"Люди, ушедшие в иллюзорный мир, погибают для мира реального. Они всё равно что умирают. И когда в иллюзорные миры уйдут все — а ты знаешь, этим может кончится, — история человечества прекратится…" (с) А. и Б. Стругацкие; "Хищные Вещи Века"
Раз — вспышкой света хлестнула по глазам реальность. Два — молотом грохнул об стол отцовский кулак. Три — разлетелся осколками стакан с валерьянкой для матери. На четыре, пять и шесть Лёху выставили за дверь собственной квартиры, как был — в игровых перчатках и трусах-парашютах. Следом полетели вещи: шмотки, кеды, провода. В запоздалом прыжке лосося был пойман у самого пола старенький шлем симулятора. Потертому комму повезло меньше: его прорезиненный бок по касательной чиркнул бетон, заставив горестно хрустнуть экран. Отец ругался тихо, но яростно. Чеканил слова, и каждое било парня по щекам не хуже оплеухи. Лентяй. Бездарь. Ошибка. Чудом поймав планшетку компьютера, Лёха бережно уложил её на ворох шмоток, вздохнул и молча полез искать джинсы. Оправдываться? Бесполезно. Парень задницей чуял — всё, на этот раз точно. Отец был трезв и настроен серьёзно, раньше обходилось одними пьяными криками и тумаками. Сейчас не обойдется. Его больше не станут слушать. Сотню раз он обещал родителям, что найдет работу. Тысячу раз клялся, что исправит долги и вернётся в техникум. Миллион раз божился, что завязал с играми и больше не скормит виртуальности ни цента отцовских денег. Обуза. Паразит. Да мы в твои годы… Обречённо собирая вещи, Лёха голой спиной ощущал любопытные взгляды. Пиявки-соседи липли к его трагедии, питались его позором, его горем. Шаркали по полам чужих квартир заскорузлые тапочки, чужие лица вжимались в мутные сенсоры дверных глазков. Когда парень разогнулся, прижимая к себе охапку одежды, стоящий в дверном проёме отец показался таким же — чужим. Квартира дышала из-за его спины серым, мглистым полумраком. Причитания матери стали криками раненой птицы. Что он может сделать? Что может сказать? Ничего. Отец плюнул на пол лестничной площадки, как точку в разговоре поставил, и хлопнул дверью перед Лёхиным носом, оглушив его, заморозив, превратив в соляной столп. Стихли рыдания матери, спрятались за железом двери. Погас, отключенный, сенсор звонка, как последний засов задвинулся. Лёха стоял, стискивая в побелевших пальцах шмотки, пялился в глухую черноту закрытой двери и не знал, что ему делать дальше. Сознание будто плечами пожало, отвернувшись, оставив один на один с эмоциями. Босые ноги и голая спина вскоре дали о себе знать ознобом. Тело двигалось на автомате, игнорируя с трудом подавляемую панику. Найти кеды, достать толстовку, закинуть остатки вещей в старую спортивную сумку… Семнадцать лет его реальной жизни влезли на дно без особых проблем. Куда больше места заняли шлем, планшетка компа, провода и наконец снятые с рук перчатки. От креплений остались быстро покрасневшие, вдавленные в кожу тощих запястий следы. Застегнув молнию сумки, Лёха повернулся к родительской квартире спиной, чувствуя, как скрипит в теле каждый сустав, как протестующе ноют мышцы. Ноги свело судорогой, колени задрожали, зубы отбили маршевый ритм. К горлу поднялась волна удушливой кислятины. Чужая? Теперь эта квартира чужая. За чёртовой дверью не осталось ни единой его вещи, кроме детских фотографий на компе у матери. Неужели так всё и закончится? Сознание постучалось изнутри черепной коробки. Ерунда. Глупости. Нет, конечно же нет! Это не может, просто не может быть концом. Мать позвонит ему к утру, когда отец уйдет на работу. Конечно, извинится как всегда, опуская покрасневшие от слёз глаза. А отец остынет, отвлечётся, передумает. И Лёха вернётся домой. Может быть, выслушает новую порцию ругани и придирок. Обязательно даст сотню новых обещаний. Да, всё будет, как обычно, конечно. Нужно потерпеть, всё наладится само! Только убедив себя, парень смог встряхнуться и перестать постыдно дрожать. Пиявкам-соседям больше не на что было глазеть. Вытащив из кармана толстовки комм, Лёха набрал первый номер из короткого списка контактов, машинально выбирая звонок без видеосвязи. — Эй, Ди, не спишь? Да, я знаю, который час, извини. Твои предки ещё не вернулись Сверху? Окей, тогда я приеду? Да, прямо сейчас. Скоро буду. Спасибо…***
