Ты достойна правды

— Виттория, подожди снаружи. Ничего со мной не случится плохого. Интересно, она сама в это верит? Стало быть, верит. Если не побоялась прийти. — Но, мона... — Пожалуйста. Странное создание — просить чего-то у служанки! И это внучка дожа Венеции. Впрочем, как теперь он смеет подлинно рассуждать о подобном? Ни титулы, ни чистота крови не имеют подлинной власти над взбешённой толпой. Вот та правда, в которой Франческо убедился меньше недели назад. Черни нужен вкус хлеба во рту, позвякивание монет в кошельках — и она вознесёт любого пройдоху, любого простолюдина, давшего ей эдакую малость. На руках готовы они носить таких благодетелей, что и наблюдал он в пасхальное утро. Как только Лоренцо и Джулиано выступили за порог Санта-Мария-дель-Фьоре, людское море замерло. Медичи что-то проговорил громко, в своей манере, и толпа подхватила его с братом на руки, словно святых или героев, и унесла прочь. Речей Лоренцо Франческо не расслышал, зато отменно помнил ложь, стекавшую с языка минутами ранее. «Я ничего не знал» «Они будут обвинять меня» «Я не догадывался, клянусь тебе!» Лоренцо внимательно посмотрел на Пацци, хотел, видно, что-то сказать, да передумал. На шее у него алел порез, оставленный кинжалом Маффеи. При виде увечья народ ещё сильнее заобожал своего некоронованного правителя. Надо же, случай — и тот на его стороне. Что чувствовал Лоренцо, когда они стояли спиной к спине, когда Франческо прикончил Бандини и ранил Веспуччи, заслоняя собой Джулиано? Несомненно, он внутренне ликовал, судящий по себе о других безнадёжный идеалист, упрямо предлагавший ему дружбу в детстве. Но, если поразмыслить, отказался бы Франческо от этой самой дружбы, следуй он велению сердца? На протяжении бесконечно долгих шести дней задавал себе этот вопрос и с каждым разом всё увереннее отвечал — не отказался бы ни за что. После смерти отца для него настоящей отдушиной стали «визиты к Бьянке». Их, конечно же, инициировал Гульельмо, уже угодивший под каблук своенравной капризной девчонки. Только вот то было решение Гульельмо, принятое единожды и не изменившееся под давлением обстоятельств. Франческо любил младшенького, считая его бесхребетным и снисходительно не вмешиваясь в его незначительные дела. И что же? Теперь истина неприятно блестит, выволоченная на свет. Гульельмо избрал то, что осчастливит его. Не оглядывался и не позволял словам задеть себя. Он оказался сильнее Франческо, который, в свою очередь, таскался всюду за дядей, пытаясь отплатить тому за любовь как умел — перенимая суждения Якопо, смотря на мир его глазами, заботясь о том, до чего раньше и дела не было, и веря в то, во что верил человек, заменивший ему родителей. Или же просто сделавший их с Гульельмо приложением к активам банка. Хорошо, что младшенький ушёл. Но у него-то всегда была земля под ногами, и он жил своей жизнью, не чужой. А Франческо даже снилось подчас, как он болтает ногами в воздухе, стараясь избавиться от верёвки, что вот-вот сдавит шею. Безвольный трус. Лжец. Пустой сосуд. В нём ведь никогда не было огня, желаний, чтобы окрыляли, не было своих идей, чтобы взращивать и отстаивать их. Ему даже банк сделался безразличен, а надо бы справиться о делах. Чего бы он хотел в действительности? Блага и свободы для Флоренции, справедливости или славы? Нет уж, пусть другие маются со всем этим. Видел он в тот день, чего жаждут флорентийцы, чего стоит древность рода. А ещё поймал взгляд Новеллы Фоскари обращенный к нему. Всё из-за чёртового взгляда. Она и сейчас на него смотрит, слегка смущённо и вопросительно. Да он