И это всего лишь начало...

      – Закрой глаза. Чувствуешь?       – ...Неа!       –Попытайся расслабить мышцы. Ну?       –Ммм...не.       – Как с тобой сложно, девочка моя! – Леся обречённо выдохнула и плюхнулась на детскую койку с металлическими бортами, подле неё, на низком пластмассовом выцветшем салатовом стуле, сидела маленькая Набокова.       – Но мне нравится твой височный массаж, тётя Леся! – с лица девочки сползла задумчивая гримаса и она улыбнулась.       – Я рада. – девушка легко откинулась назад, уперевшись в другую сторону кровати тонкой рукой, и тоже растянула свои алые, пропитанные помадой, губы в усталой улыбке. В детской стало тихо, только лёгонький ветерок развивал бледные занавески и доносил откуда-то вялый запах шашлыка.       – Ах, вот вы где, черти! – в дверь в комнату с грохотом отлетела в стену коридора, люстра заплясала, неизвестный ни одному хореографу, танец. – Вы что не слышали, бабоньки, шеф всех ждёт в кабинете. – Александр широко улыбнулся, как он это умел и шагнул вперёд.       – Во-первых, мы не бабоньки тебе! – рассердилась Леся и легко, словно поддетая порывом ветерка, непрошено ворвавшегося в комнату, поднялся с кровати. – А во-вторых, всё мы слышали, правда, Лолочка? – она посмотрела на девочку. – Помнили, знали, но забыли. Пойдём, милая.       – Вот поэтому вы и бабоньки, что всё забываете. – усмехнулся Островский, когда Украинка с её маленькой подружкой скрылись за дверью. Ещё немного помедлив, провожая звук каблуков девушек грустным взглядом и глупой ухмылкой, Александр закрыл окно и тоже направился в кабинет.       Тёмную нависшую атмосферу полумрака кабинета прервал спокойный и размеренный голос его хозяина...       – Одни...надёжные источники. – Фёдор показал рукой на пустоту, где должен был находится этот "источник". – Сообщили мне, что сегодня, к вечеру ближе, неподалёку от нашего скромного жилища, будут проводиться какие-то съёмочные операции, для хорошо известного всем в этой стране канала. – Достоевский замолк. Давая подчинённым ругнуться, шмыгнуть носом, допереть до сказанного им или просто утомлённо вздохнуть. – Как каждый тут присутствующий знает и, надеюсь, осознаёт ценность нашей скрытности, и я убедительно прошу... – он сделал паузу, слегка причмокнув губами, будто смаковал каждую фразу. – Никому. Слышите, н-и-к-о-м-у. Не раскрывать сущность этого сооружения и действовать строго разработанному плану! – он рукой подозвал к себе только, что зашедшего Ломоносова, тот дал Достоевскому какие-то длинные и узкие бумаги.       – Значит так. – повысив голос сказал он. – Значит так... Вы все, мы все – старые друзья/одноклассники/однокурсники и т.д., и т.п. И мы просто собрались на пикник, вспомнить былые времена, жахнуть водочки под шашлычок с лучком... – он криво улыбнулся, выглянув из-за бумажной "глисты". – Ведём себя непринуждённо, как товарищи. Дети – это дети! Вы – это Вы! Но не перебарщивайте. Так же, двое должны охранять дом, это будут... – Федя осмотрел присутствующих. – Это будут Вениамин и Володя. И да, тебе можно взять Басара! С остальных столы, они есть где-то в подвале. НЕ СТОЛЫ ИЗ ЗАЛА! НЕТ! Раскладные столики для пикников и т.д. Мангал я беру на себя. А от наших прекрасных дам требуется лишь сделать заготовки к жарке.       – А... А уголь? – приглушённо спросил кто-то в толпе. - А спички? А штука для розжига?       – Вот ты их и найдёшь! – гаркнул "охранник"-Володя на смутившегося вопрошателя.       – Н-да... – протянул задумавшийся Достоевский. – Разойтись всем. Если не понятно – походу объясним.       Толпа рассосалась, а Фёдор остался один, погружённый в свои мысли, а может – и мечты...       Каверин сидел на крыльце "штаба" и со смаком посасывал сигаретку, попутно кидая огромному Басару обглоданную им же палку. В тени шалашика, сооружённого Львом, который не любил в тёплое время года ночевать в доме, дремал Маяковский, изредка встряхивая оголённым участком левой руки, на который садились сверкающие на солнце жучки и мушки. Поодаль расположились наши "любители выпить и закусить на природе".       