В клетке..

Сегодня я снова здесь. В одной из палат психиатрической лечебницы. Я сижу на постели, потягивая сигаретный дым и, выпуская белые кольца в окно напротив. Здесь никого нет. Только моя койка. Серые, обшарпанные стены, местами гнилой пол. Я кидаю опустевший взгляд на приоткрытую дверь, ожидая прихода медсестры в застиранном халате и изодранных колготках. Она в очередной раз введет в мою капельницу какой — нибудь препарат и у меня в тот же миг замутнеет разум. В этой лечебнице я не причислен к числу буйных пациентов, но «лечение» прописано всем, поэтому я тоже вынужден капаться каждое утро. После завтрака мы можем выйти на улицу и прогуляться по территории, огороженной черным забором. Нехотя пожевав постной каши, я и еще несколько больных выхожу на улицу и сажусь на одну из серых скамеек. Вдыхая в себя свежий, если можно так сказать, воздух, я начинаю размышлять над причиной моего нахождения в больнице. «Неужели, у меня, действительно, едет крыша и я опасен для общества или меня кто — то сюда упек, решив спрятать от любопытных глаз» «Возможно, я вообще не умею дружить и общаться, как это делают другие, но я же тоже человек, хотя мне никто не верит, все считают меня конченным похуистом» «Андрей, я понятия не имею, когда меня соизволят выпустить отсюда и я сам вырвусь из этой клетки, помещенной в моей груди. Приди, откликнись, забери меня. Я готов валяться в твоих ногах и, не отводя глаз смотреть в твои. Большие, глубокие» Я снова курю, теряясь в ощущениях, получаемых не только от сигареты, но и от препарата, расщепляющего мою кровь. Я откидываюсь на скамейку и прикрываю глаза. Через мгновение меня некто тормошит за плечи, я озираюсь по сторонам и смотрю на Толяна Шарипова моего, нового знакомого, он глухонемой и общается со мной только жестами, но я стараюсь его понимать. Он очень светлый и добродушный человек, это видно невооруженным глазом. Всегда стремится поделиться со мной едой, смеемся вместе. Вот и сейчас Толя пытался что — то объяснить мне, уловив суть его жестов, я нервно поинтересовался: — Ты уверен, что ко мне пришли? Он кивает, улыбается и указывает мне на решетчатый забор, я подрываюсь, бегу к нему. За ним ты, протягиваешь ко мне руки. Я не верю в происходящее и падаю прямо перед тобой, заходясь в тихой истерике. — Андрей, это ты? — Да. Пришел тебя проведать. — Проходи через главный вход, у нас же учреждение незакрытого типа, а сбегать я не собираюсь, если только ты меня заберешь, хотя вряд ли…я здесь сгнию. — Не говори так. Я иду. Если разрешат — прогуляемся. — Андрей, ты во всем виноват, меня накрывает тобой, поэтому я тут. Этот процесс не поддается контролю, понимаешь? — говорю я, обнимая тебя уже на входе. — Успокойся, ты должен все отпустить, Славка. Наигрались и хватит, — внемлешь мне ты, прижимая еще крепче. — Нет, мы не можем расстаться, мы же одно целое. Ты хочешь уйти — уходи, я лучше сдохну, чем буду учиться жить без тебя. Тебе вообще не стоило сюда приходить, зачем? Захотел поиздеваться, помучить меня? Аааа. Видишь, как я сдираю с себя вторую кожу, это я удаляю частицы тебя. Ты тянешься ко мне, сжимаешь в объятиях, я захлебываюсь слезами, цепляясь за твою куртку и кричу во все горло: — Нееет! Андрей…не уходи. Не отдаляйся. *** Я подскакиваю на кровати, вырываясь из жуткого сна и блужу глазами, всматриваясь вглубь комнаты. — Славка, что с тобой? О, боже ты же горишь! — подаешь голос ты, откликаясь на мой крик и, поднимаясь с постели за жаропонижающим. — Нет, только не таблетки, я ими сыт, — я щупаю простынь. — Андрей, ты где? — Здесь, завариваю чай на кухне с малинкой, тебе бы поспать не мешало. — Не хочу, уже несколько дней меня преследует один и тот же сон. Там, ты от меня уходишь, — я направляюсь на кухню, иду по коридору нашей квартиры, зажмурив глаза. Ты пыхтишь над заваркой лиственного чая и достаешь кружки из серванта. Я оборачиваюсь в сторону окна и наблюдаю за падающим снегом, кружащимся над землей. — Славка, рано или поздно я все равно уйду, тебе придется меня отпустить. Просто сейчас ты этого сделать не можешь, но я уверен придет время и ты отпустишь. Наверняка, после моей кончины ты продолжишь курить, да — да, я знаю, что ты потягиваешь, пока я не вижу, не отпирайся, — говорил ты, успокаивая меня своим мягким голосом, пока у меня округлялись глаза. Я онемел, не смея перечить тебе. Мы пили чай, ты кормил меня малиновым вареньем. Мне хотелось, чтобы этот момент длился целую вечность. Ты укутал меня шерстяным пледом, притянув к себе за лямки приспущенных джинсов. В ту же секунду накрыл мои губы жадно — нежным, тянущимся поцелуем. Твои теплые губы плавили меня, шея отдавалась твоим зубам, они остервенело кусали мою кожу. Мои холодные губы тянулись к живительному источнику, мы испивали друг друга до дна. Я порывисто дышал, забыв о времени, о том, что сейчас на часах 01:30. А соседи спят. Мы желали, нас накрывало. Ты доводил меня до исступления. А дальше ты резко выдернул меня из пледа и подвел к окну. — Смотри, сейчас за окном ночь, но утром, когда настанет рассвет, взойдет солнце, — ты умолк, представив меня ближе к подоконнику и встал сзади, накрыв мою талию ледяными ладонями. — Я не понимаю о чем ты, Андрей? — Давай дождемся рассвета, как только взойдет солнце, я уйду. Ты останешься один, начнешь курить. Будешь вставать каждое утро на работу, но уже без меня. — А ты? Ты издеваешься надо мной? — Нет, я вполне серьезно, ну может не завтра, но я уйду. — И? — Я стану солнцем, которое каждый день будет освещать тебе дорогу, заставлять тебя щурится от света, я буду в каждом порыве ветра, я останусь с тобой. Я спокойно слушал тебя и верил, ты ведь всегда говорил мне правду. — Я обещаю не унывать, Андрей, также заливисто смеяться, как с тобой. Хранить тебя в памяти, — сказал я. Ты вжал меня в себя и многозначительно посмотрел, прошепча: — Пошли, философ, пока живы, все можно. До последнего вздоха вместе и сны дурацкие отпускай, а то, не приведи Господи, в дурке окажешься. Я громко рассмеялся, пробурча: — Куда ночь, туда и сон. — Чего? — подхватил ты, волоча меня в спальню. — Уже ничего, тебе послышалось, — заверил тебя я, как мог и впился в твои губы давно требующимся поцелуем, за которым последовала ночь, наполненная стонами и твоим именем, то и дело срывающимся с моих раскрасневшихся уст. «Твой голос лучше любой мелодии на телефоне, твои руки крепче любых цепей, твои губы мягче любых других. Таких, как ты больше нет. Все остальные подделки, Андрей, только ты самый настоящий. А главное — мой. Наши отношения никто не признает, только показывают пальцами, скользко шутят. А я верю в нас, думаю, мы продержимся на этом плоту еще и поборемся за счастье. Люблю» «Я у тебя. Взаперти. В твоей клетке»