Rewrite the Stars

В самые темные полуночные часы, когда луну заволокли еще не до конца разошедшиеся тучи, а в каюте штурмана оставленный наедине с самим собой офицер силился совладать с собственными мыслями; внизу, поглощенный холодной мглой сырости и забытья, пытался задремать несчастный пленный погрузившегося в сон судна. Даже дремой было сложно назвать то, в каком состоянии пребывал уставший от влажной прохлады и неукротимой боли корсар. Бессилие, одолевавшее его с каждой минутой все больше, в какой-то момент должно было окончательно сморить пирата. Так и произошло. Сон беспокойный и некрепкий укрыл пленника в своих холодящих объятиях. Темнота все пуще сгущалась перед засыпающим, пока совершенно не сомкнула ряды теней вокруг него. Словно в глубокий карьер, он ухнул с высоты, не властный над самим собой, и, по мере того как он падал, сознание его собиралось по кусочкам мозаики в одну большую картину мышления. Мужчине казалось: он очнулся и будто бы пришел в себя. Вокруг, к его глубокому удивлению, было странно светло. Яркое марево заката заливало своими красками все вокруг, придавая окружающему миру вид ало-розового летнего цвета. Почти в эту же секунду запахло пахотой, природой и порывистой юностью. Ароматный жар полей овеял каждый дюйм кожи Роджера, а сам он вдруг ощутил, как легко ему стало. Ох, как же было свободно, ведь кандалы, сковавшие его запястья, словно по мановению волшебной палочки, испарились, а вместе с ними и боль канула глубоко в небытие. Примерно тогда же ему начало казаться, что все беды стали далекими, будто бы и не существующими вовсе, а настоящим был лишь он, широкое поле и пылающие небеса с розоватым пухом облаков. Тейлор чувствовал, как был наполнен силой, а свет вокруг вселял в него трепещущее чувство необъяснимого азарта и игривости. Руки и ноги защекотали длинные шелестящие травинки сорняков, и суховатым шорохом тонкие листья кукурузных стеблей касались его ладоней, словно подталкивая. Подстрекали тотчас устремиться туда, куда дул неуловимый ветер. Кажется, он был так по-детски свободен, разве что голод совсем не детский вдруг поселился в нем. Где-то неподалеку сотрясали воздух писклявые вопли мальчишек. Друзья его, чей боевой клич уже пошел на спад, проносились мимо со скоростью едва ли человеческой. Юркнув меж стеблей, они окликнули его мимолетом и понеслись дальше, стараясь издавать как можно меньше шума. Они были совсем близко, в паре десятков метров от фермы. Начинало смеркаться, но тепло нагретой земли все еще обжигало пятки скачущего среди лабиринта желто-зеленых стен паренька с копной пшеничного цвета волос; вот уже и хлипкий деревянный заборчик у входа на огородец. В тишине, которая вдруг воцарилась вокруг, можно было уловить сладкий дух предвкушения и легкий шлейф адреналина. Опасность попасться в светлый сумеречный час приковала нескольких мальчишек к месту так крепко, что даже редкие шорохи сорняков не нарушали идиллию вечернего спокойствия. Роджер до дрожи старался сдержать нетерпение, пока один из старших - парнишка лет тринадцати - дал знак остальным, и свора юнг двинулась вперед через лаз, укрываемая медленно спадающими тенями - первыми спутниками надвигающейся ночи. Нахватать спелых плодов и овощей было бы сущим удовольствием, если бы мальчик не сходил с ума от голода. Холщовые мешки уже чуть по швам не трещали от набранного добра. Ни один воришка не улавливал ничего, что могло хоть отдаленно напоминать шаги. Они оставались незамеченными. Небо забрезжило голубизной над черными деревьями редеющего леса, и розовый свет постепенно сменялся темнеющей синевой, когда ребята, набравши вдоволь припасов, - взаймы, конечно же, - собирались давать деру. Но Тейлор уходить не спешил. В смутном дурмане удавшейся вылазки он был окрылен своей удачей. Кому бы так повезло найти неплохой ящичек с инструментами, лежавший ну прямо у запертых дверей огромного фермерского сарая? Боже, да их плотник за такое не пожалел бы наградить Роджера аж целой кроной. Тот дядька пусть и пьяница, но в некоторой своей щедрости был известен. Голубые глаза сверкнули в лучах уходящего заката. Схватить небольшой ящичек