Ваняшка, укутавшись в сестринскую шаль, читал какую-то книжку про корабли-звездолёты, бороздящие просторы космоса. Лола, Леся, Дарья и Арина Родионовна раскладывали заготовленные заранее шашлыки, овощи, колбасные и сырные нарезки. Гончаров, которому помогали ещё двое - Чехов и Гоголь, нанизывал свежее ароматное мясо на серебристые пики шампуров. Как самые старшие, Алексей Николаевич и Алексей Константинович, откупоривали спиртные и обычные напитки, разливая их по пластиковым стакашкам. Кто-то просто дремал в тени деревьев, несколько человек играли в "летающую тарелку" бегая по поляне, которая переливалась их радостными возгласами по типу: "Лови!" или "Ха, мазила!". Толстой и Лермонтов проводили свои спутницам, Анне и Марине, увлекательнейшую экскурсию в ближайшем перелеске. Пушкин помогал нерасторопному Грибоедову разжигать и раздувать огонь в мангале. Достоевский сидел чуть далее ото всех и посасывал что-то из высокого стакана с красной трубочкой, а также отвечал за музыкальное оформление всего этого спектакля. Ему, опьянённому то ли зноем, то ли напитком, всё вокруг казалось таким безмятежным, ласковым и нежным, казалось и хотелось, что это буря после затишья никогда не нагрянет...       Но вот послышался гул мотора и шорох шин. На залитую солнцем плешь в перелеске выкатил автомобиль марки "Фольксваген", типа микроавтобус, с отполированными боками и румяными фарами. Эсперов охватило волнение, а над лесочком нависла гнетущая тишина, прерываемая лишь пением птиц и заливистыми смешками Цветаевой, и приглушённой речью "экскурсоводов-природоведов".       Тем временем из "чернильной букашки" микроавтобуса по очереди стали выползать разные людишки - операторы с камерами, актёры с белыми задрипанными сценариями, звуковики, световики, а за всеми ними вытекла тучная режиссёрша, с грузным и грозным лицом. На её слойкообразном лице были солнечные очки в леопардовой оправе, а из обвисших ушей торчали гвоздики серёжек с камушками, которые кто-то помножил на десять в минус девятой степени, если брать в сравнении с её головой. Наконец, преодолев невысокую, но скользкую ступеньку, она полностью встала на землю. Вытянув "желейные" и мясистые ручки вперёд, она поприседала как смогла, изображая разминку, одарила взглядом актёрский состав и съёмочную группу и принялась обходить машину в поисках водителя. Что-то гаркнув ему в лицо или ухо, режиссёрша села на раскладной стул, который немедля заскрипел и затрещал, и стала прикрикивать, командовать, в общем–режиссировать.       Снимали они видимо какую-то передачу о природе, ибо для съёмок выбрали не статичный кадр, охватывающий весь пейзаж, а заставили маленькую и, на вид, хрупкую ведущую, в процессе своего рассказа, метаться от одной худощавой сосенке к другой. Грузная невозмутимая "командирша" с довольным видом восседала на своём импровизированном троне и даже не ругалась, как обычно показывают всяких режиссёров в фильмах. А "Крысы" по степенно возвращались к своим делам, шашлык потихоньку схватывался дымной корочкой, Басар уже не носился за палкой, а мирно лежал, разморённый и уставший, подле крыльца, Маяковский всё так же дремал, Достоевский допивал свой "коктейль", а Ваняшка дочитывал книгу, только к нему присоединились Лола и Надя, игру с тарелкой уже забросили. И, наверное, эта идиллия продолжалась бы вечность, если бы резкий визгливый звук не взорвал барабанные перепонки присутствующих.       – Вы что творите, ироды! Вас что, не учили родители, что, когда идёт киносъёмка, на площадке должно быть чисто?! – визжала ведущая, недавно шатавшаяся промеж деревьев.       – Я приехала сюда не ради этого!!!       – Простите нас! Меня! Давайте всё уладим! Прошу Вас, давайте договоримся! Только, молю, не кричите так пронзительно! – прикрывая уши или просто делая подобный жест, говорил Лев.       –Риточка, прошу тебя, дорогая, успокойся! – раздался голос режиссёрши, он звучал словно из какой-то трубы, такой глубокий и грудной он был.       – Ах, я визжу?! Я визжу?! – ещё больше завелась Риточка и стала ещё писклявее. – Не буду я успокаиваться! Мою честь и достоинство оскорбляют!       