Они вдвоём сидели в её тесной комнатке — Лёха на подоконнике, Ди на полу, вытянув бледные голые ноги. Ночь за окном была серой, засвеченные улицами свинцовые тучи сливались с заводским смогом, накрывая город кислой мокрой ватой. Туман превращался в морось, морось — в липкую жидкую грязь. Лёхины кеды промокли насквозь, пока парень добирался от родительского дома, и теперь, наскоро облитые желтоватой водой из душа, сохли на ручке входной двери, подвешенные за шнурки. Истоптанный коврик под ними набрался жидкой грязи, как губка. В квартире Ди пахло табаком, дешёвыми духами и пылью. Девушка красила ногти на левой руке, по-старинке, кисточкой с ярким розовым лаком, мельком бросая вверх, на Лёху, косые нервные взгляды. Парень курил её тонкие ягодные сигаретки и бездумно таращился в окно. Комм на его коленке оставался молчаливым и тёмным. Часы шли, а мать не звонила. Когда Лёха в очередной раз потянулся за пачкой, Ди не выдержала: — Буриданов, сам в маркет пойдёшь, если кончатся! Лёха чертыхнулся. — Последнюю я, последнюю… Не видишь, что ли — страдает человек! Он откусил розовенький фильтр — на девяносто девять процентов меньше вреда для лёгких! — и сплюнул его в банку из-под тушёнки, служащую у Ди пепельницей. Девушка сморщила нос, помедлила секунду и тоже взяла сигаретку. Щелчки двух зажигалок, две струйки дыма поднялись к потолку. — Страдает он… Хочешь сказать, папаша твой не передумает? — Ещё чего! Можно подумать, это первая наша ссора. Или мама надавит, или отец сам поймёт, что с единственным сыном так поступать нельзя! Я же… я же помру один! Мне даже жить негде, разве что у тебя кантоваться. Нет, они меня не бросят, сколько бы раз не обещали. Голос Лёхи звенел убеждённостью. Ди цокнула языком. — С жильем тебе повезло, считай. Мои предки звонили буквально на днях, сказали, что вернутся только через недельку-другую. Отец надеется на повышение. Ты же знаешь, «Венера Энерджи» сейчас расширяется просто охренеть какими темпами, — рассказала она между затяжками. — Надеюсь, благодаря отцовской работе мы свалим из этой проклятой помойки куда-нибудь, где тепло и солнечно. — Думаешь, Нижняя Земля тебя просто так отпустит? — кисло спросил Лёха. — Сомнительно! Переезд — это дорого и сложно. К тому же, у тебя тут и работа, и учёба. Бросишь свой госпиталь? А кредит на образование как отдашь? Отпахать тут свои три года ты Содружеству обязана! Ди запрокинула голову, глядя на него с неожиданной серьёзностью. — Боишься остаться тут совсем один, да? Лёха недовольно завозился, уронил комм и едва сам не упал с подоконника. Ди встала, потушила сигарету о край консервной банки и заглянула Лёхе в лицо. Парень старательно отворачивался, но сбежать от её взгляда не смог. — Помнишь, когда мы учились в началке, ты на вопросы о будущем всегда отвечал: «хочу стать пилотом-джампером»? — спросила девушка. — Даже когда тебя дразнили, что, мол, такому дохляку, как ты, ничего не светит, ты после каждой стычки вставал и заявлял, что всё равно не передумаешь, будешь гордо вверх смотреть. Ты говорил, пилоты ничего не боятся. Что изменилось? Он теребил в пальцах тлеющий бычок. Столбик пепла обломился на джинсы, пытаясь смахнуть его, Лёха только размазал. Ди молча ждала. — Ты же знаешь, отец не разрешил подавать документы в военные школы, — наконец промямлил парень, обжигаясь и спешно кидая окурок в банку. — Он оказался прав, он всегда прав. Меня даже из местного технаря попёрли на первом же курсе, какой уж там Аристей! Кроме того, мама говорит, что с моим здоровьем надо на земле сидеть и не рыпаться. Так что, пилот из меня бы точно не вышел. Ди сперва покачала головой, затем замерла и кивнула. — И правда, о чём я… Осёл ты, Лёха, и даже не из-за фамилии! Никогда из тебя пилота не выйдет. Он не хотел возражать. На корень языка вновь нахлынула волна кислятины, в горле першило растущим отчаяньем. Подобрав с пола комм, парень снова залез на подоконник и прижался горящей щекой к стеклу. Близилось утро. Мать не звонила.***
