Всё будет хорошо

Их перепалку Диана слышит еще до того, как они входят в гостиную. — Ну давай, скажи что я снова тебя подвел и в серьезных делах рассчитывать на меня невозможно, — приступ сухого, лающего кашля обрывает хриплую тираду Дэмиана. — Скажи, что пресвятой Тимоти бы никогда… Голос у него окончательно срывается на жалкое сипение. От него издалека тянет болезненным жаром, как от камина. Вообще-то такие отчаянно-правдивые заявления делаются с расчетом, что адресат возмутится и также эмоционально возразит, но с Брюсом Уэйном это никогда не срабатывает. К другим он неизменно строг — вот только ничуть не строже чем к себе самому. — Я полагался на твои слова, Дэмиан, как на слова взрослого человека, — говорит он сухо и холодно, подобные всплески разбиваются о него, как волны об утес. — А ты повел себя как ребенок. Как мне теперь прикажешь воспринимать тебя всерьез? Горящее жаром лицо Дэмиана перекашивает кривой ухмылкой. Вид у него делается совсем больной, словно он вот-вот свалится с ног. Но с демонстративно поднятой головой он убирается в свою комнату, кажется, даже не заметив стоящую у окна Диану. Только дверь оглушительно хлопает наверху, как всегда когда очередная вожжа попадает ему под хвост — странно, как до сих пор не слетела с петель. С обычной спокойной невозмутимостью Альфред уходит за обширной семейной аптечкой, занимающей одну из просторных комнат поместья. Но немой укор его повисает в воздухе, словно огненные буквы. На вопросительный взгляд ее Брюс вздыхает, стараясь не смотреть ей в глаза. — Датчики его костюма выдали тридцать девять и пять, но он убедил меня, что это просто програмный сбой. А потом едва кулем не свалился в воду, когда мы уходили из доков. — Где сыро и холодно, — трет Диана висок. Ненадолго ей кажется, что после пары недель отсутствия по делам Лиги она вернулась из битвы в битву. Правда не участником уже, а лишь наблюдателем. В семействе Уэйнов отношения традиционно сложные, а воспитательные методы Брюса не вызывают особенного доверия. Но из уважения обычно Диана старается держать нейтралитет и не вмешивается. Ведь жили же они и до нее. — На самом деле, я виноват не меньше, что не проверил все сам, — устало признается ей Брюс. — Наверное… я слишком испугался. Разозлился. Сорвался. — Даже ты не совершенен, — касается она губами его гладковыбритой щеки, вдыхая едва уловимый запах одеколона. — А Дэмиан еще ребенок… На сжатых в хмурую полосу губах его появляется подобие невеселой улыбки. -…и слишком хороший Робин, чтобы я об этом не забывал. — Не хочешь так и сказать ему? — Разве теперь он послушает? — усмехается Брюс с горечью, на мгновение прижимаясь лбом к ее виску, прежде чем она уходит в душ и разбирать чемодан. На душе у него тяжело — тяжелее обычно, но чем дольше остается Диана в этом доме, тем сложнее ей выдерживать этот проклятый нейтралитет, не вмешиваться в отношения между отцом и сыном. Да и ей ли судить? Не мать — и едва ли однажды ей станет. Старшая сестра для Донны и Кэсси — не лучшая, не идеальная; сама ошибалась несчетное множество раз. Проходя по коридору мимо двери комнаты Дэмиана она натыкается взглядом на оставленный на полу поднос. Лекарства, чай, что-то еще. Видимо, даже бесконечно терпеливый и добрый старина Альфред отчаялся стоять под закрытой дверью, дубовой и такой же тяжелой, как нрав обоих Уэйнов сразу. Чертов несносный мальчишка. Невольно ей вспоминается его горящие от жара щеки и сорванный голос — неподъемная тяжесть одиночества в момент собственной слабости. Молча ругнувшись, она аккуратно стучит костяшками пальцев в дверь. — Этот чертов поднос всем мешается под ногами. Слышишь меня, Дэмиан Уэйн? — Отнеси на кухню, — невнятно доносится тусклый голос после молчания. — Или в окно выкини. Пусть идут к