И дальше шла тирада, состоящая из мышиных писков и поросячьих визгов. Сзади мальчишек стояла перепуганная Марина, которая схватив за плечи своими короткими, но тонкими пальцами, прижимала к себе ошарашенную Аню. Пока Риточка выдавала манифест ненависти ко всему живому, "слоистая" режиссёрша совершала тщетные попытки успокоить её, а Миша и Лёва извинялись всеми способами на всех известных им языках - один предприимчивый оператор, сунув свою "боевую подругу" – камеру – в открытую дверцу машины, пошёл в сторону дома. Эсперов это смутило, но никто не сдвинулся с места - все надеялись на "охрану" и наблюдали.       –Здарова, мужики. Чо кисните тут? Вон, смарите, опять концерт закатила! Каждую грёбаную съёмку так... – находчивый оператор сделал паузу. – Мужики, есть чо-нить охладиться? А? – он скорчил усталую и разочарованную гримасу.       – Во-о-ов! Притарань ему "чо-нить"... – лениво ппротянул Веня и прищурившись глянул на незваного гостя.       – А чего это я сразу, а? – выходя из дрёмы, возмутился Маяковский и глянул на товарища. Каверин подмигнул ему, мол, лучше иди, я тут всё улажу. – Ну ладно, ладно. Ох, бля... – Володя тяжело вздохнул и поднялся из шалаша, вытянулся в рост, сверху осмотрел оператишку, который был на голову ниже его и скрылся за железной дверью дома.       – А что это у Вас за сооружение такое? –провожая Маяковского взглядом, а после осматривая фасад дома, спросил оператор.       – Да...это.... – Каверин задумался и, с просящим видом бедняка, глянул на Достоевского и остальных. Фёдору было не до него, как и всем другим. Его разморило от солнышка и жары, поэтому он дремал, всё на том же стульчике, поджав бледные ручки и склонив голову на грудь. – Это у нас музей...       – Ого, а что в нём? – перебив Вениамина, поинтересовался мужчина.       – Да так. Барахло всякое различное. От разных эпох и хозяев. Он давно закрыт. Только мы тут живём. Сторожим. – блаженно ответил парень. – Но коллекции большие, несомненно посмотреть есть...было на что. Сейчас частично другие музеи выкупают. - он лениво потянулся, погладив Басара за ухом. Пёс немедля очнулся ото сна и пристально стал глядеть на пришельца, но яркая фиолетовая бабочка отвлекла внимание собаки и, подскочив, он молниеносно устремился за ней.       – Хорошо тут у Вас! – проговорил оператор, прослеживая Басара взглядом. – Природа! Кислород! О! Экология!       – Ага. – еле заметно кивнул Веня, который тоже наблюдал за своим любимцем, улыбаясь.       – На. Чёрт... – внезапно возникший из дверей Вова ткнул пластиковым стаканом в лицо гостя и бросил короткий взгляд в сторону съёмочной площадки.       Там уже всё управили. Режиссёрша командовала, ведущая всё так же шаталась меж елей, а операторы, потерявшие из поля зрения своего "собрата", снимали теперь вдвоём. Тем временем, гость взял стакан, обнюхал его и выпил залпом, с лицом полным разочарования, на что Маяковский лишь усмехнулся. Поторчав ещё какое-то время около дома "Крыс" – до своего обнаружения съёмочной группой и её отъезда –оператор-гость всё смотрел и смотрел, даже скорее высматривал... И ведь "высмотрел"!..              "Джжнь! Джжнь! Джииннь!" – звонок у входной двери орал так уже минуту. Сонный и взъерошенный Коля подошёл к двери и, смотря в глазок отрешённым взглядом, спросил:       – Кто это?       – Это съёмочная группа! Откройте пожалуйста! Мы просто зададим Вам несколько вопросиков и уедем! – раздался с другой стороны двери звонкий и бодрый женский голос.       "Чего, блин?" – пронеслось в голове у Гоголя. Он потупил две минуты, пока остальные обитатели дома не потянулись в ванную, а после отодвинул одну из щеколд.       – Ты чо, Колян? Куда собрался в такую рань, а-а-а? – из ванной вышел Маяковский и уставился на парнишку, зевая и разминая шею и пальцы.       – Да, припёрся кто-то. – отрешённо ответил "Колян".       – В такую рань? Ну, ладно, кхм, крепись тут. Мне ещё эту будить... – Владимир похлопал его по плечу и скрылся в дверном проёме.       