У Ди — секущиеся соломенные волосы, в которых Лёхе чудится ни разу не виданное вживую солнце. У Ди — грустные серые глаза, что становятся сталью, стоит ей начать ругаться. У Ди — покрасневшие шершавые руки с неумело накрашенными ногтями. Для Лёхи они как символ тяжёлой работы и полной самоотдачи. К рассвету Ди уснула, а он сидел рядом на смятой постели, от нечего делать разглядывая свой шлем симулятора. Поставленный на зарядку сразу, как Лёха пришёл, сейчас он призывно мигал зелёным светодиодом, ожидая включения. Секунда сомнений. Спасение в забвении оказалось слишком близким. Парень подобрал сумку с деталями симулятора и уселся в дальнем углу, зная, что Ди разозлится, если её разбудить. Старик-компьютер загудел системой охлаждения. Перчатки надёжно обхватили ладони, как самое крепкое из дружеских рукопожатий. Шлем позволил спрятаться от тёмной, прокуренной комнатки, от сырой и неласковой Нижней Земли. Закрыл благословенной яркостью приветственной заставки глаза, давно привычные к мельканию картинок. И вместо комнаты Ди — кабина корабля. И вместо скрытой кислотными тучами поверхности Земли — исследовательская станция на её орбите. И вместо жалкого, бесполезного Лёхи — настоящий пилот-джампер. Пальцы уверенно пробежались по сенсорам приборной панели, зажигая главный экран. Звёзды по ту сторону кабины подмигивали, будто соскучиться успели. Взлёт с Луны-8 прошёл без ошибок. Взяв задание по доставке груза на юную, ещё осваиваемую планету Кассандру в системе Эвридики, парень вывел корабль из ангара и дал старт обратному отсчёту до гиперпрыжка, чувствуя растущую эйфорию. Лёха не знал, как выглядит настоящий космос, потому что видел его только на картинках в Сети, но верил, что комп показывает правду. Он никогда не общался с реальными пилотами — толстяков в форменных куртках, водящих аэробусы с поверхности в Верхние Города, таковыми он не считал, — но видел себя почти что героем каждый раз, как успешно завершал миссию. Бортовой компьютер рассчитал оптимальную точку входа, шлем легонько кольнул в затылок, будто самый настоящий галактиониевый блокиратор ввёл. Звёзды закружились, заплясали, дробясь сотней разноцветных лучей. Мультяшная, рисованная картинка, дёрганная анимация — они смеялись над парнем, катаясь по лобовому стеклу корабля с места на место, как в салки играли. Лёха напрягся, отслеживая показания приборов, мигом внося корректировки, где требовалось. В гипере корабли терялись, уходили с заданных траекторий, «падали» в звёзды, скатываясь по туго натянутым внутренностям времени-пространства. Без живого пилота прыжки были невозможны. Лёха не рассказывал даже Ди, что последнюю пересдачу в местном техникуме пропустил, посчитав миссию в симуляторе важнее «реальной» жизни. Он никогда не говорил отцу, сколько денег подкидывала на игровой счёт мать с каждой зарплаты, позже оправдываясь растущими ценами на продукты. Не признавался никому, как много значит эта яркая картинка. Звёздная круговерть закончилась, всё встало на свои места с почти слышимым щелчком. Шесть одинаковых прыжков спустя на горизонте зажглась алая тусклая клякса — красный карлик, солнце Эвридики. Сама зелёная планета плыла почти под носом Лёхиного корабля, её соседка Кассандра виднелась неподалёку. Рассчитав новый курс, парень вздохнул свободней. Систему Эвридики он знал наизусть, беспокоиться в обычном космосе было не о чём. Что-то задребезжало у колена. Он опустил взгляд, но в кабине кораблика было пусто. Удобное кресло первого пилота облегало тело, жемчужный комбез сидел как влитой. Ничего не мешало ему здесь, в космосе. Назойливая вибрация шла из реальности. Лёха не хотел думать. Помахал рукой над коленями, будто муху сгонял. Столкнул что-то со своих ног там, в рассветном сумраке тесной комнаты, а потом поднял голову и уставился на приборы. До пятнисто-лиловой Кассандры оставалась пара минут. Желаемая цель была почти достигнута. Парень вернул руки на приборную панель, собираясь запускать программу снижения. Корабль готовился ко входу в атмосферу. Где-то снаружи, на давно не мытом полу светился пропущенным вызовом Лёхин комм.***
