Сердце — не камень

У Иссина темные глаза и горячая кожа. Острая катана и такая реяцу, что впору падать на колени и сгибаться в ритуальном поклоне. Он страшно гордится новеньким лейтенантским шевроном и требует называть его «дядя». Но Кайен лишь приподнимает плечи, изо всех сил стараясь держаться прямо, и нахально сверкает фамильными ямочками на щеках: он тоже Шиба и однажды тоже наденет шеврон, а потом и белое хаори, может, еще раньше «дяди» Иссина. А когда Иссин приходит к ним в гости по приглашению старшего Шиба, двенадцатилетний Кайен умудряется стащить у него Энгецу. То, что это глупость, понимает даже маленькая Куукаку. Пропажа обнаруживается почти сразу: занпакто невозможно разлучить с его владельцем так, чтобы последний ничего не почувствовал. Но Кайен и не думает прятаться. И когда, прервав беседу за чаем, братья Шиба выходят во двор поместья, они застают нелепую сцену: мальчишка пытается упражняться с мечом, который пригибает его к земле своей реяцу, так что тот едва способен оторвать клинок от усыпанного галькой пятачка. Иссин хмурит брови, губы сжимаются в узкую полосу, и Куукаку становится не по себе от его разом потемневших глаз. Он мгновенно оказывается рядом с Кайеном и ловко выхватывает у него катану. Клинок на миг вспыхивает почти настоящим пламенем, поймав лезвием лучи заходящего солнца. Невесомо и гладко Энгецу погружается в родные ножны, словно радуясь уверенному прикосновению хозяина, а Кайен прячет руки за спиной, но и не думает чувствовать себя виноватым: самодовольно скалится, прищурив синие глаза. Иссин смотрит на него испытующе, потом вдруг совершенно по-мальчишечьи ухмыляется и аккуратно вытирает рукавом капли пота на курносом Кайеновом носу, таком же, как у самого Иссина. — Брат, позволите мне тренировать этого оболтуса? — он вежливо кланяется. — Да я скорее сдохну, чем буду у тебя учиться, — фыркает Кайен, отворачиваясь. — Что ты сказал, наглец? — рычит Иссин, пытаясь схватить племянника за ворот, но Кайен очень ловко уворачивается и сбегает. Отец смеется, Иссин подхватывает его смех, Куукаку расслабляется, только тут заметив, что невольно вжала голову в плечи. А потом, прокравшись за братом на кухню, чтобы расспросить, как тому удалось стащить дядин занпакто, она видит, как Кайен рвет на полосы чистое полотно и, помогая себе зубами, туго заматывает обожженные до кровавых волдырей ладони. Огненные занпакто не даются кому попало. Поляну Куукаку находит без особого труда — ее ведут две знакомые рейраку и яростный звон клинков, перемежающийся резкими окриками. Отец просил найти Кайена, и она пользуется предлогом, чтобы подсмотреть за тренировкой брата. Куукаку двенадцать, она — принцесса клана, но урокам хороших манер она предпочитает игры с огнем. В прямом смысле. И огонь, заключенный в зеркальном лезвии Энгецу, манит ее с неодолимой силой. — Хватит защищаться! — слышит она, прорываясь сквозь кусты на кромку поляны. — Занпакто у тебя не для этого. Нападай! Кайен, вроде бы, и нападает — кружит возле Иссина взбесившейся осой, но никак не может его достать. Тот стоит как вкопанный, будто бы даже лениво отбиваясь от его ударов, а Кайен все равно едва успевает прикрываться своим асаучи. На щеке и рукаве — порезы, рассеченная бровь вспухла, и кровь заливает левый глаз: видимо, Иссин приложил рукоятью. Но нахальная кайеновская усмешка никуда не девается. — Жду… когда ты покажешь… свой шикай! — кричит он в ответ, запыхавшись. Варадзи скользят по сухой земле, вздымая пыль, хакама в серых разводах. — Да ты совсем охренел, салага! — смеется Иссин. — Первый год в академии, а решил потягаться с