. Кара, настигшая его в лице этого мальчишки.       Которому он вдруг поверил.       Ирония. Еще никто не умирал от любви. Кажется, Питер Прауд будет первым.       Ладо Бругему плевать.       Отныне Питер Прауд — не его хозяин. И не его головная боль.       Упиться вусмерть по такому поводу — гениальный план.       Ладо завернул в первый попавшийся дрянной бар с паршивой выпивкой и дешевыми шлюхами. Залпом опрокинул подряд несколько стаканов забористого, отвратительного пойла и тряхнул головой. Огляделся по сторонам. Оскалился гиеной.       Вот его мир.       Мир павших и продавшихся. Грязный, порочный, черный. Пропахший гнилью и падалью. И стоит себе признаться сейчас — он не входил в круг избранных. Этот круг ничуть не отличается от той швали, что напивалась здесь до галлюцинаций и искала, с кем бы потрахаться. Просто там прикрывались лицемерием и роскошью, а здесь по-простому. Как есть.       Мир избранных — это мир таких, как Лайло, Мир и Дени. Мир живущих светом, несмотря ни на что. Мир, в который ушел Питер. Потому что нашелся тот самый единственный — храбрый, непрошибаемо честный и оглушающе настоящий, живой, кого не удалось ни сломать, ни прогнуть.       И Питер выбрал мир Лайло Тарта.       А Ладо остался здесь. Не понимая, как теперь ему дальше жить — лишившись всех ориентиров и опор.       Говенная история. И говенный вышел из него самурай.       Не смог уберечь господина от позора — умри сам. Пожалуй, Ладо так и поступит. Но сначала оторвется по полной. С покером, виски и шлюхами.       Скоро, очень скоро перед глазами поплыло.       Ладо пил, проигрывал бешенные деньги, кого-то трахал в туалете, потом прямо на барной стойке, потом долго курил на улице, закинув голову и глядя на непроницаемую Вечную Тьму, изучавшую свою новую жертву через защитный купол.       — Забери меня… тьма, — хмыкнул Ладо и затушил бычок.       — Пошли, — вдруг услышал он насмешливый голос позади себя.       Ладо резко обернулся — перед ним стоял какой-то парень. Какой-то, потому что расплывался чертами лица и двоился. Ладо попытался сфокусировать взгляд на незнакомце, посмевшем с ним заговорить. Кажется, темноволосый, с дикой стрижкой, модной у молодежи — там три пера, сям два, тут забрито, и челка на пол-лица. Весь в пирсинге. Обтягивающая черная майка-сетка, не скрывающая поджарое худое тело с красивым рельефом мышц, длинные стройные ноги в кожаных штанах, тяжелые даже на вид, высокие ботинки. Нагло прищуренные глаза, выгнутая бровь и кривая усмешка на полных губах. Абсолютно блядский взгляд. Вызывающий.       — Ты еще кто такой? — хмельно, еле разборчиво спросил Ладо.       — Тим Ривер, мистер Ладо Бругем.       — И что тебе надо?       — Ты, — ухмыльнулся Тим и наставил на Ладо дуло пистолета. — Без резких движений, мистер Бругем.       — Без таких? — как бы ни был пьян Ладо, инстинкты и навыки профессионального киллера в нем оставались на уровне всегда трезво мыслящего. Поэтому быстрее, чем нахал успел моргнуть, он уже держал именной револьвер, десять лет назад подаренный Питером, у лба Тима, а свободной рукой лениво перекручивал его игрушку, которой пацан пытался ему угрожать. Смешной. И точно пацан еще. От силы лет двадцать. — И что теперь, змееныш?       — Хах. Я ошибся. Ты действительно профи. В любом состоянии. Он был прав. А я проспорил пару тысяч. Черт! — ничуть не испугавшись, широко и белозубо лыбясь, с удовлетворением произнес мальчишка. — Я искал тебя. Идем, — добавил он самоуверенно.       — С хуя ли? С хуя ли мне тратить на тебя время? — фыркнул Ладо презрительно. — Все, на что ты годишься, быть выебанным пару раз за ночь. Может, на проспоренный долг заработаешь, если сильно постараешься.       — Насчет быть выебанным — я не против, — не сбившись с нахального тона, бросил пацан. — Только пару раз… Как-то жидковато? Или старость не радость, а, мистер Бругем?       — Нарываешься? — Ладо прищурил один глаз, разглядывая заново Тима. Забавный. На пару ночей сойдет.       — А то ж… Па-а-апочка, — промурлыкал Ривер опасно. Ладо не успел сообразить, как так вышло, что его вдруг прижали плотно к стенке, а холодное дуло собственного револьвера уперлось ему в бок. — Как тебе такой ход? Признай, я не плох, — горячо прошептал ему на ухо Тим, вжимаясь в него всем телом. Потираясь пахом о бедро, как загулявший кот. — Я хочу тебя… Папочка. Хочу.       Ладо прихватил парня за ягодицу, сжал пальцами его подбородок и заглянул в безумные, блядские глаза. Черные, как омут. Погладил большим пальцем его нижнюю губу. И впился в дерзкий рот бешеным поцелуем. Кусая до крови.       Дуло револьвера исчезло — Ладо ощутил его нагревшуюся сталь в кобуре под правой рукой. Ловкий мальчик. Обжигающий. Как чили-перчик. Тим впаялся в него телом и, не разрывая объятий, поволок за собой.       — Куда? — хватило сил спросить у Ладо. Едва хватило. Его вело. От запаха Тима и вкуса его крови на губах. От шальной наглости в глазах и непонятной уверенности, что он должен с ним пойти.       — Здесь рядом, папочка, — облизнув губы, резко охрипшим голосом бросил Тим. — Живу недалеко. Один квартал.       — Придурок. Ты тащишь меня к себе домой? — Ладо оторвался от парня и окинул удивленно-снисходительным взглядом. Мол, серьезно? Глупее ничего не мог придумать?       — Да, — ответил Тим и взглянул исподлобья. — Стесняешься, что ли? Или брезгуешь? У меня чисто. И сам я чистый, — добавил он уже язвительным тоном. — Справку показать?       — По фигу. Презервативы есть, — пожал плечами Ладо, откровенно не догоняя ситуацию — внезапной серьезности Тима и упрямого взгляда. — А свое убежище светить нельзя, придурок. Это первое правило.       — Можно. Если хочешь, чтобы тебя нашли, — тихо проговорил Тим.       — Я не буду. Одна ночь, мальчик. Все, на что ты можешь рассчитывать, змееныш, — усмехнулся Ладо.       — Посмотрим, — упрямая складка на лбу Тима обозначилась резче. — Ты просто еще не знаешь.       — Чего же я не знаю, малыш? — издевался Ладо.       — Я тот, кто тебе нужен, — безапелляционным тоном отрезал Тим. — Игра только началась, Ладо. Этот Город будет нашим.       Ладо давно так громко и взахлеб не хохотал. До слез. А отсмеявшись, дернул парня к себе, распорол злым ударом ему щеку и, вдавливая его, несопротивляющегося, лицом в помойную грязь темного закоулка возле бара, взял тут же. Чтобы понимал, дрянь, к кому полез. Получив свое, встал, застегнул брюки, поправил куртку и сплюнул. Пнул скорчившегося Тима по ребрам на прощание и хотел было уйти.       Только далеко не ушел — его шею со свистом обмотала прочная леска, передавливая горло, оттягивая назад, заставляя вернуться. Ладо не двинулся с места, несмотря на то, что леска резала горло, и по шее уже текла ручейками кровь.       Перед глазами замаячило лицо Тима.       — Ты мой, — произнес он. — И я тебя не отпущу.       Молниеносный удар рукояткой пистолета в висок, а потом наступила тьма.       Очнулся Ладо в темной комнате с задернутыми шторами, на комфортной кровати, утопая в чистом постельном белье. Прикованный наручниками к спинке. С кухни доносился аромат кофе и чего-то вкусного, родом из детства. Так пахли оладьи, что пекла ему мама.       Ладо обвел взглядом комнату, оценивая обстановку. Неожиданно уютно. По интимному обжито. Удобная мебель, занятные мелочи. На столе навороченный ноутбук. И множество игрушечных фигурок. Кажется, из каких-то старых мультиков. Ладо тяжело вздохнул, сразу догадавшись, где он.       Придурок мелкий.       Ладо с легкостью высвободился из наручников — такими его точно не удержать, болезненно поморщился: жутко ныла шея, правда обработанная и замотанная по-медицински ювелирно бинтами.       