черту, все. Несносный. Ребенок. Больной. Она стискивает зубы. — Альфред все равно принесет еще один. А если ты не заберешь чертов поднос, то я постучу уже кулаком и жить ты будешь в комнате без двери. После еще более долгого молчания, она, наконец, слышит как открываются замки и заходит в комнату с подносом. Но не видит, как Альфред внимательно наблюдает за ней из-за угла, протирая с подоконника невидимую пыль. Терпения у него слишком много, чтоб отчаяться так легко. Просто иногда прямой путь к достижению цели не всегда самый короткий. ***** Небрежно поставив дурацкий поднос прямо на пол, она усаживается на его растрепанную постель. — Паршиво выглядишь, Дэми. — Как и ты. Волчонком Дэмиан глядит на нее с широкого, просторного подоконника, ожидая новых попыток поиграть в дурацкую, ненужную заботу. Он с легкостью обидит Диану Принс, как уже обидел старого Альфреда — ну и ладно, ну и пусть. Всем все равно плевать. Ей плевать. Отцу не плевать — но черт, как же, наверное, он сейчас разочарован. Самое жуткое в словах Брюса — их неизменная правота, и это в сотни раз хуже, чем тягучий, липкий жар в голове, рвущий горло кашель и озноб. Он бы правда хотел быть хорошим сыном, правильным Робином — но ничего же не получается. Злость на весь мир — а еще больше на себя самого, бурлит внутри едва не до жгучих как кипяток слез. — Эй, Дэми, не нальешь мне чашечку чая, пока не остыл? — просит вдруг Диана. — Если ты, конечно, не хочешь… Из маленького заварника терпко пахнет травами Альфреда, и вообще-то он хочет пить так сильно, что зубы сводит. — Вообще-то это я здесь болею, — по-детски обиженно фыркает он. Но все же неохотно стекает с подоконника и делает то, что она просит. С беззлобной насмешкой она греет о тонкую фарфоровую чашку пальцы, которыми может за мгновение превратить чашку в пыль. — Да ладно? Диана действительно выглядит усталой и измотанной, замечает он, неожиданно выныривая из бездонной пучины своих обид. Дела Лиги Справедливости — не то, что обсуждают за ужином даже в этой семье, но точно можно сказать одно: где бы ее не носило эти две недели, там было жарко. Даже глаза ее утратили обычную ясность — похоже, от слишком долгой бессонницы. С усмешкой она вытягивает длинные ноги и расслабленно растягивается на его по-барски широкой кровати. Косясь на нее, Дэмиан плюхается рядом на кровать и с вызовом допивает остаток чая прямо из носика заварника. — Болезнь — это слабость, — говорит он сурово, невольно копируя то ли отцовские, то ли дедовы интонации. — А показать слабость — первый шаг к поражению. Но новый приступ кашля портит все впечатление. Диана вздыхает и морщит нос, прижимая ладонь к его липкому от пота лбу. — Болезнь — первый шаг к лекарствам. И к тому, чтобы дать близким чуть-чуть о себе позаботиться, Дэми. Вот и все. Пальцы у нее сухие и прохладные, и невольно он замолкает, с облегчением прикрывая глаза. Кипящая злость внутри понемногу остывает и тает, оставляя место болезненной, вялой усталости. В другое время он бы мог спорить с Дианой долго и до хрипоты, отстаивая верность своих убеждений. Но сейчас усталость наваливается сверху как толстое пуховое одеяло. С неожиданной покорностью он глотает таблетки, переодевается в пижаму и укладывается в постель. На языке вертится просьба посидеть с ним еще чуть-чуть, но даже сейчас он не может заставить себя просить. Хорошо, что Диана и не спешит уходить. На ноутбуке включается какая-то подборка последних роликов с ютьюба, и устроившись плечом к плечу они вяло перебрасываются комментариями, пока Диана, наконец, не засыпает первой. Воровато оглядываясь по сторонам, он осторожно устраивается так, чтобы можно было и дальше прижиматься горящим лбом к ее прохладной руке, пока никто не видит. Понемногу становится легче. А может это просто