Расколотые небеса

— Черт-черт-черт! Взрывались снаряды, гудела обшивка. Раненым зверем выл двигатель. Аэроплан срывался с потоков воздуха, падал в воздушные ямы, опасно вилял в стороны, словно подхваченный ураганом лист в ночном небе. Кит не видел этого — чувствовал. Ощущал, как его все сильнее впечатывает в кресло, и не мог проморгаться: кровь и и дым застилали ему глаза. — Давай… Давай, ну же! — рычал он, пытаясь выровнять аэроплан вслепую. Тщетно. Из-за красно-черного марева нельзя было разглядеть ни приборной панели, ни неба, ни даже собственных рук. Раздался сухой треск пулеметной очереди. Совсем рядом в воздухе разорвался снаряд. Самолет тряхнуло, отбросило в сторону, будто волной. Кита замутило. Он ощутил, как резко упала скорость. Центр тяжести перетек к носу аэроплана, будто винт увяз в облаке едкого дыма и вдруг поменял направление вращения. Он начал падать. Ветер и воздух закрутились в воронку, утягивая за собой. Самолет вошел в прямой штопор. Темнота и дым неслись ему навстречу, земля с каждой секундой приближалась все быстрее. Кита научили, как выйти из опасного виража, но прямо сейчас эти знания были бесполезны. Хвост все равно отвалится. Он все равно упадет, чудом оставшись в живых, сломает ногу в двух местах, несколько ребер и загремит в госпиталь на долгие месяцы. Кит не мог вспомнить, почему так уверен в этом. Как будто все уже было решено за него, и сейчас он сидел в пыльной темноте клуба, которую разрезал луч проектора, и смотрел фильм с собой в главной роли. Безучастный и беспомощный. Обреченный. — Проклятая развалина!.. — он с остервенением дергал за рычаги, но аэроплан не слушался его. Кит в любой момент был готов услышать знакомый хруст, треск дерева, ткани и металла. Кошмар затягивался. Боль ударила в голову, забилась в ноздри. Кит попытался сбросить с себя оцепенение, дергался и брыкался, стремясь вырваться из сжавшейся вокруг него темноты, но не удавалось. Он не мог проснуться. — Не паникуй. Кит пораженно выдохнул, хоть сделать это было невероятно сложно: грудь сдавило от перегрузки. Откуда-то извне наплыло сильное чувство дежа-вю. Пулемет. Разрыв снаряда. Падающий аэроплан. Залитые кровью глаза. Он не мог видеть и потерял контроль над самолетом. Он уже видел все это. Но этот голос… Он был новым. — Сконцентрируйся, — скомандовал голос с сильным немецким акцентом. Что-то в его звучании было до боли знакомо Киту, — выравнивай. — Я… не вижу приборов. — Ты — летчик. Ты и есть прибор, — возразил кто-то, — сосредоточься. Кит зажмурился: все равно оба его глаза были сейчас бесполезны. Багровая темень сгустилась вокруг него, превратилась в нефтяную вязкую топь. Но в ней что-то ярко сияло. Какое-то маленькое белое пятнышко. — Хорошо, — в знакомом голосе слышалось одобрение, — ты в штопоре? Вращаешься? — Да, — прохрипел Кит. — В какую сторону? — Вправо… — Отклони руль направления влево. Поверни элероны [1]. — Кто ты? Почему я тебя слышу? — Отклони руль. Выполняй. Прежде, чем Кит смог обдумать это, его руки уже все сделали. Бешеное вращение прекратилось, но самолет все еще падал. — Добавь скорости, — продолжал голос, — гаси сваливание. Восстанови управление. — Хвост, — сдавленно прохрипел Кит. Он по-прежнему ничего не видел, — он сейчас отвалится. — Пока не отвалился. Не сдавайся. Ты еще летишь, Кит. Кит. Его так зовут. Голос знал его имя. — Теперь видишь что-нибудь? Туман рассеялся? — Нет… — Увеличь тягу. Кит вслепую зашарил рукой в поисках нужного рычага. Скорость постепенно выросла, и самолет будто начал загребать крыльями плотные потоки воздуха. Оперся на них, оттолкнулся. У Кита перехватило дыхание. Маленькое пятно света расширилось, прошило темноту длинными лучами. Чувства Кита сказали ему, что самолет выровнялся. — Кто ты? — прошептал он, потрясенный. Присутствие кого-то невидимого волновало его, наполняло странной силой. — Неважно. Важно то, что ты должен сесть. — Я не могу. Я не… — Кит снова заморгал, пытаясь разглядеть хоть что-то. Перед глазами стелилась ночь, словно он