Хмурые дни тянулись один за другим. Ди уходила на смены, возвращалась с продуктами, готовила, собирала мусор и стирала вещи, устало и неохотно болтала с Лёхой о детстве. Их свободные вечера проходили в Сети — подборки дурацких видео, старые кислотные мультфильмы, сводки новостей. Изредка у Ди оставалось время на переписки с подругами; многие из них давно улетели с Земли и слали наигранно-дружелюбные сочувствия о том, что у неё этого не вышло. Ди отвечала им смайликами, а после отворачивалась к стенке и слепо шарила вокруг себя в поисках сигарет. Спала она мало, уходила рано, запирая двери на ключ, оставляя Лёху слоняться по тесной квартирке из угла в угол, опустошать полки холодильника и просиживать штаны в симуляторе. Эта монотонная жизнь устраивала его, на первый взгляд не особо отличаясь от существования с родителями. Хотя, разница была — оставшиеся от них деньги на игровом счету таяли, бесплатные миссии становились всё скучнее, да и кораблю порой требовался ремонт. Без регулярных денежных вливаний очки опыта росли медленней, чем хотелось бы, а успехи стали куда реже; Лёха пинал ножку дивана и старое кресло, ругался, срываясь на крик, а после впадал в уныние и уходил курить на подоконник. После того пропущенного мать больше не звонила. Сам он неоднократно брал комм в руки, разворачивал мутный от времени экран, даже набирал номер её аккаунта, но… раз за разом покрывался густым липким потом, закрывал окошко звонка и забивался в дальний угол комнаты. Ди не упрекала — видела, чего ему стоят одни только попытки. Но когда она предлагала набрать номер самой, Лёха отказывался. Возможно, не так уж и хотел возвращаться. С каждым днем становилось холодней и темнее на улицах. Близилась зима, дышала по ночам в старые окна ледяным колючим ветром. После ленивого бодрствования днём Лёха мучился бессонницей и безуспешно кутался в плед, ёжась на краешке скрипучего гостевого дивана — занять родительскую комнату Ди не позволила. Будто повторяя за погодой, атмосфера в квартирке тяжелела. Клубы табачного дыма густели, темнея следом за низкими тучами, оставляя рыжие разводы на пластике подоконника. Дурацкие видео в Сети становились всё тупее, мультфильмы ненормальнее, новости — мрачнее. Подбирался к концу первый век жизни Содружества. Успокаивалась планета, остыли бунтари-вулканы, сотню лет назад озлобившиеся на человечество за Войну, разом выдохнув в атмосферу тысячи тонн чёрного пепла. Медленно, недоверчиво приходила в себя залитая кислым дождём, расколотая землетрясениями, лишенная плодородия поверхность. А за пределами Земли жизнь давно била ключом. В сорока световых от Солнца, на изумрудно-зелёной юной Эвридике вступил в должность новый президент Содружества, ученые со станции-спутника «Орфей» планировали терраформирование соседки-Кассандры; просторы Ойкумены бороздили корабли, обитаемые спутники множились в геометрической прогрессии. Даже застрявший в Солнечной Системе Лунный Союз тянул на себя одеяло, привлекая внимание политиков и СМИ, провоцируя бесконечные конфликты в поясе астероидов, атакуя одинокие корабли дальнего следования и выдвигая обвинения в махинациях против «Венеры Энерджи». Лёху всё это не касалось. Он читал новости в Сети, но пропускал половину мимо ушей. Писал гневные посты о трусливом правительстве и «зажравшейся» чистенькой Системе Эвридики, позабывшей об остальной Ойкумене, о необходимости переворота и конце затяжной неопределённости между Содружеством и Луной, но дальше этого заходить и не думал. Всё, на что он был способен хоть как-то влиять, находилось по ту сторону экрана его собственного шлема. Иногда