таблетки действуют. Забывшись, Дэмиан едва успевает отдернуться, когда Брюс заглядывает в комнату с дурацким вопросом, видимо адресованным Диане. — Спит? — Спит! — свистяще шикает на него Дэмиан. — Тише говори. Брюс входит без приглашения, совершенно бесшумно. Это вправду всегда восхищает Дэмиана — каким удивительно неслышным он может быть для такого тяжелого и большого мужчины. Слишком многое в нем восхищает — возможно, поэтому рядом с ним Дэмиан чувствует особенно бестолковым и неправильным. Но и у отца взгляд обычно жестких, требовательных глаз кажется почти виноватым, когда он неслышно присаживается рядом с Дэмианом на край постели. Меняются ролики на мониторе ноутбука, звук негромко мурлычет из колонок. Рядом спит Диана, которую жалко будить очередной ссорой. Поэтому они просто молчат, глядя друг на друга. Молчат долго и как-то по-особому понятно и понимающе, пока, наконец, Дэмиан не подвигается, освобождая отцу чуть-чуть места на противоположном от Дианы краю широкой кровати. Дорогой матрас напряженно скрипит, когда тот устраивается рядом. Невольно Дэмиан вытягивается и замирает между ними, как суслик. Это странное, очень странное чувство, и ему как-то тревожно и до жути хорошо, и не хочется все спугнуть. Когда чертова дверь открывается нараспашку, он вспыхивает как порох, потому что чертов Грейсон все испортил. — Говорят, одна маленькая вредная мышь заболела? — с улыбкой вваливается он в комнату с коробкой из какой-то кондитерской в руках. Наткнувшись взглядом на Брюса, проснувшуюся Диану и самого Дэмиана между ними, Дик удивленно вскидывает брови. Но быстро справляется с собой. — Смею тебя заверить, Брюс в полном порядке, — шипит на него Дэмиан, искренне желая провалиться сквозь землю. — Поэтому смело можешь двигать отсюда, Дик. А коробку оставь. Проигнорив все пожелания, Дик нахально устраивается в ногах на кровати. На экране ноутбука ролики сменяются заставкой какого-то мультика, и с первых же кадров Грейсон радостно заявляет. — Король-лев. Классная штука. — Я не смотрю мультики, — надменно огрызается Дэмиан, отбирая у него коробку со сладким. — Это для несмышленышей. Тебе точно пойдет, Дик. Грейсон весело щурит наглые синие глаза. — Вообще-то это из рекомендованных видео по твоих запросам, мышь-малыш. Диана прикусывает губу, чтобы не улыбаться, а у Брюса в глазах прячутся смешинки. Черт-черт-черт! Дэмиан чувствует как щеки невольно краснеют и делает заметку на память чаще пользоваться режимом инкогнито. Впрочем, незамысловатая история львенка захватывает его неожиданно быстро. Сначала они ожесточенно спорят с Диком, обсуждая политические интриги в отдельно взятом прайде и тактические просчеты излишне доверчивого и наивного короля Муфасы. А потом Дик незаметно шмыгает носом, когда Муфаса висит над пропастью, и Дэмиан собирается как следует его подразнить, потому что взрослому парню глупо распускать нюни над дурацкими мультиками. Но чертовы ниндзя где-то рядом начинают быстро резать лук, и маленький львенок едва не погибает под копытами антилоп, и остается совсем один, брошенный и никем не любимый. У Дэмиана все еще жар, он с новой силой чувствует себя больным и отвратительно слабым, и отчаянно жалеет и львенка, и себя самого, растравляя раны, и дурацкие слезы наворачиваются на глаза. Диана рядом незаметно гладит его по волосам, а тяжелая рука Брюса, поправив ей подушку, ложится ему на плечо, и между ними он чувствует себя маленьким и защищенным. Брюс, конечно, не плачет и не хлюпает носом, но глаза у него задумчивые и почему-то грустные. А глупый, противный Дик обещает, что все непременно закончится хорошо. Даже если в жизни обычно бывает не так. Сейчас, пока никто, а в особенности сам Дэмиан, еще не успел ничего испортить, ему почему-то безумно хочется верить.