оказалось делом несложным, хотя инструменты весили не так уж мало. Большей проблемой было удержаться на ногах, когда впереди раздался оглушительный лай хозяйского пса. Порываясь быстрее схватить трофей, Тейлор и не заметил, как слишком близко подобрался к будке, что они давно отметили на плане. Конечности начали холодеть, а светлые детские глаза заволокла пелена ужаса. Роджер сумел наконец сорваться с места лишь тогда, когда у входной двери фермерского дома послышалась громогласная брань. Мальчик почти чувствовал запах пороха, засыпаемого в ружье. Что ж, в те времена крестьянским мужикам было не до разборок. Наверное, инструменты страшно гремели, пока Роджер несся сквозь поле, пытаясь тонкой ладонью укрыться от яростно хлещущих по лицу острых листьев. Темнота окутывала несчастного беглеца вместе с гадким чувством брошенности. Товарищи как испарились, и ни единого голоса не было слышно в ночном безмолвии. Даже привычный глас природы затих, оставляя перепуганного юнгу в компании одних лишь яростных криков позади. Пробираться по непротоптанной земле было невыносимо сложно, мальчик не видел ничего, кроме бесконечной череды стеблей. Там, где он бросился бежать, до их прежнего лаза было слишком далеко. Пришлось выбирать между ружьем фермера и кукурузным лесом. Ног Роджер не чувствовал - они были совсем отбиты о камни, но перестать бежать ему казалось равносильным смерти. От саднящих царапин по щекам струились отчаянные слезы, на которые мальчишка злился откровеннее, чем на собственную глупость. Из-за злости и отчаяния плакать хотелось еще больше. Вдруг над головой прогремел оглушающий выстрел. Эхо прогромыхало в ночи, вторя глухому стуку падения. Мальчик лежал на земле и не двигался, прислушиваясь к воцарившемуся спокойствию. Он больше не плакал, дрожь только-только унялась, а Роджер неотрывно глядел на качающиеся на ветру, пригибаемые к земле початки, и старался унять тяжесть ужаса в районе горла. Ему казалось, что глотку свело судорогой, но и ей пришел конец, когда мальчик смог сделать глубокий вдох. Подниматься не хотелось - не было ни малейших сил продолжать бежать, неизвестно куда. Сразу же стало ясно, что он окончательно заплутал. А прямым выводом к этому было, что он погиб. Ни компаса, ни знаний о звездном небе, ни товарищей. Один мешок за спиной, и бесконечная ночь впереди. Одолеваемый разочарованием и тоской по собственной глупости, Роджер пытался совладать с волной страха, вновь захватившего власть над ним. Хотелось проклинать мир, судьбу, самого себя за то, что он поддался алчности. Совсем еще ребенок, он уже отчаялся найти выход из положения. Пусть эмоции в молодом сердце в своей изменчивости подобны океану, они настолько же сильны и разрушающи. Их нельзя было остановить, и вот все, что оставалось молодому пирату - несчастье и всепоглощающее чувство ненужности. Он был уверен: за сбежавшими без спросу не возвращаются. Если его товарищи вернулись дотемна, да с добычей, то они, может, и не попали под горячую боцманскую руку. Что же до него, заблудшего беглеца едва ли погладят по головке. "Если я вообще вернусь до отплытия." Свернувшись калачиком на еще не остывшей земле, он попытался забыть обо всем: о разбросанных инструментах, плотном частоколе кукурузных стеблей, об оставленном корабле и спящей в пьяном угаре команде. Запачканные в грязи руки лениво вытирали безмолвно катящиеся слезы. "Последний трус, дурак да еще и плакса...И поделом". С каким-то необъяснимым рвением он начинал мысленно ругать себя, уж не замечая, как небо становилось все чернее, а Луна ярко воссияла среди бархатного полотна цвета индиго. В красках молодому уму представлялось, как он останется навечно среди медленно клонящихся к земле желтых початков, пока наконец фермер не найдет его, или он не выйдет, обессилевший, к городу, в порту которого уже нет его корабля. Пытаясь бороться с унынием, Роджер уговаривал самого себя встать, как вдруг заслышал шорох слева от себя и медленные, осторожные шаги - постепенно все ближе и ближе к нему. Тейлор вскочил как ошпаренный и тут же чуть не уткнулся носом в чью-то, белеющую в темноте рубаху. Это определенно не был