молчит, наверное, с четверть часа! Вот проклятье. — Мадонна Медичи, — это обращение скрипит песком на зубах, — прошу извинить меня. Устал невыносимо… В банке неразбериха, и дядя пропал. Сами слышали, полагаю. Новелла закивала и подошла ближе, всё так же потупившись. Франческо вдруг понял, что забыл надеть дублет и стоит перед гостьей в рубашке. «Стеснялась бы находиться под крышей у нечестивца, — отметил про себя Пацци. — Хвала небесам, ты не знаешь». Не знает, и это пора изменить. — Да-да, все только об этом и говорят, — она держится гораздо более неуверенно, чем прежде, как если бы исполняет неподходящую, навязанную роль, — и о Вашей, мессир, храбрости. О, как же иначе! Занимательные, поди, вещи рассказывают Лоренцо на допросах. — Смею надеяться, вы не слишком уж доверяете небылицам. — Я многому была свидетельницей, — с неожиданной твёрдостью парирует девушка, — когда мы вышли из ризницы со свекровью и Клариче, я заметила и поняла достаточно. Поняла она. Что тут можно понять, если он сам до сих пор с трудом соображает. Всё произошло стремительно. Риарио в алтаре опускается на колени, Марко Веспуччи сжимает рукоять клинка, сам Франческо инстинктивно тянется к оружию. Времени остаётся мало, звуки приглушаются, и Пацци напоследок хочет удостовериться в отсутствии брата. Среди Медичи Гульельмо нет, что очевидно — Франческо озирается, молясь, чтобы и Бьянки не оказалось на противоположной стороне. Тогда он и цепенеет, встречаясь с чистым, отчего-то робким взором, таким знакомым. В сознании с пугающей быстротой возрождаются картины почти забытого празднования. «Я очень неуклюжая» Он не возразил, однако тем вечером, ему казалось… Нет, он был убеждён, что именно такой Бог задумывал женщину. Жадная до жизни, смелая, искренняя, неиспорченная. Такая невинность недолговечна, её необходимо оберегать, пестовать и… Ещё несколько мгновений, и Новелла де Медичи овдовеет. Она наверняка полюбила Джулиано, разглядев в нём что-нибудь или выдумав, а после смерти жены Веспуччи у неё, наконец, появилась возможность занять надлежащее место в семействе, которое вышвырнет девушку на задворки, умри ныне супружник. Как он, Франческо, мог причинить ей такие страдания? Как мог разрушить безукоризненный план, сердцем которого являлся? Он не находил объяснений, не желал отступать — невозмутимо выслушал проклятия дяди, ровным счётом ничего не ощутил, когда ворота за Якопо затворились. Он сделал выбор самостоятельно, впервые подумал о добре человека, приходящегося ему по сути никем. В этом не было логики, но это принесло умиротворение. Земля впервые чувствовалась под ногами, а Франческо с радостью лез обратно в петлю. — Вы определённо не всё знаете, — начал он, сложив руки на груди. — Поэтому, настаиваю, слушайте внимательно, что я скажу. Новелла склонила голову набок и прищурилась. — Хорошо. Однако Вы должны помнить, что от благодарностей Вам всё равно не скрыться, — как она похожа на ту прежнюю себя, которая чуть не пристрелила Франческо! — а я откликнулась на Ваше приглашение, намереваясь их выразить. — Придержите их в таком случае, мадонна. — Будь по-Вашему, — тепло улыбнулась она. — Так что же вы собираетесь мне поведать? Признаться, я очень часто Вас вспоминала… Возможно, это предосудительно... — то, как внезапно гостья воспрянула духом едва не поколебало собственные намерения Франческо. — Я замужняя дама, и потом… Жаль, что Вы не имеете общих дел с Лоренцо, а то навещали бы нас. Мне всё запрещает свекровь, лук отобрали… Что это за чушь я... Вы хотели говорить. Новелла осмотрелась и просияв, как