Бесшумно натянул брюки и футболку, уже выстиранные, высушенные и аккуратно сложенные на рядом стоящем стуле, и проскользнул из комнаты на кухню. Намереваясь свернуть шею придурошному змеенышу, вздумавшему с ним в игры играть.       — Привет, — огорошил его Тим обыденным еще до того, как Ладо перешагнул порог кухни. Огорошил не оборачиваясь. Ловко жонглируя сковородкой и переворачивая в воздухе оладьи.       Ладо хмыкнул и прислонился к дверному косяку, сложив руки на груди. Раз эффект неожиданности пропал — наказывать змееныша бесполезно. У Ладо раскалывалась голова — не до стычек с мелким.       — Еще раз: кто ты такой? — спросил Ладо, пытаясь разобраться, что ему делать с этим внезапно свалившимся на его голову подарочком. Ведь не отстанет же. Это Ладо усек. Только если прибить. Но пока не хотелось. Пацан правда забавный. Может, даже и не на одну ночь пацан.       Вспомнились вчерашние заполошные поцелуи с привкусом крови. Горячее тело под ладонями. Хотелось сначала распробовать его по-нормальному, неторопливо, не наспех, не зло и без сопровождения миазмов помойки.       — Тим Ривер. Хакер. Твой будущий любовник и партнер.       — Ты идиот? — уточнил Ладо. — Или плохо понимаешь человеческую речь? Я сказал уже… Нет.       — А я сказал… Посмотрим, — Тим наконец обернулся и, выгнув бровь, обаятельно и нагло улыбнулся. — Садись завтракать, — и выставил на стол блюдо с оладьями. — Кофе?       — Твою ж… — выругался Ладо и отправился в ванную.       Умылся. Посмотрел на себя в зеркало. Тряхнул влажными волосами. И почувствовал, как сзади его талию обвили крепкие, сильные руки, к спине прижалась теплая щека, шею щекотнуло дыханием. В отражении увидел блядские смеющиеся глаза и услышал протяжное:       — Папочка… Ну чо ты ломаешься, как целка?       Тормоза сорвало.       Три дня. Ладо не вылезал из постели Тима три дня. Ни о чем не думая. Ни о ком не сожалея. Просто наслаждаясь обществом пацана. Его отзывчивостью. Страстностью. Пылкостью. Скрипя зубами от его издевательского «папочка» и плавясь от протяжных стонов, которыми захлебывался Тим, принимая Ладо. Принимая всего его. Забирая. Без остатка. Требуя себя любить.       И Ладо любил.       Впервые в жизни он кого-то любил в постели. И был нежен и внимателен. Оказалось, он умеет так.       — И что мне с тобой делать? — на излете третьего дня замученно и устало спросил Ладо.       — Смириться. С тем, что я есть и никуда не исчезну, — заявил Тим. — Время перемен, Ладо. Время перемен. Ты в курсе, что Город остался без власти? Питер Прауд исчез.       — Да, — сухо бросил Ладо. — Догадываюсь.       — Скоро начнутся беспорядки, — продолжил Тим. — И дележка власти. Если ты захочешь, этот Город станет нашим. Я кое в чем очень силен. Лучше меня здесь никого нет. Я могу взломать все! И получить любую информацию! А ты тринадцать лет был личным псом Прауда. Тебя боятся многие. Одно твое слово, Ладо, и этот Город будет нашим. Хочешь? — Тим приподнялся на локтях, затем сел и обнял Ладо со спины.       — Нафиг мне эта гнилая помойка сдалась? Ты знаешь, где Прауд? — отмахнувшись от громких глупостей, неожиданно для себя спросил Ладо, хотя дал себе слово, что просто вычеркнет этого человека раз и навсегда из своей жизни.       — Знаю, — хмыкнул Тим. — Я все знаю. Я очень долго следил за тобой. За каждым твоим шагом. Ты мой идеальный мерзавец, Ладо.       — Заткнись. Хорош пороть чепуху, — опять отмахнулся Ладо. — Где Питер?       — В безопасности, — ответил Тим. — Далеко отсюда. Вместе с Лайло Тартом. Я сделал все, чтобы их никто не нашел.       — Ты? — Ладо резко обернулся.       — Я работал на Питера, — усмехнулся Тим. — Я ему должен. За спасение жизни. И нет, я с ним не спал. Он опекал меня. Как отец. Да, Питер мог быть таким. Мы почти в расчете. Это он сказал мне, что я должен позаботиться о тебе. Что пора. Уже можно. Что он виноват перед тобой, но еще не все потеряно.       — Что? — вспыхнул Ладо и вцепился в шею Тима. — Он не мог так сказать! Ты все врешь.       — Питер сказал, что ты не сразу поверишь мне. Но чтобы закрыть окончательно перед ним свой долг, я должен позаботиться о тебе. И вернуть тебе… тебя. Так он сказал. Понятия не имею, что это значит, — фыркнул Тим и осторожно убрал ослабевшие пальцы Ладо со своей шеи. Погладил костяшками его щеку и аккуратно поцеловал, едва коснувшись губ. — Ты не один, Ладо. У тебя есть я. И мы можем на пару делать, что захотим. Чего ты хочешь, Ладо?       — Не знаю.       Ладо отвернулся и уставился невидящим взглядом в окно. Где-то там, далеко, Питер Прауд нашел свою правду. Истину. Свой мир. Рядом с Лайло Тартом. И оставил ему право выбрать наконец свою. В лице Тима Ривера.       Дар Питера.       Ему.       На память.       — Есть чо пожрать, змееныш? — спросил Ладо, вставая с кровати. — Строить планы на голодный желудок — бесовская затея.       — Ща организуем, папочка. Обещаю тебе, со мной не пропадешь, — нахально оскалившись, заявил Тим и сверкнул блядскими глазами.       Ладо понятия не имел, что делать дальше. Это так. И пока не хотел решать.       Почему-то ему казалось, что ответ придет сам собой. А пока…       Пока можно расслабиться: валяться на диване, жевать пиццу, запивая ее вином, и слушать болтовню Тима. Бестолковую, ребяческую болтовню. Но Ладо было так непривычно спокойно на душе, что он готов был слушать этот бред все оставшиеся ему дни. Потому что они вдруг стали…       …солнечными.       — Это самая дурацкая история, что я слышал, — заявил Влад Каретников, с облегчением выдыхая. Наконец-то выбрались из часовой пробки, и впереди виден дом. Прегольский мозг ему взорвал беспрерывным трындежом, из каких-то явно садистских побуждений решив подробно пересказать сюжет своей любимой манги. Вроде бы. Или аниме. Хрен знает, Влад так и не научился различать, что есть комиксы, а что мультики.       — Пиздишь. Из вредности, — внезапно надулся Тим. — Это крутая история! У меня все коллекционные фигурки есть из этого аниме! Культовая тема.       — Я понял. Говно, короче, — резюмировал Каретников и глянул на часы. — В супермаркет будем заезжать или на дом готовую еду закажем?       — Готовую. Из того корейского ресторана. Мне понравилась вся эта острая хрень, — с вожделением бросил Прегольский, нетерпеливо отстегивая ремень. И чуть ли ни на ходу выпрыгивая из машины.       — Еб твою мать! Куда? Кто так делает, паршивец! — взъярился Влад, перегибаясь и захлопывая дверцу. Припарковался возле дома. Выскочил вслед за Тимом. — Прегольский, по жопе получишь!       — Да я ща обоссусь! Полтора часа ехали! — проорал Тим, уже ныряя в холл и щелкая выключателями по пути до туалета. Весь дом мгновенно ожил, вспыхнув электрическими огнями.       — Тима, блять, — выругался Влад, подбирая с пола брошенную на ходу куртку. На секунду завис, задумавшись, а потом вдруг до него кое-что дошло…       — Прегольский!       — Ась?       — А какого, пардон, хуя героев твоей истории зовут, как меня, тебя, Лельку, Петю, Вовика и Деньку, а?       — Немного импровизации, — выкрикнул из туалета Тим, журча ручейком. — Не думал, что ты догадаешься, — шкодливо добавил он. — Ну прикольно же я придумал? Ладо Бругем — Влад Карета… Хехе. Питер Прауд — Петр Гордеев. Лайло Тарт — Леля Киселев. Мир Гудтемпер — Владимир Добронравов. Дени Смирнов — и так ясно.       — Не прикольно. Идиота кусок, — пробурчал себе под нос Влад. — Что тебе заказать?       Перед сном Влад привычно прижался к Тимкиной спине и вдруг подумал:       «Никто мне тебя не дарил. Я сам тебя выбрал».