старик-фермер. От "кого-то" пахло не табаком и брагой, от "кого-то" веяло воском горящей свечи и свежестью ночи, может быть - самую малость - пылью старых книг. - Роджер, какой же черт занес тебя в такую даль! - резкий шепот разбавил радость примесью стыда. - Ты хоть понимаешь, что с тобой сделают на корабле?! Они уверены, что ты бежал и... Ох! Брайан едва не выронил фонарь от неожиданно свалившихся на него объятий. - Кудрявый, - взволнованно прошипел Тейлор, уворачиваясь от щекотящих лицо длинных прядей. - Ты бы знал что... Этот фермер, а они... - Ох, я слишком хорошо представляю, что ты доигрался, друг мой, - с заметной долей смеха в голосе произнес Мэй. - Я уж не надеялся отыскать тебя, повезло, что тут неподалеку был высокий холм. Битый час тебя ищу, что ж ты... Роджер резко отпрянул, понурив голову. Тряхнув кудрями, молодой ученик штурмана удивленно воззрился на товарища. Тихое "извини" - все, что он смог разобрать в череде путаных речей, проговариваемых мальчиком себе под нос. Мэй едва заметно улыбнулся и крепко ухватился за руку Роджера. - Обещай мне, что больше не будешь творить глупостей. Тогда мне больше просто не придется искать тебя посреди поля до полуночи, - другой ладонью, которая оставила фонарь на земле, Брайан накрыл ладонь друга. - Я рад, что ты нашелся. Не знаю что делал бы, если б ты потерялся, Роджер... - он помедлил отвлекаясь, как обычно, на собственные мысли. - Идем, нужно возвращаться. Роджер кивнул, сильнее ухватив за руку "Кудрявого", и быстро подобрал валяющиеся у ног инструменты, попутно в красках выпаливая события последних часов тревожно внемлющему Мэю. Он вел их по одному только ему известном направлении, периодически сверяясь с маленьким компасом, на котором еле-еле проглядывались знаки сторон света. Закрывающимися от пережитых потрясений глазами Роджер смотрел на прибор и все думал о том, что едва ли кто еще обеспокоился его исчезновением. Едва ли кто, кроме Мэя. Они вышли к пристани почти за полночь. В тот же миг Роджер подумал, что лучше бы навечно остаться стоять так у моря, никогда не входя на этот чертов корабль, слушая только шум волн и успокаивающий голос Брая. Когда бы на то случилась воля корсара, он бы предпочел вечно остаться в этом мгновении, бесконечностью усыпляя трепыхающиеся в подсознании раны. Но то не было в его силах, а потому мрак снова сменил мягкий лунный свет, будто глубокий черный с редкими искрами иллюзий. Звезды заплясали у Роджера в глазах от вновь вернувшейся боли. И в этот момент он почувствовал, будто она не покидала его никогда. Пробуждаться от подобного сна в такой обстановке представлялось сущей пыткой. Трюм - одиночество в компании одних лишь крыс было единственным вариантом - был объят такой страшной тишиной, что звон вставал в ушах, и хотелось отчаянно стучать по железным прутьям, только бы не оставаться в этой тиши. Хоть бы ругательства матросов за спиной... Хоть чей-то живой голос. Сознание тут же угодливо подкинуло тревожный голос Мэя из сна. Легче не становилось, становилось отчетливо заметно желание сдохнуть или хотя бы заснуть опять. Роджер ни на секунду не мог совладать с тем, что чувствовал вокруг себя и в себе самом. Его голову, тело все еще ломали последствия яростной драки, и мужчина мысленно долго клял себя за то, что в это ввязался. Впивающиеся в спину ветки и стебли сушеной травы комфорта не добавляли, ибо тонкая рубаха была в некоторых местах не хуже решета, а к тому же оказалась насквозь мокрой, то ли из-за влажного воздуха, то ли от того, что лихорадившего пробивал холодный пот. Его повязка пропиталась насквозь. За часы обездвиженности, лишенный всякого света, он сумел прочувствовать самые мелочи, хотя едва ли находился в состоянии трезво оценивать ситуацию в общем. Теперь же пирата просто заваливало деталями, которые мозг выхватывал из реальности, подобно коротким сигналам, с той лишь разницей, что они не имели для пленника никакой значимости. Вскоре (как позволяло оценить его перегорающее сознание) Роджер заметил, что начинает зацикливаться на вещах совершенно случайных, ибо он уже которую минуту прокручивал в голове события с