ребёнок, при виде скульптуры лошади, умостилась на постаменте, больше походившем на бортик фонтана. Всё это вызвало у мужчины непроизвольную улыбку. Собеседница его хихикнула и приложила ладонь к губам. Опасается выглядеть развязно. И думает, что всё между ними ничего не изменилось. Не бойся, я не позволю себе тебя обидеть. А ты вольна сопроводить меня к виселице. И поделом мне будет. — Я готова, начинайте, — она сложила ладони на коленях с мнимой серьёзностью. — Это нечто занимательное или важное? — Крайне важное. Я вынужден сообщить Вам подробности о неудавшемся заговоре. — О, Боже милостивый! — Новелла резко поднялась на ноги и подскочила к нему, за секунды преодолев расстояние в два локтя. Франческо чуть не отшатнулся. — Зачем, мессир? Мне плевать на это. Господь спас невинных через Вас, заговорщиков ожидает кара, а я так рада была получить Ваше письмо, я бы и без письма… — Тише, мадонна, — он поднёс к губам Новеллы пальцы, не касаясь. — Я нахожу Ваше многословие прекрасным, и люби я Вас меньше… Не так. Но это такая же правда. Сам-то слышишь, чего несёшь? — И я тоже Вас люблю, кажется, — прошептала она то ли испуганно, то ли радостно, а потом засмеялась, и в этом смехе не было ни звона колокольчиков, ни пения ручьёв, ни прочей поэтической ереси. Одна горечь. — Только почему Вы раньше не признались? Теперь совсем поздно. Будет поздно, если он поддастся. Смолчит о том, чего она одна из всех заслуживает знать, привлечёт к себе и тем самым опозорит её. Но она ведь не испытывает ничего к Джулиано… Хоть раз в жизни он может быть счастлив. Хоть раз доведи до конца задуманное, бестолочь. — Я жалею об этом… — Франческо глубоко вдохнул и произнёс как можно скорее, как в отрочестве, когда исправно ходил на исповедь к Бандини. — Как и о том, что замышлял убить Вашего мужа. Если заговорщиков нужно покарать, то я обязан понести жесточайшее наказание. — Нет… Нет-нет… — Новелла стала заглатывать воздух, словно выброшенная на берег рыбка в золотой чешуе, и завертела кудрявой головой, как бы ища пути побега. — Не-е-ет, ты врёшь, чтобы меня оттолкнуть. Врёшь, — она громко всхлипнула. — Врёшь! Ну же, беги стремглав к своим милым родственникам! Рассказывай Лоренцо, Гульельмо расскажи и своей рябой Виттории, всему дьявольскому городу. Чего же ты стоишь, будто приросла?! Новелла и впрямь не может пошевелиться — руки Франческо крепко сжимают её предплечья. Опять что-то не так… — Всем им я наврал без зазрения совести, Новелла Фоскари, но ты достойна правды, — Пацци отпустил девушку, и осознание свершившегося завладело всем его существом. — Делай с этим, что душе угодно. Кончено. Осталось дождаться стражников. Быть может, они устроят показательный суд — пускай утешатся. Лишь бы не затягивали. Новелла медленно пятилась назад, сглатывая слёзы. Лучше было всадить с десяток ударов в белобрысого Медичи, которому ты без надобности, чем так терзать тебя. Ответь мне тем же, не мешкай. — Мадонна, вытрите слёзы, пока их никто больше не заметил, — Франческо постарался придать голосу холодности, подавить совершенно лишнюю, проклятую нежность. Новелла послушно утёрлась рукавом платья и, развернувшись на носках, поспешила к выходу. Они больше никогда не свидятся, всё встанет на свои места. А место для Пацци, видимо, с рождения уготовано в преисподней. Где угодно, главное — чтобы не здесь. Всё имущество он завещает Гульельмо и его дочери. Нужно успеть составить и подписать положенные бумаги… — Эй! — по-простецки окликнула его Новелла, и Франческо ни с того ни с сего прошибла дрожь. — Ты же не думаешь, что я тебя выдам?