пожелтевший потолок начинал давить крышкой гроба, тонкий плед ощущался тяжелым, будто гранитная плита. Душно, муторно становилось сидеть взаперти, сигареты горчили, а от города за окнами подкатывала тошнота. Хотелось оказаться где-то… не здесь, не сейчас. Не собой. Оставить позади неудачника Лёху Буриданова, нырнуть в гущу событий, как корабль в гиперпространство — и сразу оказаться Избранным, Героем, получить бесконечные запасы храбрости и суперсилы в придачу! Одолеть всех врагов, сокрушить Лунный Союз, спасти Содружество от продажных политиков, пройти сквозь огонь и воду на личном космическом корабле, но… Нет. Ничего не выйдет, не стоит и пытаться. Отец и мать не ошибались — все шансы стать лучше он давно упустил, а права на реабилитацию не заслуживал. Чтобы сделать шаг, нужно сперва выбрать направление, а с вероятностью близкой к ста процентам Лёха выбрал бы неверное. Потому днём снова был симулятор, вечером — усталая Ди, табачный дым и бегство в Сеть, а ночью — ледяной ветер в щелястые окна.***
Вереницу одинаковых дней спустя Ди вернулась куда позже обычного. Шагов её Лёха не слышал, как и просьб выглянуть в реальность. Поиск редких металлов на астероидах занимал всё его внимание: без денежных вливаний бесконечно-однообразный сбор ресурсов стал горькой необходимостью. В комнату вместе с Ди вошёл зябкий осенний дождь. Девушка сдёрнула шлем с головы Лёхи ровно тогда, когда его корабль взял в захват очередную металлическую глыбу. — Я нашла тебе работу! — её слова заставили проглотить рвущуюся наружу ругань и растерянно заморгать. — Чего? Какую работу? Запал Ди явно кончился на первой же фразе. Аккуратно отсоединив провода, она села на пол рядом с Лёхой и уложила шлем на коленки. Насквозь сырые волосы её разметались по воротнику осеннего плаща; покрасневшие, грубые пальцы с облупившимся лаком на ногтях отбили дробь по пластику визора. — Так продолжаться больше не может. Мои родители вернутся в следующий вторник, а твои молчат. Тебе придется снимать жильё, если ты не сможешь вернуться. — Мама позвонит, вот увидишь. А если нет, ну, мы можем снимать вдвоём, — сразу нашёлся Лёха. Ди встряхнула головой, волосы хлестнули её по лицу, оставили на полу брызги. — Ну уж нет… Я устала, Лёх. Знаю, ты в жизни ни дня не работал, но там ничего сложного, честно. На углу Красной и Больничного проулка есть кафешка «Докторская», там в основном наши ошиваются, да иногда пилоты аэробусов заходят. Их официант уехал учиться на Титан, ищут ему замену. Это рядом с госпиталем, я сегодня на обед забегала и услышала. — Кому в наше время нужны официанты? — презрительно сморщил нос Лёха. Он пошарил по полу рядом в поисках сигарет, но пачка оказалась в руках у Ди. Подумав секунду, та спрятала её в карман ещё влажного после уличной сырости плаща. — Им нужны. Денег на роботизацию нет. Люди на Нижней Земле дешевле ботов, Лёх. Не снимая перчаток, он потёр виски и нахмурился. — Это не мои проблемы! Ты же знаешь, из меня ничего не выйдет, даже офик в забегаловку! — Ничего сложного, честно, — терпеливо, как ребёнку, повторила Ди. — Кроме того, они оформляют по трудовому, дают минимальную страховку и скидку на съём в Южном районе. Я уже всё выяснила. Лёха потянулся к шлему, она отодвинулась, не отдавая. — Попробуй, хорошо? Раз уж твои родители не хотят в ближайшее время звать тебя домой… ты же снова не звонил матери, да? Это был запрещённый приём. Лёха выругался и встал. Девушка осталась на полу, опустив голову так, что лица за волосами не было видно. — Ты можешь послать всё к чертям, — глухо сказала она, — психануть, отказаться, уйти. Можешь продолжать сидеть тут в углу часами, пока мои предки не вернутся и не выставят тебя вон силком. А можешь согласиться. Я же хочу тебе помочь, дурак. — Угу, — Лёха с бессильной злобой пялился в стену. — Ты даже не представляешь, как мне тяжело! Он хотел что-то добавить, но только вновь ругнулся и пнул лежащую на полу пустую спортивную сумку. Она медленно и как-то неловко поднялась, хватаясь