ослеп, — я не вижу. Ничего. — Зато я вижу. Ты помнишь расположение рычагов управления. Ты знаешь их наизусть. Мы сядем. Вместе. У нас получится. У Кита вырвался истеричный смешок. Он сошел с ума, раз слышит голос у себя в голове. — Отставить смех. Руль высоты от себя. Снижайся. — строго сказал кто-то. В голосе прослеживались железно-твердые нотки. Но это была не угроза, а приказ. Простой, четкий, предельно ясный — и Кит подчинился. Поддался чувству, что так будет правильно. — Слушаюсь, — машинально ответил он, следуя указаниям. Он не видел показания высотомера, но нутром ощущал, что земля приближается. Не так, как при падении, а плавно, размеренно. Облако раскаленного дыма рассеялось, осталось вверху; дышать стало легче. — Хорошо. Опускаемся до тысячи метров. Следи за креном. Кит плыл в вязком черном киселе. И уверенный, ровный голос, словно железный трос, тащил его из этого киселя сквозь обрывки мыслей, боль, страх и разодранное небо. — Сбрасывай скорость. Прекрати снижаться, летим над деревьями. — Нужно ровное место, — просипел Кит. Его спина была мокрой от пота, влажные волосы облепили шею и лоб. — Я ищу. Долгих пару секунд Кит слышал только вибрацию двигателя, стрельбу в небе и свое сиплое дыхание, а затем услышал: — Ровное поле впереди. Приготовься, заходим на посадку. — Это безумие. — Верь мне. Мы сядем. — Сколько там места? — Достаточно. Кит сосредоточенно кивнул. Он садился сотни, тысячи раз — на разных самолетах, на разных моделях. Он умел это делать. Словно вспомнив об этом, Кит мысленно потянулся к нужным рычагам, а руки — удивительно — слушались. Секунда за секундой в нем росла надежда. Вдруг он действительно сможет сесть? Вдруг и впрямь получится? Кит был готов попробовать. Терять было нечего. — Ветер слева. Подставь нос, — велел голос, но Кит уже знал, что ему делать. Крен. Педаль. Самолет наклонился и чуть повернулся, словно отражая атаку порыва ветра, и перешел на бреющий полет. — Хорошо. Будь готов потянуть руль на себя. Терпение. — Есть, — выдохнул Кит. Голосу легко было говорить. Нужно поймать момент. Если попытаться сесть слишком рано — возникнет риск сваливания, если поздно — подъемной силы не хватит, и он разобьется. Терпение. Терпение… Он страшно волновался. — Сейчас. Начинай. Медленно. Кит садился, мелкими двойными движениями двигая руль. Сантиметр на себя — полсантиметра обратно. Пауза. Сантиметр на себя — полсантиметра обратно. Аэроплан завис над полем, теряя скорость на совсем малой, безопасной для посадки высоте. Касание было на удивление аккуратным. Пелена спадала с глаз Кита. Он задышал полной грудью, ощутил мягкий толчок шасси о землю. И вдруг проснулся. Чистота неба потрясла Кита — на долгое мгновение он даже забыл, как дышать. Полусвет утра бил по широко распахнутым глазам. Небеса над ним были высокими, пасмурными, тихими — и без единого клочка черного дыма. Мир расширился вокруг Кита и принял его в себя, отгоняя остатки кошмара. Рядом кто-то облегченно вздохнул. Кит перекатился головой по колючей лежанке и увидел Широ, что сидел рядом с ним. Тот спокойно смотрел на него и улыбался уголками губ, чуть щурясь. — Поздравляю. Ты сел, — этот голос. Это он вытащил Кита из черноты. — Хвост не отвалился? — Нет. — Хорошо. Кит сухо сглотнул. Ему по-прежнему казалось, что его лицо было залито кровью, волосы слиплись от пота, а руки дрожали. Но все это осталось во сне. Здесь, в реальности, он проснулся зимним утром около костра. Вокруг шумел заснеженный лес. Широ протянул ему флягу с водой. Кит жадно припал к горлышку и пил, пока не осушил половину одним махом. — Там был я, верно? — Голос Широ был по-прежнему ровным и четким, будто он все еще отдавал приказы. — Я тебя преследовал. А потом тебя сбила артиллерия. — Все так, — Кит вернул ему флягу, с усилием проморгался, — я часто вижу это во сне. И не могу проснуться, пока не разобьюсь. — Сон повторяется? — Да. Широ коротко хмыкнул. Медленно поднялся на ноги и принялся возиться возле костра. — Почему ты не разбудил меня? Почему