поверхности. Позволим списать это на желание отвлечься. Можно было подумать, ему доставляло какое-то мазохистское наслаждение проникать в атмосферу произошедшего и снова, снова ловить тот момент, когда испуганные, полные непонимания глаза глядели куда-то глубоко в него, а он не улавливал, не понимал, что же, черт побери, происходит в этом мире. В такие моменты он яростнее ощущал рваную боль, вспыхивающую в ладони, в которой он когда-то судорожно сжал злосчастный, усеянный острой резьбой компас. Он невидящее бросил взгляд туда, где по его заключению мог находиться выход. Однако ж он никак не мог понять: открыты ли его глаза. Впрочем, было ли важно, он слишком хорошо слышал голоса, что доносились оттуда пару секунд назад. В той стороне была свобода, а кроме того - его настоящее и прошлое. Будущее же могло уместиться в этом промозглом трюме. Что ж, тогда ему смотреть было совершенно некуда, хотя пленник еще какое-то время безуспешно поворачивал голову, словно действительно надеялся разглядеть в этой черноте что-то... Например, смысл последних часов своего существования. Стоило боли разгореться, Тейлор вдруг почувствовал, что все больше начинает прикасаться к окружающему его миру, осознавая в некоторой мере себя и с новым рвением возвращаясь к тому, что же с ним произошло. Только теперь он вел внутренний диалог с самим собой, делая еле заметные шаги к тому, чтобы хоть в чем-то разобраться. Что же это выходило? Он сохранил жизнь. А жизнь Роджера превратилась в ложь и попытки убежать от прошлого? Это был слишком риторический вопрос. Прошлое явилось к нему, но теперь будто кованым сапогом придавливало его к земле, заставляя нагнуться пред гильотиной. Теперь это прошлое ему никоим образом не принадлежало, сделавшись его безжалостным палачом. Он сам сделал его таким. К желанию бить по прутьям клетки прибавилась несдерживаемая сила, вырывающая мучительные стоны вперемешку с кашлем из груди пирата. Роджер изо все сил пытался погасить вспышки истерики, которая превращала его мысли в кашу. Он тщетно удерживал это внутри, но оно вырвалось наружу приглушенным смехом и горечью соли, которая исчезала во мраке вместе с его желанием бороться. Тейлор упал на сеновал. "Все это время ты был жив" Ему было крайне важно обращаться к кому-нибудь в ужасе той брошенности, что временами овладевала им последние... часы или дни? Может, годы? - Все это время ты был, черт побери, жив! - слыша свой собственный голос, он даже не подивился тому, как тот был громок. - Что же выходит, Кудрявый? Выходит... Это я - блядский предатель, последняя тварь, я похоронил тебя! Я поверил им и похоронил, почему? - говорил он в пустоту, срываясь на последних словах, инстинктивно пытаясь вытянуть руки из тяжести железных браслетов. А потом застыл. "Вот единственное, достойное тебя украшение, убийца" Совесть не могла тревожить Роджера. Она была мертва с самого рождения пирата, словно близнец, чье фантомное присутствие он иногда ощущал, но не чувствовал поистине. Но это была не совесть - то было нечто более близкое и привычное, что, казалось бы, затерялось далеко за линией этого десятилетия. И сейчас голос этого "нечто" ясно вторил раз за разом: "Все потому, лишь потому, что ты сам не верил, что он мог остаться в живых." Было ли необходимым понимать, что голос звучал тембром минувших лет? От него хотелось спрятаться, согнувшись в три погибели под колючим ворохом соломы, но в то же время нестерпимо хотелось выйти ему навстречу и, разведя руки в стороны, подставить тело под его удары, лишь бы поскорее понести заслуженное наказание, а после прикоснуться к чему-то давно забытому и потерянному. И он вышел. Было бы глупо полагать, что боль его испугает. Слишком хотелось прекратить бездействие. И Тейлор твердо для себя решил - бежать и прятаться нет смысла, нужно готовиться к трудностям, что ждали впереди. Может, преодолев их, он все-таки сумеет что-то исправить. Когда его тяжелые вздохи и шепот утихли, Роджер незаметно провалился в сон. А царство Морфея позволило ему снова провалиться сквозь ничто на пути прочь из реальности. Пожалуй, это был последний его спокойный сон на ближайшее будущее.

***

Атмосфера глухой темноты и затишья не нарушалась какое-то время ничем, исключая разве что удары воды о корму. Вот только не долго она оставалась в своей слепой безмятежности, так как спустя примерно час после того, как пленник провалился в сон, его камеру осветил слабый свет, пробивающийся снаружи сквозь приоткрытый люк. Слуху пирата не суждено было уловить то, как чьи-то сапоги мерно застучали по половицам, а уж тем более до него не донеслось слабое мелькание свечи в полумраке. Брайан Мэй, оставив свечу подле себя на одном из ящиков, сосредоточенно глядел в еле проглядывающий силуэт на тюке сена. Недвижимое человеческое тело слишком напоминало потерянную, потрепанную куклу, и только еле слышное хриплое дыхание подтверждало, что перед Мэем - живой человек. Пару минут какой-то внутренний балласт удерживал штурмана в шаге от того, чтобы решиться, но в конце концов свеча снова оказалась в его руках, и ее пламя заплясало у толстых железных прутьев. Едва не подпаливая разметавшиеся по плечам кудри, мужчина все сильнее склонялся к решетке, настойчиво игнорируя рациональные побуждения сознания. До них ли ему было дело? Окончательно механизм самосохранения дал сбой, когда свет коснулся полусокрытого лица пленного, а тонкие пальцы штурмана сжали холодный прут решетки. Ежели и можно было понять, что разбойник поучаствовал в отчаянной схватке, так только по потрепанной повязке, что неаккуратно съехала прямо на глаза. Корсар спал почти так же безмятежно, как младенец, лишь изредка между бровей его залегала складка. Но Мэй не видел пирата, он видел перед собой мальчишку чуть старше двенадцати лет. Резко пришло понимание того, что никогда он не был так близок к помешательству или осознанию чего-то потерянного в глубинах самого себя. На душе не стало легче. Напротив, отчетливые отголоски необъяснимой привязанности, кажется, были готовы распотрошить ее, так резко они настигли Брайана. Он не был готов вернуться к тому, что упустил, но оставить себе выбор значило оставить путь к отступлению. Поэтому он позволил состраданию коснуться его мыслей. И оно неожиданно оказалось поразительно настоящим. Этот человек был ключом к пониманию того, что так мучило Мэя последние несколько часов. Но что-то подсказывало мужчине, что тяготы не закончатся на одних его размышлениях. Человека, который был перед ним, он знал многим хуже, чем люди знают глубины морские. Стараясь находиться в уравновешенном состоянии, Мэй наблюдал отведенным взглядом сцепляющий чужое запястье наручник, что намертво крепился цепью к клетке, и это отозвалось в голове эхом вкрадчивого, жутковатого дежавю. В тот момент штурман позволил себе помечтать о том, что обратится к Фредди с просьбой, но тут же отбросил глупые помыслы в сторону. Так что он позволил себе замереть, отпуская лишние тревоги, вместо них встречая волну тепла участия, которое знала только близость искренняя и давняя. Так прошел час, и лишь только сон стал овладевать штурманом тот, чуть замешкавшись, поднял догорающую уже последнюю свечку, освещая пространство перед собой. Послышался легкий лязг металла о металл, так что штурман несколько резко выдернул руку из камеры и поспешил поскорее уйти. Спустя минуту он уже вдыхал свежий соленый воздух, привыкая к свету белой ночи. "Нас впереди ждет долгий разговор... Роджер"

***

Роджер был с самого начала готов к тому, что эта ночка будет тем еще весельем, но даже он не предполагал, что так отчаянно возжелает лучше сдохнуть на месте, чем терпеть то, что приходилось. Ему не суждено было долго пребывать в безмятежной отключке. А потому, спустя пару часов после прихода Брайана, Роджер вскочил со своего места, будто ожженный клеймом, да так, что прикованная рука была дернута с такой силой, с которой тянут бурлацкие канаты. Понимать было нечего, тело уже дрожало в лихорадке, и вокруг стало невыносимо жарко. Боли в затылке не оставляли пирата ни на секунду, но где-то в середине ночи провиденье решило, что его дух заслуживает еще больших страданий, потому как теперь он был готов биться головой об стену, чтобы выбить наконец из нее эту квинтэссенцию страдания. По ощущениям это не уступало подвешиванию за волосы на небольшой высоте. В редкие секунды, когда пленному удавалось зацепиться ногой за грань реальности, тот чувствовал, как мука ослабляет хватку на его горле, но стоило ему оступиться, как он тут же падал в объятия отчаянной схватки с собственным телом