за стену, будто иначе упала бы. Вышла на кухню, по-прежнему не поднимая взгляда, потом сказала оттуда: — Я тебя не выгоняю в никуда, понимаешь? Я помочь хочу… ты же сам себе не поможешь. К врачу бы тебе, Лёх… — Такого врача, что мне бы помог, не покроет никакая страховка, — неожиданно для самого себя выдал он. И сразу прикусил язык, испугавшись. Подобрав оставленный Ди шлем, он вернулся на гостевой диванчик, забрался с ногами в угол и вернулся в симуляцию. Игра не шла, повтор простых действий вдруг начал бесить. Кое-как набив трюм корабля, Лёха вернулся в ангар, скинул собранное на склад и вышел из игры. Когда симуляция погасла, сквозь узкий визор шлема стал виден расчерченный тенями потолок. Сквозь окна с улицы проникал свет реклам и неоновых вывесок, глухо и бесконечно шумел поток машин на авеню, изредка сворачивающие на их улицу заливали комнату грязно-жёлтым светом фар. Лёха бережно убрал шлем, провода и перчатки, вышел в тёмный коридорчик, запнувшись за валяющийся посередине сломанный зонтик Ди. Рядом, на входе в кухню, мокрой кучей лежал её плащ. Сама она сидела на кухонном подоконнике, лбом уткнувшись в стекло. Подсыхающие волосы вкривь и вкось торчали ежиными иглами, зеленоватая больничная куртка натянулась на согнутой спине, встопорщившись на лопатках. Лёхе отчаянно захотелось что-то сказать. Объяснить, что он не со зла такой. Что сам бы рад собой не быть, но увы… — Знаешь, Ди, ты покажи, куда там ехать, — выдавил он, уставившись в пол. — Я в Южном районе особо не был, заблужусь на два счёта.***
Утром они вдвоём вышли из электробуса на углу Восьмой и Коричневой. В кои-то веки дождь прекратился, по-зимнему холодный ветер трепал полы тонкой Лёхиной куртки, ерошил волосы, поднимал с тротуара мелкий мусор и пыль. Лёха озирался по сторонам. Он держал Ди за локоть и старался запомнить дорогу. Всё вокруг отвлекало: по Восьмой авеню плотной массой шли люди, торопясь, толкаясь плечами, глядя только себе под ноги. С Коричневой, из-за мусорных баков, голосил о спасении бессмертной души бездомный. Эпилептически мигали рекламы, яркие даже при белёсом дневном свете. Танцевали над головами прохожих голограммы, по дороге носились машины, кто-то безумно хохотал из разбитого окна на втором этаже бетонной высотки. Ди уверенно шла вперёд, крошечным, но непоколебимым ледоколом вонзаясь в толпу, увлекая Лёху за собой, не оставляя тому и шанса сбежать, передумав. На следующем перекрёстке они свернули, отделившись от людского потока. Красная улица была куда тише, одинокие пешеходы торопились выбраться на авеню или сбежать куда-то во дворы. По Лёхиным кедам пробежала крыса, к подошве прилипла гнилая рекламная листовка. Из приоткрытых окон слышалась ругань и крики. Вновь поворот, за ним — Больничный переулок. Упиравшийся в забор госпиталя, он казался ещё темнее и уже Красной. От мокрого неба здесь осталась лишь трещина, расщелина меж нависших над дорогой почерневших зданий. В заборе госпиталя виднелась калитка, именно через неё младший медицинский персонал бегал на обед и перекуры. Если этого было достаточно для открытия здесь забегаловки, то Лёха совсем ничего в этом мире не понимал. Однако, она работала: зазывно мигала красноватыми буквами вывеска «Докторская», два окошка пестрели дешёвой неподвижной рекламой, обещающей горячий кофе и самые вкусные в Ойкумене пироги. — Ты уверена, Ди? — проблеял Лёха, тормозя и буквально повисая у девушки на локте. Она нахмурилась. — Все будет в порядке! Давай, или сюда, или матери звони! Он сдался, вновь позволяя тащить себя на буксире. Впервые в жизни — поперёк волны, пусть так и хотелось привычно отдаться обманчиво-ласковому течению. За дверями оказались ступени вниз, после них — выложенный чёрно-белой плиткой пол. Лёха опасливо поднял голову. Мягкий сумрак полуподвала рассеивала розоватая подсветка низкой барной стойки и жёлтые лампы над десятком круглых столиков. Из-за стойки в зал вышла пожилая улыбчивая женщина. На собранных в высокую прическу