Николай открыл дверь и... Мягко говоря, он сразу же проснулся, настолько был ошарашен гостями. Их представляли: молодая девушка в бежевом пальто и шарфике из китайского шёлка цвета чайной розы, плотно завязанного на шее, два мужчины с камерами и парень с огромной "мохнатой штукой" – иначе микрофоном. Коля не знал, что и сказать. Он лишь стоял и чувствовал, как замерзают ляжки - пижама всё-таки не греет, даже в летнее утро.       – Ты чего тут своих морозишь? – сзади к нему подошёл Достоевский. – А это ещё кто?       – Здравствуйте! Мы с телеканала #СамоечестноеТВ! Меня зовут Инна, я режиссёр программы про различные музеи и старинные усадьбы! Один наш знакомый, они были тут вчера, рассказал нам, что тут оказывается есть такое замечательное место. Спасибо Вашему охраннику! – девушка затараторила и разулыбалась.       –Ааа...эээ... – только и смог выдавить из себя Коля, но Фёдор отодвинул его рукой и сказал скрыться "с глаз долой".       – Простите, мы не даём никаких интервью. – ответил он и добавил, захлопнув дверь. – И тут нет никакого музея!       С лестницы вышли Леся и Володя, кроя друг друга матом, они остановились недалеко от Достоевского, который заприметив их, гневно повыся голос, приказал:       – ЗИЛЬБЕРА КО МНЕ. НЕМЕДЛЕННО.       – Кого? – хотела спросить Леся, но тут он сам преспокойно выплыл из ванной.       – Да-а, меня звали? – спросил парень заканчивая завязывать хвостик. –-Ммм?       – Там...за дверью...стоит съёмочная группа. – пытаясь сохранять спокойствие заговорил Дост. – Кто, вчера, наплёл этому петуху, про то, что тут музей? Кто?! Я спрашиваю!       – Н-ну, я... – подавленно и испуганно ответил Веня. – Я исправлю, дайте пять минут и верёвку… Во-о-ов. – он глянул на товарища, который, выдав своё фирменное "Ох, бля...", достал из кармана толстый плетёный шнур. Достоевский более-менее успокоился, но, тык-скыть, осадок остался.       – Так что? Вы дадите нам кратенькое интервью?.. – с надеждой глянув на Фёдора, вновь открывшего дверь, спросила режиссёр. – Мы ведь просто... – она не успела договорить, как огромные призрачно-прозрачные руки схватили её и остальных подняли в воздух. Съёмочная группа была шокирована, мягко говоря, и не успели они даже закричать, как обнаружили себя привязанными друг к другу спинами и сидящими на мокрой, от росы, траве. – Ч-что Вы собираетесь делат-ть? – сглотнув комок слюны, застывший в глотке, спросила она вновь, остальные, видимо, разучились вообще что-либо делать...       – Ничего хорошего... Да и ничего плохого. – иронично ответил Достоевский, улыбнулся, но улыбка быстро покинула его лицо. А дальше...тьма. Густая тьма.       – А. Что? Где? К-как? – заёрзал один из операторов очнувшись. Он резко стал мотать головой из стороны в сторону, пробуждаясь ото сна и привыкая к свету. Наконец глаза привыкли к тусклому освещению, и парень стал рассматривать помещение. И первое, что зацепило его "операторский" взор, это скопление людей. Они стояли в кругу и словно ждали что-то. Самые разные: старые и молодые, дети и взрослые. Парень бегло осмотрел присутствующих и понял, что он-то оказывается привязан к стулу, слава Богу, не электрическому. Обычному стулу, конечно, больше похожему на музейный экспонат... Тут-то и вспомнил, зачем, как и почему он здесь.       – Очнулся! Дост, очнулся! – вдруг закричал мальчишка лет восьми и к оператору подошёл худощавый человек среднего роста.       – Ну, что? Как твоё имя? – тихо спросил он, стараясь не нарушать тишины этой "пыточной камеры".       Молодой человек уже хотел было ответить, но...не решился, испугавшись. Лица всех, кто там был, как-то неестественно блестели или светились, это пугало его; а давящая на уши тишина лишь усугубляла плачевное положение.       – Просто скажи, как тебя зовут. Мы не полезем в документы. Представься кем тебе вздумается. Нам просто нужно знать, как к тебе обращаться... – Фёдор будто сделал паузу и подошёл ближе. – Не бойся, мы сохранили тебе жизнь, только потому, что ты нам понравился.       – А-Алексей. – с трудом выговорил парень, последняя фраза придала ему надежды, да такой большой, что он и забыл про первое.       – Замечательно, Алексей. Ваши друзья, увы, вынуждены были покинуть этот свет. Но Вы не волнуйтесь... – Федя продлил паузу до предела. – Мы устроили им хорошие места в Вашей машинке. Взгляни. – он указал рукой на небольшой экран висящий под потолком на стене. Парень послушно поднял глаза. И то, что он увидел... Слова передать весьма сложно... Инна, та молодая карьеристка-режиссёрша, сидела позади водительского кресла с полностью отсутствующим взглядом, на её светлой голове виднелась полоска полузапёкшейся крови. Изображение пропало – явилось следующие. Второй оператор развалился на заднем сидении в неестественной позе для человека, контролирующего свои мышцы, на его голове так же виднелась полоса крови... Звуковик находился недалеко от оператора, в менее неестественной позе, но с подобной кровавой "отметиной". Молодому человеку поплохело.       –Ааав-вааа... – только и смог выдать Лёша.       – Их убили не специально. Ну, за исключением той назойливой дамы. Всё оборудование в целости и сохранности, сложено в чехлы и багажник. Волноваться не о чем. – Достоевский говорил размеренно и слегка надменно, чётко выговаривая каждое слово, чтобы оно наверняка доходило до шокированного мозга оператора. – Но...у нас есть лишь одна просьба. Никому и ничего не говорите об этом месте. Н-и-к-о-м-у и н-и-ч-е-г-о. И никогда. Иначе, нам придётся принять меры.... А пока, мы отпустим Вас...       – Слушайте, они ведь приехали за репортажем! Музея тут нет; и каких-либо "реликвий" и "раритетов" тоже. Может, мы хотя бы ему себя представим себя? Ты ведь всё равно сотрёшь ему часть памяти Даст... – перебил его монолог Гоголь. – Как Вам идея?       – Нет! – громко сказал Фёдор, как отрезал.       – А почему бы и нет? – поддержал парня Толстой.       – Действительно! – воскликнул Лермонтов.       – Да и мы не против, в принципе. – доносилось со всех сторон.       – Хорошо, допустим, мы скажем, а какой в этом смысл? – сложив руки на груди спросил Есенин и с укоризной взглянул на товарищей.       – Ну... – задумался Коля.       – Ну, не всё же нам их только убивать и давить им на психику... – отмазал парнишку Горький.       – Эх, ладно... В каком порядке будем представляться? Алфавитном или по росту? – криво ухмыляясь задал вопрос Федя. – Тань, приготовь шприц и сыворотку.       – Давайте, так. Просто. По кругу. Пусть Володя и начнёт. – предложил Вениамин и толкнул Маяковского в бок.       – А чо это я сразу? – возмутился мужчина, но подумав, что если первый, то значит быстрее отмучается, ответил. – Ну, хорошо. Уговорил.       На мгновение в воздухе повисла та самая тишина, о которой оператор позабыл. Она надавила ему на перепонки и мозг; казалось, ещё чуть-чуть и его разорвёт.       – Я Владимир Маяковский. Эспер. Способность «Я достаю из широких штанин...» 27 лет. Этого достаточно? – обречённо сказал Вова и вопросительно поднял бровь.       – Хватит, хватит. Меня зовут Вениамин Каверин. Моя способность "Два парящих капитана". А вот в чём она заключается…секрет. – улыбаясь ответил Веня и подмигнул на последних словах.       – Катаев. Валентин. 23. Способность: «Сын смерти». – отрапортовал Валя без единой эмоции, пристально глядя на парня, будто тот сейчас сбежит.       – Тургенев Иван. Способность у меня «Отцы и дети», приятно с Вами познакомиться, Алексей. –по лицу Тургенева скользнула хитрая улыбка.       – А я тоже Иван, только Гончаров. Способность моя «Обрыв». – добродушно улыбнулся Гон. – И думаю, стоит упомянуть, что мы все необычные люди, а одарённые. У нас есть особые способности, названия которых мы Вам и говорим       – Набоков Владимир. Моя способность, само совершенство – «Лолита». И нет, это никак не связано с той певицей. Мне 27 и у меня есть маленькая сестрёнка. Я её очень люблю. – ответил Набоков, а откуда-то из угла послышался вздох Лолы.       – Ох, я Леся. Леся Украинка. Необычно правда? – девушка улыбнулась. – Моя способность: «Одержимая». И может, когда-нибудь ты узнаешь, в чём её смысл. – она многозначно подмигнула.       – А я Сергей Есенин. – мальчишка отвёл взгляд от предыдущей особы. – Способность: «Я обманывать себя не стану».       – Островский Александр, со способностью «Луч света в тёмном царстве». Прошу любить и жаловать. – мужчина сделал что-то вроде поклона, сопровождая свои действия улыбкой.       – Способность моя «История в Сатириконе» и я не желаю Вам узнавать о ней подробнее. А зовут меня Надя Тэффи. – выступила вперёд девушка.       – Иван, я, Бунин, способность: «Лёгкое дыхание с могилы», 25 лет. – приглаживая волосы ответил Ваня.       – Горький, Максим. А это моя матушка Варвара Васильевна, она же и моя способность. – он чуть отстранился и взору Алексея предстала маленькая сухонькая старушонка, более он разглядеть не мог, в глазах становилось всё мутнее и мутнее.       – Александр Пушкин. «Пир, во время чумы». – кратко объявил эспер, и хотел что-то добавить, как его перебил следующий.       – Александр Грибоедов. 19 лет. «А судьи кто?» – способность. Не люблю легкомысленных людей и шутки про фамилии. – ответил парень, поправив очки и укоризненно посмотрев на следующего.       – Чехов Антон. Способность «Хамелеон». – весело отозвался он.       – Донцова Дарья. Способность: «Бабочка в гипсе». – она растянула губы в глупенькой улыбочке. – Никто и не скажет, но мне 29.       – Анна Ахматова... – девушка опустила глаза. – 18 лет. Способность «Три осени»...       – Куприн Александр. – жизнерадостно выпалил мужчина. –Гранатовый браслет, кстати, он уже на тебе. – Алексей взглянул на руку и обнаружил на ней багряную полосу оков, это доставило некий дискомфорт, но особо не напугало. – Он детонирует, как только...       – Фёдор Достоевский. Главный в этом сумасшедшем доме. – безразлично перебил он Куприна.       – А я Гоголь Николай. 16 лет. Не люблю называть свою способность, люблю её демонстрировать. – ухмыльнулся парнишка.       – Моё имя - Булгаков Михаил, а способность – «Собачье сердце». – часть лица парня обратилась в собачью, и почти сразу же обратно.       – Марина Цветаева. Владею способностью «Осыпались листья над вашей могилой». – скромно прижимая руки к груди сказала девушка.       – Михаил Лермонтов. Способность: «Мцыри в поле». 18 лет. Приятно познакомиться. – Миша сделал краткий кивок головой.       – Толстой Лев я. Способность «Война и мир» у меня. А, 18 лет. – ответил парень и выпрямился, от чего стал ещё выше, чем казался до этого.       – Татьяна. – девушка скрестила руки на груди. – Толстая... И нет, мы с Львом не родственники. Способность... «Кысь».       – А я Алексей Николаевич Толстой. И вот как раз-таки мне Таня родственница, а конкретнее –племянница. Способность у меня «Хождение по мукам». – улыбаясь только глазами, сказал мужчина.       – Ну...я Алексей КОНСТАНТИНОВИЧ Толстой. Мне 39...       – И я алкоголик. - пошутил кто-то из молодых.       – И у меня способность «Князь Серебряный». – протяжно вздохнув, ответил Алексей.       –Вух, последний! – выдохнул Коля. – И...       – Э-э-э! Постой! – остановила парня Украинка. – Если они не эсперы, то это не значит, что их не надо представлять! – она обвела рукой оставшихся в стороне двоих детей, старушку и молодого человека в очках. – Миша, представьтесь.       – Эх… Я – Ломоносов Михаил, и как было упомянуто, я не одарён способностью, зато имею гениальный ум. А это Арина Родионовна, Ваняшка и Лола. Они тоже самые обычные люди, что ещё? – он глянул на других из-под очков и резко вскинул голову вверх. – Называть возраст я считаю нецелесообразным, так как возраст дам, коих тут две, вообще неприлично оглашать, а…       –Думаю, хватит. – остановил его жестом руки Достоевский. – Алексей, теперь, Вы поднимаетесь, постепенно, спокойно. Спешить некуда. Шаг влево, шаг вправо – расстрел. – Фёдор ухмыляясь глянул на Маяковского, который тут же извлёк из кармана автомат Калашникова 49-го года сборки.       – Раритет. – хмыкнул кто-то, за что немедля получил кулаком в лоб от обладателя АК.       Пока Чехов и Есенин распутывали оператора, остальные уже разошлись. Остались лишь: Каверин, Маяковский, Достоевский и Толстая со шприцом сыворотки. Эта группа "в полосатых купальниках" осторожно вела парня к свету, который больно давил на глаза, что, выжимая те, можно было бы несколько вёдер наполнить. После гробовой и гнетущей тишины подвала: скрип пола, шорох листьев на ветру, пение птиц – не слышались и вовсе.       