Тихая гавань

Линг шестнадцать…семнадцать? Они с Линг друзья. Напарники, когда надо. Пока еще не идеально слаженный, отточенный механизм, но все может быть со временем. К тому же, теперь Харлон понимает Учителя хоть немного. Когда за тобою (пусть, может, и не преднамеренно) ходят хвостом и ловят каждое твое слово это иногда напрягает и раздражает. Харлон не пытается ее учить, потому что учиться ей у него, наверное, нечему. Не будет же она слушать его многочасовые монологи о лекарственных травах. Быть примером, ни плохим ни хорошим, он не хочет тоже. Но он рассказывает сказки. После первого нападения у Харлона остаются только лишь списки. Бумажки в сумке, планы вперемешку с зарисовками и неоконченные любовные письма не ему и не от него. Плетеные закладки и сушеные цветы. Кусок янтаря в боковом кармане. Тысячу маленьких вселенных из воспоминаний о счастливом, беззаботном детстве в Тихой гавани. Линг смотрит так, будто чего-то ждет, и Харлон знает: от нескончаемых вопросов, которые она никогда не задаст, язык ее чешется почти физически. Линг — большой любопытный ребенок. Он не понимает, как многие могут звать ее неживой, словно камень. Линг свои вопросы не задает, может, думает что Харлон, как и все остальные, проигнорирует ее, промолчит, будто ничего не было. У Харлона — только догадки, он не умеет читать мыслей, поэтому все, что ему остается это говорить. О расплывшихся чернилах, цветках ромашки, пожухлых страницах, и крабах с белоснежными панцирями. О том, какая холодная в начале лета вода и какой горячий песок. Сочинять на ходу, выворачивая наизнанку события, лица и имена, и оборачивая все в красивые фантики. Он не тешит себя мыслью, что у него получается обмануть свою попутчицу, но обманывать ее он и не пытается. Просто говорит как может. Больше всего ей нравятся истории об уплывающих в неведомую даль кораблях. Со стороны посмотреть: они с нею полярно-разные и притягиваются как детские магнитные игрушки. Харлону иногда нравится с ними и самому играться потому что он тоже большой ребенок. Наверное, его это успокаивает даже, потому что ее в колокольных песнях в последнее время слишком уж много. Больше, чем должно было бы быть. Он слишком в нее влюблен. Почти не пугает. Не пугает совсем, но немножко смешно. Линг шестнадцать…семнадцать? И девочки, примерно в этом возрасте, имеют свойство влюбляться. В какое-то дело или человека, а может, начинают любить и ценить себя чуть больше, чем до этого. Харлон препарирует этот феномен в ее лице под увеличительным стеклом, рассматривает с особым интересом. Наблюдает. Попахивает сталкерством конечно, но он же не следует за ней по улице и не подглядывает в окна. Они зовут друг друга по именам и комната в гостинице у них одна, с двумя жутко скрипящими кроватями, зато выглянешь в окно и не увидишь даже следа материка — так далеко их закинуло. Практически посреди морского ничего, так напоминающего ему о доме. Линг росла в горах, но море ей тоже нравится. И пусть кому что кажется, но Харлону действительно интересно какой путь она изберет. Как минимум до этого момента он будет с ней. В конце концов, кто-то же должен врачевать героев: накладывать тугие повязки, заставлять их пить горькие лекарства и вправлять вывихнутые суставы. Харлон, сам по себе, не герой, просто вшивый Избранный. Он говорит слишком много когда не стоит открывать рот, но почему-то, когда он молчит все остальные тоже умолкают. Им просто нужно немного тишины, так он думает. Немного времени, пару ленивых дней, когда никуда не надо бежать и ничего не надо делать. Пока Линг спит, Харлон охраняет ее сон и делает из завалявшегося янтаря кулон. Ему кажется, что это отличное начало очередного нового года вместе. В этот день на море неспокойно.Из городка они никуда не уезжают.