седых волосах у нее вопреки законам физики держалась украшенная цветами соломенная шляпка, в ушах покачивались массивные серьги; темные глаза блестели, словно после бокальчика вина для бодрости. — Диана, золотце, не ждала вас раньше обеда, — мелко, словно крупу просыпали, начала старушка. А после потянулась сухонькой ручкой к Лёхе, заставив того машинально шагнуть назад. — Хороший мой, я же не кусаюсь, — хихикнула она, — и уж точно не отбиваю кавалеров у заглянувших ко мне милых дам. Ди отчего-то покраснела, разом щеками и шеей, скинула Лёхину руку с локтя и сделала шаг в сторону. — Миссис Аль, да вы что? Мы же с вами вчера о работе говорили, помните? — О, так у меня новый официант будет! — искренне обрадовалась старушка. — Давно мне хотелось иметь такого миленького мальчика. Вот увидишь, как славно мы с тобой сработаемся! Лёха с тоской обернулся на выход. Дверь была надежно закрыта, но за окнами чудились волны привычного, уютного течения. Он ещё верил, что волны, на чью волю он полагался всю жизнь, обернутся отцовским раскаянием и доставят его обратно в родное болото. Но Ди стояла рядом, хмурясь и скрестив руки на груди, а впереди улыбалась старушка. То ли выбрать пришлось, то ли выбора снова не было — больно неумолим оказался буксир. — Ладно, это, ну… — протянул Лёха, — Ди сказала, вам нужен работник, так что… В общем, меня Лёша зовут. Приятно познакомиться.***
Ди не соврала: сложностей в работе правда не предвиделось. Посетителей до обеда не было, миссис Аль показала, как пользоваться кассой, скинула на комм позиции меню с ценами, попросив заучить к следующему рабочему дню, взяла с Лёхи подпись на трудовом договоре и отослала документы на оформление. Других сотрудников в «Докторской» не было. Готовила миссис Аль сама, что явно не составляло труда, так как большая часть меню состояла из полуфабрикатов. Отдельно шли пироги — их старушка пекла вручную; получалось, видно, неплохо, потому что разбирали их влёт. Лёхе оставалось отбивать чеки да относить посетителям заказы, а после смены протирать столики и пол. А заказов было до неприличия мало. Ёжась от холода, забежали на обед две медсестрички, после зашёл хмурый широкоплечий санитар, через час заглянул водитель-завсегдатай, а к ужину собрались тихо выпить четверо грустных работяг. Про каждого миссис Аль рассказывала шепотом, выглядывая с кухни на звуки шагов по плитке. Свободное время Лёха слонялся по залу, бегал курить, листал ленту новостей и играл в разную ерунду, радуясь наличию зарядного для комма. Бесило одно — где-то там, в квартире Ди лежал одинокий шлем симулятора, где в виртуальности без него, без Лёхи тосковал в личном ангаре почти совсем настоящий космический корабль. Миссис Аль особо не приставала — в основном проводила время на кухне, или уходила в подсобку, запирая за собой дверь на два замка. Старушечьи тайны Лёху не интересовали, чем больше времени он проводил в реальности, тем больше мысли занимал любимый виртуальный кораблик. Теперь возвращаться к нему удавалось лишь по вечерам. Просиживая в шлеме до поздней ночи, на работе Лёха дремал, устроившись на коробках в углу за стойкой, или клевал носом, таращась в комм. К концу недели документы были оформлены, даже печать о допуске к работе с продуктами питания стояла на месте, хотя по врачам никто ходить не заставил. Получив в понедельник первый расчёт, он попытался отобрать свою карту у Ди, чтобы наконец-то пополнить игровой счёт, но та не разрешила. — Завтра вернутся мои родители! Необходимо срочно снять тебе квартиру. Хорошо, что я все выходные потратила на поиски вариантов. — Да-да, скидка на съем в Южном районе, я помню, — поморщился Лёха. — Делать тебе нечего будто, выходные нужны чтобы отдыхать! Я уже год как совершеннолетний, могу сам своими деньгами распоряжаться, без мамок-нянек! — Осёл ты, Буриданов… — с сожалением сказала Ди, качая головой. — Заткнись и дай сюда комм, я тебе варианты покажу. — А может всё-таки домой? — опасливо предложил парень. — Квартиру