лейтенантом. — А ты думал… я буду боккеном махать… пока ты сто лет в лейтенантах ходишь? Да я стану капитаном быстрее… чем ты освоишь банкай! Что-то неуловимо меняется, словно в знойном неподвижном воздухе появляется запах предгрозья, зрение туманится, и Куукаку несколько раз моргает, пытаясь сфокусировать взгляд. Когда она снова может ясно видеть, то не в силах поверить глазам: отбросив занпакто, двое представителей благородного клана Шиба катаются по земле, от души мутузя друг друга кулаками, обзываются последними словами и хохочут. Куукаку ужасно хочется валяться в пыли вместе с ними. А потом, когда Кайен убегает к отцу, даже не потрудившись отряхнуть изменившее цвет до неузнаваемости шихакушо, Иссин с удовольствием вытягивается на сухой траве и хлопает рядом ладонью, предлагая Куукаку присоединиться. Она плюхается задом на землю и по-кошачьи прижимается к горячему боку Иссина, чувствуя, как собственная рейрёку откликается на бурление его силы довольным урчанием. На кончиках пальцев электрическими разрядами скапливается огненная магия. — Но-но! — косится на нее Иссин. — Разошлась. Прибереги для уроков кидо… — он вдруг останавливается, и взгляд его становится более внимательным. — А впрочем… Ему это не понравится, Куукаку точно знает, что получит по шее, но затея Иссина неодолимо манит своей безбашенностью. Сила шинигами проявляется лучше всего в минуту смертельной опасности. Суть шинигами — сражаться и защищать. «Сражаться и защищать», — снова и снова повторяет в ее голове Иссин, и Куукаку, сама того не замечая, уходит в шунпо, едва не проскакивая назначенное место. Ее задача сидеть тихо и появиться неожиданно, поэтому она тщательно скрывает свою реяцу, да это и несложно: дядя и племянник Шиба сегодня совсем не в настроении для дружеского мордобоя, Куукаку даже представить себе не может, что тут должно было произойти. У Иссина рукав намок от крови, и воздух вокруг него колеблется жарким маревом. Кайен не улыбается, только щурится озлобленно, глаза — как блестящие синевой лезвия. Стойка неправильная, кривая. Присмотревшись, Куукаку замечает рану на боку — пропитав хакама, кровь пачкает белые таби. Дыхание сжимается в горле: все совсем не так, как обещал дядя. — Ну что, съел, салага? — сплевывает Иссин. — Забудь про Мияко, у тебя для нее занпакто короток. Черный росчерк в глазах — Кайен с рычанием бросается в атаку, безоглядно и бездумно, ярость так и плещет через край, грозовыми разрядами копится в застывшем воздухе. На мгновение две фигуры сливаются в черную кляксу, и снова распадаются, отскакивая на несколько шагов. На груди Иссина остается алый росчерк. — Съел, лейтенант Шиба? — снова улыбается Кайен, но улыбка нехорошая, от нее у Куукаку мурашки по спине. — Что ты теперь будешь рассказывать девушкам про свои боевые шрамы? Он еле стоит, даже Куукаку видит, что его шатает, от крови таби стали совсем черными, хакама плотно облепили правую ногу. Это уже не тренировка, все гораздо, гораздо серьезнее. Надо остановить этот глупый поединок, и Куукаку бросается вперед, на ходу вспоминая заклинание. — Гори, Энгецу! — звенит в ушах призыв Иссина, и ее, словно взрывной волной, отбрасывает всплеск реяцу. Энгецу факелом вспыхивает в руках хозяина, сухая трава вокруг начинает тлеть. Делая шаг к Кайену, Иссин легким взмахом создает вокруг себя огненный водоворот. Не помня себя от ужаса и ярости, Куукаку в шунпо кидается ему наперерез, выкрикивая самое мощное заклинание бакудо, которое способна создать. Уже влетая в пылающий круг Иссина, она вдруг осознает, что никакой реальной опасности нет — пламя не ранит ее, но заклинание уже