Он заслужил прощение

— Чем хочешь ты, чтобы я поклялся? — спросил, очень оживившись, развязанный. — Ну, хотя бы жизнью твоею, — ответил прокуратор, — ею клясться самое время, так как она висит на волоске, знай это. — Не думаешь ли ты, что ты её подвесил, игемон? — спросил арестант. — Если это так, ты очень ошибаешься. Пилат вздрогнул и ответил сквозь зубы: — Я могу перерезать этот волосок. — И в этом ты ошибаешься, — светло улыбаясь и заслоняясь рукой от солнца, возразил арестант, — согласись, что перерезать волосок уж наверно может лишь тот, кто подвесил?

      Понтий Пилат сидел на своём каменном троне, глядя безжизненными глазами в необъятную бездну космоса, раскинувшуюся перед ним. В его сознании набатом бил колокол, отмеряя очередную вечность. Пятый прокуратор сидел недвижно уже сотни лет, словно каменное изваяние. На его всё ещё молодом лице уже были заметны тонкие морщины, которые теперь напоминали трещины на мраморе. Алый подол его плаща, словно лужа крови, лежал у его ног. И ни одна складка ткани, ни один волосок на его голове не был потревожен ветром. Здесь, в этом холодном и одиноком месте, казалось, будто время застыло, заперев некогда могущественного мужа в ловушке бесконечно тоскливого момента.       — Ты снова здесь, — мягко обратился Иешуа к фигуре, облаченной в чёрный балахон. — Ты проявляешь странную привязанность к этому человеку, Воланд.       — В мире должен быть порядок, Иешуа, — спокойно отозвался Князь Тьмы. — И Понтий Пилат заслуживает прощения. Ему не место здесь. Его не за что наказывать. Он был лишь пешкой в руках сил, намного более могущественных, чем он. Случилось то, что должно было. Ему пора обрести покой.       — Я тоже так думаю, — отозвался Иешуа, присаживаясь на камень рядом с Воландом. Он был одет в простую белую холщовую тунику, подвязанную куском верёвки. Рядом с Князем Тьмы, облачённым в тяжёлый чёрный плащ, который волнами укрывал землю вокруг него, он создавал удивительный контраст.       — Раз ты согласен со мной, тогда отпусти Пилата. Позови его с собой. Пришла пора ему пройтись по дороге из лунного света.       — Я звал его, мой друг, десятки раз я звал его с собой, но он не слышит, — печально вздохнул мужчина. — Не я вынес ему приговор, а он сам.       — Он сам?.. — Воланд наклонил голову, задумавшись. — Да, это имеет смысл. Судья при жизни, он продолжил выносить суровые приговоры и после смерти.       — Я пытался объяснить ему, что в моей смерти нет его вины, но он не смог этого принять. Он признал себя виновным и вынес суровый приговор. И пока не истечёт срок его наказания, назначенного им самим, ни ты, мой друг, ни я не сможем докричаться до него.       — И даже в смерти люди продолжают поражать меня. Сколько же в нём гордыни, сколь сильно он верит в свою власть, что вынес себе приговор и игнорирует наши с тобой решения?       — Мы смотрим на это по-разному, мой друг, — покачал головой Иешуа. — Там, где ты видишь гордыню, я вижу привязанность, раскаяние и глубокую скорбь. Где ты видишь властолюбца, который продолжает выносить приговоры и после смерти, я вижу человека, полного благородства, который не проявляет снисхождения даже к себе.       Воланд надолго замолчал, обдумывая ответ. Прошли секунды, а может, года. Для них время текло иначе, нежели для смертных.       — И всё же он заслужил прощение.       — И он его получит. Я слышу, как подходит к концу срок наказания, что он сам себе отмерил. Уже скоро встанет он с трона, рухнут эти горы, и Понтий Пилат сможет простить себя. Он услышит мой зов и вступит на дорогу из лунного света. Мой старый друг наконец придёт ко мне, и мы сможем закончить тот разговор, что начали под палящим солнцем Иерусалима. Ему никогда не нужно было моего прощения, ибо я уже много лет жду его. Но он должен простить себя. И скоро он сможет сделать это. Тот роман, который ты принёс мне недавно… Я начал читать его.       — И что ты думаешь?       — Это удивительно, что кто-то смог так точно рассказать ту историю. Я был уверен, что пыль времён давно стёрла моё настоящее имя из памяти людей. Это действительно работа Мастера.       — И что же его ждёт? Из-за этого романа он многое пережил. Ему не место во Тьме.       — …Я скажу тебе своё решение, когда дочитаю роман, — отозвался задумчиво Иешуа. Он поднялся с камня и отряхнул тунику.       — Мы скоро встретимся, мой друг, — обратился он к Понтию Пилату, но тот не обратил на него никакого внимания. Губы его неслышно шептали о том, что трусость — самый страшный порок и что он трус. Он просил прощения у бедного арестанта, не понимая, что лишь он сам может даровать его себе.       Банго приподняла голову, равнодушно глядя на Иешуа. Она была ни в чём не виновна, но не пожелала оставить своего хозяина даже после смерти.       Иешуа ушёл по лунной дороге, оставляя за спиной безжизненный пейзаж, залитый светом полной луны. Воланд смотрел ему вслед, погружённый в свои думы.       — Мой лорд, приближается время бала, — произнёс печальный рыцарь, вышедший из теней за спиной Князя Тьмы.       — Да, Фагот, ты прав. Нам пора приниматься за дело. Москва… Давно я там не был. Интересно посмотреть, как она изменилась.