Aeternum vale

Его волосы подобно шёлковой реке стекают меж пальцев. Его глаза, наконец, сияют, подобно весеннему небу, подобно самому драгоценному камню, за которым она кинулась бы с обрыва, и – в океан. Его руки, подобно рукам греческого бога, словно вылепленные из мрамора, снова погружают её в ту любовь, которую она так ждала, по которой так скучала. Вайолет спала беспокойно. Белоснежная простыня, подобно жертве водоворота сражения, свернулась в вялую тряпку, свисающую с края кровати; единственная подушка с отпечатанным номером на наволочке покоилась далеко в тёмном углу, а пуховое госпитальное одеяло лежало рядом с телом девушки, свёрнутое и ненужное. Вайолет всегда спала одинаково, свернувшись в маленький комочек, занимающий так мало место, как это было вообще возможно. Эта привычка преследовала её с приюта, она же закрепилась на службе; и теперь, по окончанию войны, даже в мирное время она никуда не пропала. Солнечный свет, жизнерадостно пробивающийся в высокое окно, нежно играл в пшеничных, потускневших волосах, затерявшихся в смятой простыне. Иногда одинокий луч пробегал по лицу девушки, но та никоим образом не реагировала. Она словно была не здесь, не жива; и только тихое, редкое дыхание не оставляло захаживающей медсестре причин для беспокойства. Она тянулась к нему. Отчаянно пыталась ухватиться за призрак его дыхания; тонкими, бледными пальцами старалась схватить его руку. Плевать, куда он затянул бы её теперь. Единственное, что имело значение, ценность – это его улыбка, играющая на лице; искренняя, добрая улыбка, не несущая в себе ни лукавости, ни тени снисходительности. Но он так далёк. Подобно полярной звезде он всегда вёл её, указывал путь, но так и не стал досягаемым. Вайолет снова беспокойно перевернулась на другую сторону. Она крепче сжала закрытые глаза, вцепившись истерзанными пальцами в простыню. – Майор… Во сне Вайолет слабо потянулась рукой в пустоту, которая, разумеется, была таковой для всех, кроме неё; она отчаянно тянулась туда, где не видела ничего, кроме его исчезающих уставших глаз. Ни крики раненных, ни тяжелый, густой дым не беспокоили её. Сделав почти бессильный, невесомый рывок вперёд, она, наконец, ухватилась за него. Изнеможенная, с помутневшим взором Вайолет упала на его грудь. – Майор… Слава богу, майор… С лёгкой улыбкой Вайолет прижалась к мятому одеялу, обвивая его руками, прижимаясь к нему словно тонущий, нашедший на воде хоть что-то, что может спасти его жизнь. Девушка тоскливо, проваливаясь глубже в сон, пробормотала заветное слово ещё один, последний раз. – Майор… Фиалки в фарфоровой вазе на столике уныло качнулись, слабо приветствуя порыв летнего ветра.