Elevator

      Тэхён не помнит, как и когда оказался в лифте. Да ему на это и плевать, если честно. В голове так много всего, что мысли, сливаясь в огромный шумный ком, образуют беззвучную пустоту, вакуум. Парень стоит в центре кабины, впиваясь мутным взглядом в стык между серыми створками, смотрит так пристально, будто в этих неровностях и шероховатостях может найти ответ, почему всё именно так. Вдруг эти двери, что пропускали через себя множество людей с разными историями и судьбами, что-то знают? Знают, за что. Знают, как это пережить.       Потому что Тэхён не справляется.       Он ожидал этого. Как не ожидать, если Чонгук каждый день твердил про одну милую одногруппницу с очаровательной улыбкой и длинными пушистыми волосами, что так сильно ему нравится? Да Тэ ведь сам ему советы давал, что делать, глупо было бы не ждать. Глупо. Тогда отчего так больно, что аж дыхание перехватывает?       Он же готовил себя к этому, смирялся. Но можно ли подготовиться к тому, что твоё сердце втопчут в землю, даже не подозревая об этом?       Чонгук так радовался, когда знакомил их, а он поступил, как последний мудак. Чон ведь только ради него, не желающего куда-то идти в этот день, всё же осмелился пригласить домой свою новую девушку. А Тэхён? Не мог хотя бы попытаться показать, что рад за друга? Так сложно, что ли? Да.       Просто видеть в глазах Кука этот чистый блеск, эту неподдельную влюблённость, этот трепет, обращённый к кому-то другому, но не к нему, не к Тэ… Было чересчур больно. Чон буквально светился от радости.       Тэхён вроде стоял совсем рядом и одновременно смотрел на всё со стороны, через стекло. Он не должен там быть. Лишний, ненужный. Не к месту. Ни он, ни его глупые чувства. Засунуть поглубже, надеть на лицо попытку улыбки, показать, что рад, и бежать домой, пока не разрыдался, как тряпка, не испортил другим их хрупкое счастье.       Тэ настолько быстро вылетел из квартиры, что даже не успел разобрать слова, выкрикнутые Чонгуком ему вслед. А был ли шанс понять? В ушах же стоял грохот собственного сердца, рвущегося отсюда поскорей и, одновременно, назад, к тому, кто так легко, непринуждённо подчинил его себе. Такое наивное. И вот теперь он здесь.       Стоило бы нажать на кнопку и, наконец, спуститься вниз, но он безумно устал. Нет сил поднять руку — она, как мешок, набитый мокрым песком, безвольно свисает вдоль тела и не хочет слушаться, будто не его, чужая. От слабости ноги ватные, дрожат и подкашиваются под собственным весом, стоять ровно выходит ценой огромных усилий. Даже голову прямо держать не получается — она заваливается на бок и повисает, чуть скатываясь вперёд. Кажется, что на плечи опустили свинцовое одеяло, и теперь оно тяготит, придавливает к полу, пытается прогнуть его, пригвоздить к месту.       Хочется выпустить наружу этот бурлящий, клокочущий ураган, что бьётся о грудную клетку, скребётся когтями, полосует изнутри до зуда. Хочется сдаться, осесть прямо здесь, на месте, и разреветься так громко, истерично, истошно, с завываниями, стонами и криками, чтоб до скулежа, до сорванного голоса. Но нет. Не сейчас. Надо дотерпеть до дома.       Боковым зрением Тэ цепляется за отражение в огромном зеркале. Оно такое жалкое. Посеревшая бледная кожа, всклоченные волосы, сгорбленная спина, дрожащие руки и отрешенный, потерянный, несчастный взгляд, покрытый плёнкой застывших слёз. Жалко. Отвратительно и жалко.       Зеркало знает слишком много. Слишком глубоко копает, беспардонно вытаскивает и чересчур прямолинейно показывает. Не подправляет, не приукрашивает — пихает правду в лицо, такую, какая она есть. Оттого настолько сложно заглядывать туда в моменты, подобные этим. Всё открыто и честно, без масок. Чувствуешь себя уязвимым.       Ким быстро отводит взгляд, вновь впериваясь в дверь, будучи не в силах смотреть на собственную слабость и ничтожность. Ему так хочется чьих-нибудь объятий, крепких, надёжных, тёплых. Хочется почувствовать себя в безопасности и отдаться эмоциям, расслабиться, выплеснуть всё, зная, что поймут. А ещё хочется услышать простое: «Всё в порядке. Всё будет хорошо. Не бойся, я же рядом».       Но есть ли кто-то, к кому он может пойти? Кому он вообще нужен? Зачем терпит это, почему до сих пор есть? Он остался один, так зачем балансирует на краю? Ради чего ему быть, если человек, дававший стимул жить, идти, существовать, теперь точно не будет с ним? Ради семьи? Так её никогда и не было. Мать — первая, кто его бросил. Об отце он даже не слышал. Ради друзей? Единственным его «другом» оставался Чон Чонгук, какой бы фальшивой со стороны Тэ не была эта дружба. Другие не имели значения. Ради любви? Смешно. Именно любовь только что проехалась по Тэхёну асфальтоукладчиком и теперь подталкивает ближе к обрыву.       Чего он ждёт? Всё равно никто грустить не будет. А Чонгукки? Он справится, он не один.       Створки, что так внимательно слушали его мысли, вдруг разъезжаются. Тэ вскидывает взгляд и сталкивается с ответным, пристальным, обеспокоенным и немного обрадованным. И от того, насколько этот взгляд знакомый, плакать хочется ещё сильнее.       Чон одним большим шагом заходит в кабину, хватает за плечи и что-то быстро-быстро спрашивает, но из-за шума в ушах ничего не разобрать. Его лицо такое серьёзное, он крепко держит, трясёт, пытаясь привести в себя и получить ответы на вопросы, а от этого только хуже. Зачем он так? Ну почему он такой? За что?       Сдерживаться выходит всё хуже, и наружу рвётся задушенный, вымученный всхлип, словно песчинка, всё же просочившаяся сквозь пальцы. И лучше бы Чонгук этого не заметил. Но тогда это был бы не Чонгук.       Он замирает, смотрит ещё внимательнее и вдруг обхватывает руками, заключая в объятия. В них безумно тепло. Кук обнимает так крепко, так надёжно, будто закрывает от всего мира. И вдруг Ким слышит отчётливое у себя над ухом: — Всё будет хорошо. Что бы с тобой ни творилось, что бы ни произошло, всё будет хорошо. Я рядом.       Эти слова рвут последнюю ниточку, державшую его на весу. Тэхён пошатывается на ослабевших ногах, цепляется за футболку Чонгука, стискивая её до треска, вжимается в чужую грудь всем телом, утыкается лицом в плечо и плачет навзрыд, выпуская наружу всё то, что так тщательно пытался скрыть. Ткань пропитывается влагой, голова гудит, дышать становится нечем, в горле першит, но он всё рыдает, завывая от боли, несправедливости и собственного бессилия. А Чонгук просто прижимает его к себе как можно ближе, мягко гладит по волосам, слегка взъерошивая их пальцами, и тихо безостановочно шепчет, что всё будет в порядке. Ничего не будет. Но, видимо, ради этого «ничего» Тэхён попробует жить.