и тем, что в нем поселилось. Счет времени был безнадежно потерян, его слишком давно окружала кромешная темнота, Тейлор даже представить не мог, был ли кто-то неподалеку или нет. Кричать он мог, но отчаянно противился. Что ж, гордыня уже давно перещеголяла в Роджере забитый наглухо инстинкт самосохранения. К тому же, в своем болезненном представлении он вообще находился посреди бесконечного ничего, без лишней иронии полагая, что в одном случае он уже мертв, в другом, что совсем не далек от этого. Признаться, испустить дух было не такой уж плохой перспективой в сравнении с тем, чтобы терпеть этот ужас, потерявшись во времени. Для корсара минуты буквально могли показаться днями, а секунда облегчения ощущалась как истинный час блаженства. Возможно, когда он приходил в себя, то из его рта непроизвольно вырывались фразы, совершенно не имеющие контекста, иногда Тейлор целыми монологами говорил в пустоту, не разбирая слов и не слыша себя самого. Он перестал различать вспышки болей где-то к раннему утру, когда матросы еще видели сны, расслабленно лежа в своих гамаках. Для Роджера же утро сделалось возможностью вернуться в реальный мир, где было место свету. Маленькому лучу света, который пробивался через щели в люке. Он и пробудил его от череды кошмаров, пройдясь золотистой полосой по зажмуренным глазам. Когда сознание обожгло светом, Тейлор готов был воскликнуть от радости, если бы только хватало на это сил. Кажется, ему все еще хотелось жить. Когда пленник стал способен размышлять, блокируя боль в сознании, он заметил, что повязка слезла с его головы, а солома, служившая неказистой периной, разбросана повсюду и впивается ему в волосы. Хорошо бы вытащить всю эту дрянь из головы... Да и солому вместе с ней, думал он, стараясь привстать. Его мутило, и окружающая обстановка немного кружилась, но на это не было возможности обращать внимания, потому как первое, что теперь волновало Роджера, так это то, что его скручивает жажда. Как было бы прелестно хоть немного промочить горло... хоть водой. На неплохое обезболивающее покрепче он едва ли мог рассчитывать, а потому даже помечтать себе не позволил о животворящей чарочке прелестного канарского... Черт. При слабом свете Тейлору все-таки удалось разглядеть небольшую закупоренную флягу, которую он в бессознательности успел опрокинуть. В тот миг мужчина был готов молиться за предусмотрительность того, кто эту флягу принес, и с этими мыслями принялся жадно пить, чуть не взвыв от осознания того, что в воду было примешано немного вина. Но кто решил разбрасываться брагой для заключенного? Звучало, как бесполезная загадка, ответ на которую Тейлор не то чтобы хотел узнать. Пожалуй, кто-то все-таки застал его в метаниях от боли и совершил акт милосердия? Экипаж этого судна был поистине странным - так рассуждал Роджер, не замечая скорее всего того, что, по сути, ни один из дежуривших матросов не носил при себе фляги. Стоило ему закупорить остатки драгоценного питья и припрятать его в соломе, как наверху послышались редкие шаги. Патрульный? Обостренный слух Тейлора ухватывал легкую, крадущуюся походку, в коей была своя доля вороватости. Это было бы забавно, если бы шаги не направлялись в сторону люка. Роджер предусмотрительно прикинулся спящим, внимательно прослеживая шаги.

***

Он не мог поверить, что делает это снова. Наконец выдался шанс спокойно выспаться и набраться сил, но вместо того, чтобы предаться впервые за все плавание настолько долгому отдыху, Рами вновь, как последний воришка, пробирался прочь от каюты врача, скрывая за пазухой бутылек разбавленной водки и немного ароматной мази. Импровизированный бинт из чистой рубахи покоился в кармане, который парнишка придерживал с каким-то иррациональным постыдным чувством. Навряд ли он так сильно пугался наказания за свое неблагодарное дело. Скорее ему казалось нечестным обирать в лекарствах собственных товарищей, смутно представляя, что помогает врагу. Он морщился от того, как крался мимо полуспущенного паруса, дабы не подвернуться на глаза дежурившему капитану. Ей богу, последний вор али гнусный шпион. И все же Рами не мог поступить по-другому. Мысли, от которых стоило давно избавиться, никак не желали покидать его, пока парень мотался из стороны в сторону в своем гамаке. Надежды на сон окончательно растворились к утру, когда, чертыхаясь, Малек сползал на дощатый пол кубрика. "Черт бы ее побрал, такую самодеятельность..." Что