Клятва

      Могила Бобби Фулбрайта чистая, свежая и аккуратная, с плитой, на которой выгравировано вечное «Ты всегда уповал на справедливость». Глядя на эту надпись, Саймон чувствует в груди какое-то саднящее чувство, будто бы кто-то хорошенько так обвязал его сердце верёвками и всё сильнее стягивает их на нём. По сравнению с тем, что было в его жизни, это даже почти не больно, но всё ещё противно и омерзительно. И словно кто-то вскрывает черепную коробку, доставая воспоминания, которые хотелось бы запечатать, прямо как Афине память о Фантоме. И он будто видит перед собой его. Этого самого человека, который причинил ему столько боли, и который при этом ничего ему не сделал.       Бобби Фулбрайт.       Кто знает, стоит это сейчас перед ним его образ, или же Фантом?       Карие глаза будто смотрят на него с привычными смешливыми искорками в них, губы улыбаются привычно ярко — так, будто способны заменить сиянием белых зубов само Солнце.       Саймон не отводит взгляда от фигуры, которая, кажется, смеясь, привычно показывает свой значок, и он, даже не слыша немой образ, шепчет сам собой: — На справедливость мы уповаем, да?..       Фигура, будто понимая, кивает с довольным видом, кажется светлой-светлой, и Саймону совсем не хочется думать о том, что человек, носящий такую же сияющую маску, разломал его жизнь, и жизни тех, кого он больше всего любил, на маленькие, не подлежащие восстановлению, осколки. — Ну и как мы докатились до жизни такой, а, глупец Брайт? — Саймон ухмыляется, усаживаясь на всё ещё мокрую от утренней росы траву. Становится до противного смешно, — чёрный юмор всегда был в почёте у их с Аурой маленькой семьи, — и он не отказывает себе в том, чтобы испустить пару горьких смешков.       Образ Фулбрайта тем временем грустнеет, и тот, опять же, знакомо складывает вместе указательные пальцы и выпячивает нижнюю губу.       Саймон не знает, настоящий ли это Фулбрайт перед ним, и даже наличие именно его могилы в этом не убеждает. Мало ли, на что способно воображение, в конце-то концов?.. — Знаешь, глупец Брайт, а ведь я тебя так и не узнал, — вытащив изо рта птичье перо, Саймон в задумчивости его вертит перед собой. — Ни одного тебя.       Настоящий Фулбрайт, который, судя по рассказам сослуживцев, и в самом деле уповал на справедливость, больше всего желая того, чтобы ни один человек не оказался на его месте — потерявшим всех близких для себя людей. Саймон ходил на их могилы — у Бобби были красивая жена и маленький сын. А ещё три сестры и пожилые родители. Большая и счастливая семья, которую Фулбрайт потерял за одну ночь. Оставшийся совершенно один. Идеальный человек для того, чтобы, убив, занять его место.       Рисованный образ из головы достаёт платочек и плачет, и Саймон зажмуривается, лишь бы это исчезло, испарилось, потому что иначе он точно сойдёт с ума. — Вы знаете обо мне главное, мистер Блэквилл, — впервые слышит он до боли знакомый голос и распахивает серые глаза. Вокруг ни души, но он всё равно слышит. — Больше, чем во что-либо, я верю в справедливость! И в вас! Выводы делайте сами!       Смех постепенно растворяется в лёгком ветре, и Саймон наконец чувствует какое-то падение камня с души. Он достаёт из кармана бумажник, в котором хранился значок Фулбрайта, и укладывает его у могильного камня. — Как скажешь, глупец Брайт. Покойся с миром, а я пока постою на страже справедливости. Клянусь.       На секунду Саймону мерещится, будто он видит глупого Брайта, плачущего с непривычно печальной, но всё ещё излучающей свет улыбкой на лице. И, кажется, всё оно выражает лишь одно: «Спасибо».