Лёша шёл, просто шёл. Его держали под руки и ноги сами переставлялись, наверное, уже машинально. Необыкновенное удовольствие оказал ему окружающий его пейзаж... Высокие мудрые сосны, тоненькие, словно нити жизни, берёзы, хрупко-хрустальные осинки... Всё было таким неестественным для него, настолько далёким, но и таким близким. "И почему я раньше этого не видел?" – спросил Алексей сам себя. Но тут, от сего прекрасного сна, оторвал резкий укол в шею. Он был таким резким и чётким, что он даже ойкнуть не успел – это Татьяна выпустила сыворотку "амнезии" в артерию молодого человека.       – Увы, наша встреча подошла к концу. Удачной дороги тебе, Лёша... – с наигранно грустным цинизмом произнёс Дост. – Ступай, во-о-он там твоя машина. – он взял парня за плечо и указал бледной ручкой на машину с яркими полувыцветшими буквами, на одном из бортов. – Ступай.       Алексей, сам не понимая почему, повиновался. Он шёл спокойно, по пути проверяя всё ли он забрал, поправляя кофту и отряхивая ладони. "Крысы" провожали его, стоя на крыльце дома, залитые золотисто-розово-алыми закатными лучами прекрасной звезды по имени Солнце.       В машине стояла духота и "бодрящий" запах свеженьких трупов. Молодой человек открыл дверь, сел на кресло, зачёл мотор, проверил всё ли на месте, окинул три чёрных блестящих пакета (Потому что оставлять трупы открытыми – было б слишком жёстко.) мутным отсутствующим взглядом и завёл машину. Все его действия были до невозможности резкими, отточенными, механическими, казалось, что он и не человек вовсе.       Провожающие начали расходиться, как только машина скрылась в березняке.       – Я говорил ведь, всё обойдётся! – расплывшись в улыбке сказал Каверин. Достоевский зыркнул на него, как бы предупреждая, что в ещё раз – он не потерпит. – Ну хорошо! Хорошо! Забыли. Он, вон, уехал. Всё. Аут. Конец эфира. – Веня замахал руками, отмахиваясь от мушек презрения и гнева шефа.       –Феееедь... – протянула Толстая, разглядывая шприц. – Похоже... – она сделала, паузу ещё раз покрутив его, и растерянно взглянула на Доста. – Я ввела ему не ту сыворотку... Я снова перепутала шприцы... – девушка робко поджала ручки. А Достоевский, закатив глаза и тяжело вздохнув, забрал у Тани укол и скрылся за подвальной дверью.       – Смотри, Веня, не один ты проКОЛолся. Хаха. –похлопал Куприн Каверина по плечу.       – А ну...! –разозлилась Татьяна. –Иж...иж...иди! Куда шёл!       –Воу-воу, тише. Уже ухожу. – И Александр удалился, заливаясь смехом. За ним ушёл и Каверин, оставив Толстую один на один с её мыслями...              А где-то на шоссе орала сирена на два разных голоса, почти сопрано и альт, только неотложка и полиция. Вокруг столпились зеваки, таких полно возле аварий и прочих происшествий. Одни смотрят и уходят, приходят следующие; наверное, где-то есть завод, по производству таких персонажей для этого мира. У них также есть своя иерархия: простые – слышат общий шум и сразу бегут поглазеть, задерживаются до конца почти всегда; проходящие - обычно, люди, спешащие куда-то, им некогда подолгу наблюдать это всё и смельчаки, те, которые постоянно достают правоохранительные органы и прочих с вопросами "А кто они? А как так? Что произошло? На почве ревности? Несчастной любви? А может он наркоман или алкаш? Вы проверьте, дедектором своим или чем-то там."       И здесь конечно же, нашлись все три типа.       – Скажите пожалуйста, что тут стряслось? – протискиваясь вперёд, спрашивала дама в красной шали.       – Ехал Грека через реку... Какой-то журналистишка своих угробил. Да и себя походу! – восклицал худощавый мужчина со странным дёргающимся лицом.       Женщина ахнула и провалилась куда-то в толпу, а может её просто вытеснили подоспевшие СМИ, и пошло-поехало... Представители каждого канала договорились (Что удивительно!) и по очереди устраивали свои допросы: полицейским, отдельным кучкам граждан, медработникам...       Вот одни обступили низкую коренастую врачиху, которая только что вернулась от пострадавшего. Другие говорили с зеваками за ленточной оградой. Третьи, сделав серьёзную мину на лице, опрашивали сотрудников ДПС и полиции.       