сорвалось с пальцев, отбрасывая ее на грудь что-то кричащему брату, и в следующий миг она слышит: — Обратный водоворот, Неджибана! Ее подхватывает холодной волной, окатывает с головы до ног, утягивает вниз, куда-то на дно, две стихии вздыбившимися конями схлестываются в воздухе, горячий обжигающий пар с шипением заполняет все обозримое пространство, и Куукаку почти задыхается, лежа на мокрой земле и пытаясь хоть что-то разглядеть в этой белизне. — Ха! — вдруг доносится до нее. — Ха-ха-ха! — смех у Иссина кашляющий, хриплый, но это именно смех. — Ну ты даешь, салага! Где-то за ее спиной слышится движение, Кайен встает на четвереньки, потом, опираясь на гигантский трезубец — вдвое выше самого Кайена, — на ноги. Рассеивающийся туман открывает его лицо, на котором ни следа былой ярости и злости, только чистое изумление, с которым он разглядывает свой занпакто. — Брат ни за что не поверит, — продолжает смеяться Иссин — он даже не пытается встать, лежит, раскинув руки, и хохочет прямо в небо. — У Шиба — водный занпакто, охренеть можно! Да еще какой! — Теперь только попробуй сказать, что у меня занпакто короток, — вдруг фыркает Кайен и тоже начинает смеяться. — Да куда уж мне! — Иссин поднимает руки, признавая поражение, и повторяет: — Ну ты даешь! Шикай у первокурсника, да главком собственную бороду съест! И Куукаку с завистью думает, что никогда не поймет, что у этих мужиков на уме. — Плеснешь и мне? В память о старой дружбе, — в сгущающихся сумерках черный кот старательно разглаживает языком хвост, изрядно помятый рыжим засранцем Ичиго. — Это ты по старой дружбе притащила ко мне в дом шинигами? — кривится Куукаку, но все равно выставляет еще одну чашку.— Плесну, чего уж. — Он не похож на других шинигами, — Йоруичи прекращает бесполезное занятие и переключает внимание на саке. — Он… — Он похож на Шиба, хочешь сказать? — мрачно ухмыляется Куукаку и по-мужски опрокидывает в рот свою порцию. Йоруичи перестает лакать и скашивает на нее глаза. — Заметила? — Тут только слепой не заметит, — Куукаку откидывается на подушки и сверлит взглядом черного кота, ожидая положенных объяснений, но еще не понимая, хочет ли их услышать. Кот объясняться не торопится, обстоятельно приканчивает саке и лениво вытягивается на подушке рядом. — Кровь — не вода, — задумчиво роняет он. Наполнив чашки по новой, Куукаку следующую пьет понемногу. — Да уж. Достаточно посмотреть, как они сцепились с Гандзю… — Ты скажешь ему? — Кому? — Гандзю, конечно. У Ичиго для этого есть отец. — Не знаю, Йоруичи. Я еще не решила… Знаешь, столько времени прошло, а я их все еще не простила: дядю Иссина — за то, что пропал и ничего не сообщил, брата — за то, что дал себя убить, шинигами — за то, что все из-за них… До сих пор внутри все горит. Йоруичи жмурит зеленые глаза и, потянувшись к руке Куукаку, коротко трется об нее усатой мордой. — А Гандзю, — продолжает Куукаку, — еще мальчишка совсем. Ему бы по Руконгаю на Бонни носиться с дружками, да портить жизнь готейским патрулям… — Его пора отпустить, Куукаку. — Сама знаю! Еще всякие коты меня учить будут! — Куукаку с досады машет рукой с чашкой, расплескивая напиток по деревянному полу, и вынуждена снова наполнять ее. — Пусть сам решает — это выбор его сердца. Пойдет с ними, значит, вырос. Останется — значит, еще не готов. — Нам может понадобиться твоя помощь… Куукаку выдерживает прямой кошачий взгляд, заставляя подругу в конце концов отвернуться. — Посмотрим. Они долго молчат. Когда саке заканчивается, Куукаку так же молча приносит еще. Из-за сёдзи доносится храп незваных гостей, а над Руконгаем зажигаются первые звезды.