его побудило к очередной благотворительности, Рами не до конца понимал: пресловутая ли альтруистичность или завораживающий ореол таинственности, привидевшийся ему в личности заключенного. А может быть, его нездоровая заинтересованность в жизни, полной риска и опасности? Сложно было сказать. Но как бы то ни оказалось, Малек уже спускался в полуосвещенный восходящим солнцем трюм. Проклятое любопытство заиграло новыми красками, когда в сумраке он стал наблюдать за спящим в ворохе сена пиратом. Осторожно, лишь бы не наделать шуму, мичман приблизился к клетке. Теперь ему предстояло справляться одному. Не то чтобы он боялся, что пленный может что-то вытворить, но окончательно совладать с волнением было невозможно. Он взял наизготовку нож, при этом снимая с гвоздя ключ от кованого замка. Все необходимое уже было вынуто из-за пазухи и разложено прямо на полу, бинт оставался в кармане. Щелкнул затвор, и дверь открылась, противно заскрипев. По затылку у юноши пробежали мурашки, ответно же предвкушение и чувство опасности защекотали под ребрами еще сильнее. Он уже вошел в камеру, когда человеческий силуэт стал приподниматься, а потом воззрился на мичмана тяжелым взглядом покрасневших, усталых глаз. Лицо поднявшегося пирата скривилось, когда он увидел обнаженный кинжал, но затем растянулось в кривоватой ухмылке. - Думаешь, не пора бы перерезать мне глотку? Рами сглотнул, но неожиданно как для корсара, так и для самого себя опустил клинок и подобрал с пола кружку с водой, неотрывно глядя перед собой. Прямо в глаза напротив. - Спиной ко мне... Без глупостей и лишних движений. Мне бы не хотелось, чтобы вы отправились на тот свет раньше времени. У Роджера не было времени на удивление, он просто позволил себе развернуться и, ссутулившись, усесться спиной к молодому моряку. Он очень тяжело дышал, Рами мог поклясться, что у пленного началась лихорадка, и теперь вопрос выживания стоял очень остро. Дрожащие руки мичмана принялись разворачивать однозначно засохший бинт, припекшуюся кровь снова приходилось размачивать водой. Ткань отходила очень тяжело, но пират по-прежнему не издавал ни звука, пока немного хрипло не промолвил: - Бросай трястись, я едва ли могу встать, и уж точно не буду в силах тебя покалечить, парень, - Рами замер с бинтами в руках. - К тому же... Ты мне понравился, - эти слова были произнесены уже более свободно и уверенно, в некой растянутой южной манере. - Твою мать! Смоченный в водке кусок ткани прошелся по почти открытой ране, а Малек неожиданно для себя приулыбнулся, смывая в воде впитавшуюся кровь. - Думаю вам не понравится, если нас здесь засекут, так что прекратите орать, - спокойно произнес он. - Да как не орать, если башка так раскалывается, - раздраженно бросил пират. - Хэй... Может, капнешь чутка в чарочку? - от запаха спирта становилось как-то слишком расслабленно. Почему бы не позволить себе немного развязной дерзости? Малек ничего не ответил, лишь рассмеялся так, что у Роджера в ушах зашумело. Кажется, у парня значительно отлегло от души - завязывал ткань на голове разбойника он уже с заметной легкостью. Тейлор сидел в задумчивости. Флегматично он размышлял о том, что парнишку не так сложно завалить при случае, коли он сумеет поправиться до прибытия в какой-нибудь порт. Его кинжал висел в простеньких ножнах прямо на самом виду. Выхватить при достаточной ловкости можно в любой момент, но неужели этот мальчишка - его основной охранник? В глубине души Роджер даже несколько оскорбился легкомысленностью капитана этого судна. Но побег есть по... "А что Кудрявый?" "Кажется, ты сам себе горячечно клялся, что нужно брать шанс, который дает судьба" "Трус" "Трус, которому лишь бы спасти собственную шкуру" Роджер на глазах у дивящегося Рами хмуро цыкнул сквозь зубы, на что матрос, запирая дверцу, пожал плечами. Он уже направился в сторону выхода, как вдруг краем глаза увидел что-то блеснувшее в сене. По спине пробежал холодок. - Вам бы стоило показать мне, что там, - довольно холодно и без толики расслабленности произнес он. Обернувшись, Роджер выругался. Была очевидна глупость сопротивления в его положении. Свободная рука его стала рыскать в сене. На свету поблескивала фляга, глаза Рами округлились. Но хоть дрожь унялась. Это была не заточка или что-то в этом роде. - Что? Какого чер... В раз проглотив остатки разбавленного вина, Роджер бросил флягу под ноги Рами. - Забирай, коль твое, чего удивляешься? - потирая переносицу, бормотал он. Малек поднял сосуд с пола, чтобы в растерянности увидеть в ней знакомую вещицу. - Мастеру Джону это явно не понравится, хорошо, что он не видел...