Пакеты с телами выпали из машины через стёкла в задней двери, оборвав солнцезащитные занавески, при столкновении с деревом, и теперь валялись в разной дальности от машины вместе со съёмочным оборудованием, не менее побитым, чем автомобиль. Сам водитель лежал на носилках неподалёку, вокруг столпились врачи и полицейские.       Алексея почти не было видно. Сквозь толпу лишь просвечивалась его одежда, перемазанная кровью. Подле стояли врачи и что-то усердно высматривали, проверяли, измеряли, фиксировали в блокноты, и опять смотрели, слушали и писали...       Островский сидел в кресле в обеденной зале, с предварительно плотно закрытыми портьерами, и скользил взглядом по свеженькой газете, которую друг Ваняшки из близлежащей деревни, принёс не так давно. Газета называлась "Местный курьер", заголовок из крупных и жирных, как блинчики на сале, букв гласил "УЧИТЕЛЬНИЦУ ОБВИНИЛИ В МЕНТАЛЬНОМ НАСИЛИИ НАД ДЕТЬМИ"; чуть ниже была статья с неоднозначным названием: ""Крысы" добрались до СМИ, или Лёшка-соня", она то и интересовала Александра.       "...виновник ДТП пришёл в себя в 20:30, это было 26 июня. Первым делом у него взяли анализы на экспертизу. В крови и моче найдены следы веществ, подобных наркотикам или снотворному. Молодой человек уверяет, что ничего такого никогда не принимал, что его коллеги, к сожалению, подтвердить не смогли..."       Островский ухмыльнулся и продолжил чтение.       "Так же по данным полиции в машине подсудимый перевозил три тела, их смерть наступила утром того же дня. Это были три его коллеги: Инна Рассулóвская, Георгий Минщеков и Константин Вавилóв.       Мужчину выписали из больницы этой ночью и сразу же поместили в камеру. Сейчас проводятся следственные мероприятия. Дальнейшую судьбу звукорежиссёра канала #СамонестноеТВ мы узнаем уже завтра: в 19:25 по местному времени будет вынесен приговор..." На этом эспер отложил газету и удалился.       – Сегодня огласили приговор по делу Алексея Мрузикóва. Следственный эксперимент показал, что молодой человек виновен в убийстве троих своих коллег. – вещала дикторша из телевизора. – Были опрошены жители деревни, через которую съёмочная группа проехала в лес. Где по мнению экспертов и было совершено убийство. Мотивы не ясны. Орудие убийства, метровую "дубину", нашли в перелеске в километре от деревни, на ней обнаружили отпечатки Алексея и кровь Инны Рассулóвской. Двое оператор были убиты похожим способом, но чем, пока выясняется.       При вынесении приговора, уже в зале суда, мужчина отмахивался и рассказывал про каких-то людей, живущих за тем перелеском. Которые, якобы т убили его коллег, накачали его психотропными веществами и отправили обратно в город. Признают ли парня невменяемым– пока неизвестно. Суд приговорил его к 37 года заключения, но срок может быть продлён или отменён вовсе. Также ему необходимо выплатить штраф, в размере 35.000 рублей, за вождение в состоянии наркотического опьянения и ещё 60.000, за ущерб, нанесённый муниципальному каналу. А теперь перейдём к погоде... – кнопка щёлкнула и телевизор замер. Ушеразъедающая тишина на миг воцарилась в помещении...       – Жестоко мы, конечно, но... – Маяковский засунул руки в карманы и одновременно с этим развёл ими.       – Но выбор был невелик. – отозвался Каверин, отрешённо пялящийся куда-то в район плинтуса.       – Да уж... - вздохнула Толстая.       - Но зато мы пока здесь. А не там, где этот Лёша. – попытался разрядить тяжёлую атмосферу комнаты Куприн.       – То-то и оно! – отозвалась Леся.       – Хоть мы тут и преступники, почти все, убивать всё равно страшно. Они ж нам ничего и не сделали! – всплеснул руками Гончаров.       – На убийства и человеческую смерть спокойно смотрят лишь душевнобольные... и то, пока в себя не придут... – грустно ухмыльнулся Островский.       – Да-а-а-а...– протянул Достоевский. – Тяжело нам с вами... Но, мы сильные, мы справимся. Но, всё-таки, хочется верить, что такое не повториться... – он многозначно глянул на Вениамина. – Перед нами ещё столько всего... Что даже забываешь, сколько уже ЗА (Фёдор сделал особое ударение на этом предлоге) нами...