снимать как-то совсем уж… По-настоящему! Может, мама позвонит прямо сегодня! Уже сколько времени прошло-то… Я уверен, отец успокоился, а она скучает. — Ты уж реши, взрослый ты, или «по-настоящему» не хочешь, — грустно сказала Ди. — Ты-то сам как, хочешь домой? Лёха пожал плечами. — Хочу, наверное. Там как-то попроще, работать не надо, о сложных вещах всяких думать… А вообще — не знаю. — Ты не скучаешь по ним? — Да не особо. Сама знаешь — с отцом мы почти не общались. Когда я мелкий был, он пил страшно, потом работу сменил и по уши туда зарылся… Дома только скандалил и пытался по заднице мне надавать, если чего не нравилось. Мать… ну, с ней-то получше было, конечно. Жалела меня постоянно, денег давала опять же. На этом, кажется, всё. По чему тут скучать? — Ну, вы же делали хоть что-то вместе, — предположила девушка, — ты что-нибудь хорошее вспомни, попробуй. Может, какой-то праздник? Он почему-то смутился, улыбнулся криво, неловко в затылке поскрёб. — Это, ну… когда я ещё в началку ходил, как-то летом нас отец наверх отвёз. Работу сменил, и в первый отпуск туда. Там красиво так было — небо голубое, настоящее, зелень, деревья, всё как в Сети показывают, только рядом. Помню, как вкусно пах воздух, сладким чем-то, без синтетического душка. Мы смотрели, как взлетает пассажирский корабль до Марса, а потом отец маме цветов купил. Розы, белые, огромные такие, целый букет. Сейчас думаю, дорогущий наверное. — Я, кажется, тоже помню об этой поездке, — заулыбалась Ди. — Ты рассказывал о корабле, когда мы познакомились. Это было перед первым классом… Так что, может позвонишь маме? В горле стало сухо, как после пьянки. Мигом вспотели ладони и лоб. — Что если она не звонила потому, что не хочет меня больше видеть и слышать? — шепотом озвучил Лёха свою самую страшную мысль. — А что, если она очень хочет тебя увидеть и услышать? Ты же не узнаешь, пока не проверишь, — ответила Ди. — Сейчас ты ни туда, ни сюда дёрнуться не можешь, ты в подвешенном состоянии, как тот самый кот. Позвони, узнай, разреши неопределённость. Лёха шумно сглотнул. — Давай ты наберёшь, а потом мне трубку дашь. Ди не возражала. Покорно взяла Лёхин комм, развернула мутный экран и нашла нужный номер. Потянулись тоскливые гудки, а после пискнул сигнал отмены вызова. — Кажется, её комм выключен, — предположила Ди. — Перезвоним отцу? — Нет, давай по новой. Мама в принципе комм не выключает. Ди послушалась. Новые гудки звучали тревожно. После следующей отмены они будто остались в Лёхиной голове, поселились в ушах нарастающим звоном. — Что-то не так, — в миг пересохли губы, — давай ещё раз. Сеть точно ловит? — Да, проблемы не с нашей стороны, — кивнула растерянная Ди. Они повторили попытку трижды, после взяли комм Ди, но результат не менялся. — Может, она меня заблокировала? — предположил побледневший Лёха. — Не хочет со мной говорить, как я и боялся! — Нет, тогда с моего аккаунта бы дозвонились. — Может, просто сбрасывает? — Да говорю тебе — комм выключен. Она оффлайн. Позвони отцу, если беспокоишься. — Вовсе я не беспокоюсь, — попытался спорить Лёха. Ди молча покачала головой и набрала другой номер. — Держи. Лёха зажмурился, но комм к уху поднёс. Звон в ушах почти заглушал гудки. Отец снял трубку на пятом. — Осмелился, значит, паршивец? — голос его скрежетал, будто сломанная железка. Ни слова не удалось выдавить в ответ. Вновь всё показалось бесполезным. Дальше слова отца доносились словно сквозь вату. Глухие, тупые удары, как чем-то тяжёлым плашмя по затылку. Раз — мать в больнице. Два — врачи не дают прогнозов. Три — это твоя вина. На четыре, пять и шесть Лёха сполз на пол и уронил рядом комм. Отец на том конце Сети продолжал скупо цедить слова. Довёл. Исчез. Не ответил. Звон в ушах превратился в шум волн. Хотелось крикнуть, но вода заливала рот. До того спокойное течение бросило бездыханное тело на скалы, а после утащило волной далеко-далеко от знакомого берега. Но утонуть не вышло. Лёха с трудом нашарил комм и сбросил вызов.