Эх, мастер Мэй, - бормотал он себе под нос. - Что несешь-то, парень? - недоумение в своем роде отразилось на лице пирата, пока он анализировал слова мичмана. - Я ничего не бра... Погоди, что ты сказал? По коже Роджера прошла волна мелкой дрожи, и он не был готов утверждать, что в этом виновата болезнь. - Ничего. Просто нужно вернуть это владельцу, наверняка, случайно здесь оказалась, - убеждающим тоном говорил Рами скорее себе, чем пирату. Но Тейлор уже его не слушал, он впился глазами в флягу. Оба замолкли, и в трюме воцарилась мертвая тишина. Первым пришел в себя мичман, сумев окончательно убедить себя в мелочности происходящего. Было о чем поволноваться и кроме вещей, разбросанных в трюме. И все-таки здесь творилась откровенная чертовщина. Ох, теперь парень был так же чертовски заинтересован. Было бы неплохо порасспрашивать пирата, пока тот еще не слишком пришел в себя. Глядишь... Да хоть то же вино, пожалуй, могло быстро развязать ему язык. Сразу видно, потрепаться этот кадр любил. Было бы, да "бы" мешает. Времени осталось в обрез, тут уж до подъема пара часов, а то и меньше. Да и увлекаться разговорами с пленным врагом не в порядках, явно. К тому же, очень сомнительно, что корсар вот так просто и выдаст ему все начисто. Пират, определенно, словами разбрасываться не торопился. Верный знак - что-то тут не так просто. Пока стоит повременить с любопытством. Тут меру надо знать, чтобы не нарваться на неприятности. Остатки тревоги отхлынули, и, сунув в карман флягу с выгравированной магнитной стрелкой, Рами собрал вещи и направился к выходу, когда его окликнули. - Эй, парень. Скажи хоть, как звать тебя? Рами не медлил. Какой смысл? - Рами Малек, если вам это что-нибудь даст... - Спасибо, Рами, - ухмыльнулся Роджер в очередной раз, салютуя мичману зажатым в руке сухарем, что был якобы нечаянно оставлен последним в камере. - Ты уж верни флягу владельцу. Держу пари, Кудрявый предполагает, как оплошал. Ответом ему был нервный смешок. Да... Покой Рами даже не снится. Стоило парнишке выйти наружу, Тейлор прилег на бок и надкусил незамысловатое угощение. В животе тяжело затянуло, но он не спешил обращать на это внимание. На губы невольно просилась улыбка, а сердце билось будто с небольшими перебоями, спотыкаясь о мысли, полные надежды и совершенно сентиментального тепла. Новый день принес вести странные, но неожиданно обнадеживающие. Что ж, посудить начистоту, Мэй однозначно остался занятным парнем. Годы не смогли отнять это. В нем слишком сложно было заглушить голос милосердия и участия, хотя в некоторых случаях это и могло оказаться губительным - Роджер знал не понаслышке. Лучше, чем хотелось бы. Но все же, что-то кроме того должно было привести Брая в трюм посреди глубокой ночи. Тейлор сомневался, что тому причиной послужило праздное любопытство. Этот человек - тот, кого Роджеру доводилось знать - ничего не делал понапрасну. Он приходил за ответами, это точно. Удивляться было нечему. И Тейлору, и Мэю довелось лицезреть картину минувших лет под совершенно разными углами, и Мэй однозначно собирался рано или поздно задать волнующие его вопросы. Это было бы в его духе. Оставалась только слабая надежда, что среди этих вопросов не появятся те, на которые Тейлору будет слишком сложно подобрать ответ. Вернее, этот ответ будет просто невозможно найти, и в конце концов он просто разрушит надежды Роджера на... На что именно, сам корсар точно не знал, но хотелось верить - хоть на что-то хорошее. Новый день - насущные идеи, извечный животрепещущий закон. Жить прошлым не имеет смысла. Это было единственное, что пират четко понимал. Нужно было строить будущее из настоящего. "Но если прошлое сумеет стать хорошей базой для этого, то оно сослужит неплохую службу, даже если окажется не совсем полным..." Что ж, по кирпичику они соберут эту реальность. Пришло время что-то делать с собственной дрянной жизнью, пока не стало поздно. Пара потерянных "кирпичей" не станут проблемой... Они будут окном в будущее. Именно, окном! Обдумывая одному ему известные планы, пират заметно воодушевился. Больше никакого отчаяния. Он еще поборется, еще угостит эту чертову судьбину парой хороших жизненных поворотов. Главное, чтобы один из этих поворотов не привел его к обрыву.