заставил посадить самолет? — Спросил Кит немного погодя, когда полностью пришел в себя. Он был немного обижен на Широ, ведь он-то его разбудил, когда Широ кричал во сне. — Разбудить мало, — отозвался Широ, помешивая что-то в котелке над огнем. Пахло вкусно. Кит догадался, что на завтрак будет мясная похлебка из волчатины. — Я знаю эти сны. Они повторяются, пока ты что-то не изменишь. — Что, например? — Мысли. Действия. Что угодно. Твой разум в ловушке. Нужно освободить его. — И поэтому ты мной командовал? Придумал мне кошмар? Выравнивание, посадка… Деревья, поле… — он облизнул губы, — я ведь все это представил. И оно было там. Это поле. И деревья. — Ты же сказал, что ничего не видел, — Широ терпеливо улыбнулся, внимательно глядя на Кита. Взгляд у него был виноватый. — Извини. — Ничего. Это… помогло, — признался Кит, забко кутаясь в шинель. Его еще потрясывало, — я ведь не разбился. Спасибо. Широ кивнул, все так же глядя Киту в глаза. Подкинул веток в костер и принялся складывать парашют. Кит краем глаза наблюдал за уверенными движениями его рук и думал о том, что чувствовал тогда, во сне, когда Широ направлял его. Вспоминал его командный тон, поразительную четкость и ясность слов. Железную твердость. Внимательность. Значит, так он командовал своей Черной эскадрильей? Был мысленно с ними, вселял в них силу, заряжал своей энергией? Может, поэтому они почти никогда не проигрывали в небе. Может, поэтому их так боялись. Черный лев вел их. Там, в липкой темноте кошмара, он отдавал приказы так, как будто верил в Кита до конца. И Кит не мог, не имел морального права подвести его. И вслепую, наощупь посадил аэроплан, пусть и во сне. Кит подумал, что если бы Широ был не немцем, а британцем (да даже ирландцем, хоть они все сплошь чокнутые!), он пошел бы в бой за этим человеком. Подумал — и ужаснулся. Он уже не был уверен, где пролегала тонкая грань между врагами и товарищами. А была ли она вообще? *** Погода быстро портилась. Начавшийся было снегопад усилился, а ледяной ветер, громко завывавший в верхушках деревьев, сбрасывал с ветвей комья снега и норовил забраться под шиворот ледяными пальцами. На руках Широ больше не было веревок. У Кита даже не возникло мысли снова его связывать, когда Широ после завтрака помог свернуть их небольшой лагерь, без лишних слов закинул ранец на плечо и снова пошел впереди, оставляя для Кита глубокие следы в снегу. Он почти не хромал. — Как нога? — Лучше. Ты хорошо перевязал. А твоя голова? — Уже не болит, — Кит неосознанно потрогал бинты. Он хотел было завести разговор обо… всем, но почти услышал в своей голове его невозмутимое «Тут кругом глушь. Одному не выжить», — и, согласившись с этим, упрямо зашагал следом. Он чувствовал себя странно — и одновременно с этим как будто на своем месте. Словно они делали это уже тысячи лет. Заботились друг о друге, сражались вместе, прикрывали спину и мыслили на одной волне. Между ними установился мир. Они уловили подкрадывающуюся метель одновременно. Запахнулись в шарфы, надвинули шапки на глаза. Гул ветра все усиливался, и совсем скоро далекая синева леса скрылась в белом тумане. Резко похолодало; колючие порывы норовили сбить с ног даже Широ, который стоял на ногах куда увереннее Кита. Метель обняла их, заключила в ледяные объятия и с каждой минутой стискивала все сильнее и сильнее. — Нужно укрытие! — крикнул Широ, пытаясь перекричать стихию. Но кругом был бескрайний луг, скрипевший снегом под ногами. Кит выбивался из сил, пытаясь догнать Широ, и он, заметив это, пошел медленнее, а после того, как очередным порывом ветра Кита пошатнуло так, что он чуть не рухнул лицом в снег, и вовсе пошел совсем рядом. Кит ощутил его поддержку, и идти стало легче. Внезапно из белого снежного марева на них выплыло что-то большое и черное. Кит не сразу понял, что это такое. Им пришлось подойти поближе, и тогда они смогли различить фактуру старой деревянной стены, обветренной и посеревшей от солнца и дождей. — Это дом, — вслух удивился Кит. Они с Широ переглянулись, как по команде, и оба радостно заулыбались чудесной находке. Домик был совсем крошечным, но имел все необходимое — маленькую печурку, простой, грубо сколоченный стол, стулья, полки на стенах с какой-то кухонной утварью в виде котелков и сковородок, низкий комодик с уныло пылящейся в нем посудой и даже двухъярусную кровать. — Кровать. Настоящая, — восхитился Кит. После стольких дней сна практически на голой земле даже такая простая кровать с соломенным тюфяком казалась роскошным ложем. — Мы могли пройти мимо и не заметить этот дом. Снаружи кошмар, — Широ открыл сворку печки, заглянул внутрь. — О. — Что там? — Дров нет. — Пока здесь нет ветра и снега, меня все устраивает, — сообщил Кит. Стряхнул с себя снег, сбросил выстуженную морозом верхнюю одежду и с размаху плюхнулся на кровать. Она жалобно заскрипела под ним. — Старая, — прокомментировал Широ. — Она еще нас переживет, — возразил Кит и опрометчиво решил поерзать на ней, подтверждая свои слова. Кровать заскрипела совсем жалобно — надрывно, с хрипом, какой издает старое трухлявое дерево. Одна из досок верхнего яруса решила, что она слишком стара для таких выходок, и обломилась с одной стороны. Кита припечатало деревяшкой по лбу. — Блять! — с чувством выдал Кит, потирая ушибленный лоб. Широ громко хрюкнул. — Смешно тебе, немчатина проклятая? — Извини, — всхлипнул он в ответ, подавляя смех, по своему обыкновению не принимая ругань Кита на свой счет, — сильно ушибся? Кит забормотал что-то нецензурное на родном шотландском, выбираясь из-под упавшей доски. Удар не был болезненным — скорее, просто обидным. Но не настолько, чтобы останавливать подоспевшего на помощь Широ. Кровать разваливалась на глазах, спать на ней было просто опасно. — Дрова, — объявил Широ. Выломал треснувшую доску и, доломав ее окончательно, закинул в печь. Так они лишились кровати, зато смогли наконец согреться. Судя по ощущениям, было едва за полдень, но за покрытым инеем окном металась, выла, стенала метель, заволакивая все непроглядной молочно-голубой пеленой. Идти куда-то в такую погоду было сродни самоубийству, потерять направление было проще простого. Пока Широ искал среди старой дырявой утвари сковороду, чтобы поджарить остатки волчатины, Кит внимательно осматривал углы. Заглядывал за комод, топал по полу, будто хотел его проломить. В конце концов он принялся простукивать показавшейся ему подозрительной стену, и Широ непонимающе обернулся на него. — Что ты делаешь? — Это похоже на охотничий домик. — …и? Кит вздохнул. Он с удивлением вспомнил, что Широ, так хорошо понимающий его, вырос не в одиноком старом особняке недалеко от леса, как сам Кит, и вряд ли часто ходил на охоту со стащенным отцовским ружьем. — В охотничьих домиках часто оставляют тайники. Как раз на такой случай, как наш, — пояснил он. И услышал в своем голосе те самые терпеливые нотки, с какими Широ обычно что-то рассказывал и пояснял самому Киту. Он не знал, как стоит относиться к этому факту, и вместо сложных рассуждений стал рассматривать стенку позади того, что осталось от двухъярусной кровати. — Помоги мне, — им с Широ удалось сдвинуть шаткую конструкцию с места. Под ней в полу обнаружился ровный квадратный контур тайника. — Ты был прав, — улыбнулся Широ. А секундой позже вскинул брови и присвистнул. В неглубоком схроне обнаружилось настоящее сокровище. Несколько кусков отменной вяленой оленины, завернутых в бумагу, головка покрытого белым слоем плесени сыра, — такого твердого, что им можно было забивать гвозди, — и четыре бутылки изысканного французского вина. У Кита заурчало в животе от вида этого гастрономического великолепия. Взгляд Широ был донельзя красноречивым. — Думаешь, это хорошая идея? — уточнил Кит. — Здесь всего четыре. Каждому по две. Все честно. — Я… обычно не пью вино. — Я тоже, — Широ был непрошибаем, — но мы еще живы, хоть оба упали с неба. Можем отпраздновать. Или ты струсил? Кит поджал губы. Он что, бросал ему вызов? — Ты опьянеешь раньше меня. Спорим? — уголки губ Широ приподнялись в озорной улыбке. Кит еще не видел у Широ такой, и это так сильно удивило его, что он почти подавился воздухом. Широ, обычно такой собранный, серьезный, разумный и рассудительный, пытался взять Кита на слабо? Это что, ему снится? Одновременно с азартом и задором, прилившим к щекам горячей волной, Кит ощутил, как перед ним открывается новая, незнакомая ему сторона Широ. И она — внезапно — нравилась Киту. Очень. Это было сродни откровению. Как будто читаешь давно знакомую книгу и вдруг натыкаешься на новую страницу. — На что спорим? — На что хочешь, — он пожал плечами. — На желание. — Идет. Они пожали руки, скрепляя спор. *** — …а потом он сказал: «эти сугробы слишком круглые. Сделай их квадратными» [2]. — Что-о-о? — протянул Кит, — квадратными? — Да. Я три часа чистил взлетную полосу. И потом еще два срезал бока у сугробов. — Твой Санда — сучий обмудок. Прямо как Айверсон, — заключил Кит, запивая вяленое мясо вином прямо с горлышка. В двери охотничьего домика, натопленного и уютного в отсветах пламени в печи, стучалась метель. За окном уже давно стемнело, буря все не утихала, но прямо сейчас Киту было наплевать. Они с Широ пировали и говорили обо всем на свете. — Айверсон? — Наш ротный. Он меня сразу невзлюбил. В летном корпусе был один парень… Джеймс Гриффин. Редкостный козел, — помянув его, Кит прибавил еще несколько сочных ругательств. — Так мы с ним постоянно цапались, и Айверсон всегда наказывал только меня, даже если знал, что Гриффин лез первым. У него была своя шайка, я мало что мог сделать… К выпуску я был экспертом в отжимании, шагистике и идеально отдавал честь. О, в этом мне просто не было равных! Широ засмеялся. Смех у него был потрясающий — глубокий, бархатистый, вызывающий внутри что-то такое, отчего в голове начинало шуметь, а ноги слабели. Кит списывал такое впечатление на крепкое вино. Конечно, все дело было в вине. — Меня почти отчислили однажды, — признался он. — За что? — За драку. Я выловил Гриффина одного, наставил ему синяков. Он побежал жаловаться. Меня не вышвырнули только потому, что им нужны были летчики, а я был лучшим на курсе. — Ты хорошо летаешь, — одобрительно сказал Широ. — Но не так хорошо, как ты. — Терпение и время, — он хмыкнул. — Так ты его победил? Того Гриффина? Кит задумался. — Наверное, да, — он отправил в рот кусок вяленого мяса, обдумывая эту мысль. — Да. В итоге все же победил. Они пили вино, очень быстро пьянея, смеялись, обменивались историями со службы, но не говорили ни слова о войне, словно их разумы синхронно решили задвинуть воспоминания о ней подальше. Широ нарезал каменно-твердый кусок сыра на тонкие ломтики. Опускал лезвие ножа, прижимал его к изжелта-белому сырному боку, а потом бил по рукояти. Кит все боялся, что он так отрежет себе палец, но Широ делал это удивительно аккуратно даже после выпитой бутылки вина. — Сколько тебе лет? — вдруг спросил Кит. — У тебя мои документы. Можешь сам посмотреть, — в глазах Широ заискрились лукавые огоньки. Да он подкалывал Кита! Тот от осознания этого факта даже улыбнулся. — Зачем мне туда смотреть, если я могу спросить тебя? — А как ты думаешь? Кит поджал губы. Он знал, что на войне люди могут выглядеть куда старше, чем есть на самом деле. — Меньше тридцати? — Меньше, — кивнул Широ, — мне двадцать шесть. — О. — Что «о»? — Ты хорошо сохранился. Широ засмеялся и легонько ткнул Кита в бок. Тот тоже заулыбался. — А теперь угадай, сколько мне. — Хм, — Широ почесал подбородок, — тебе… больше двадцати. Но меньше, чем мне. Тебе двадцать два? — Двадцать один. — Почти угадал, — просиял Широ. — Вот почему Санда так тебя не любит? Ты слишком умный, да? Широ снова хохотнул. Киту нравилось его смешить и слушать, как мелодично переливается его голос. При этом он чувствовал что-то похожее на то, что бывает, когда взлетающий аэроплан отрывается от земли. — Думаю, я знаю, почему он меня невзлюбил. Я сделал, что он не смог, — сказал Широ, — просто побил все рекорды по полетам. Из уст иного летчика это прозвучало бы хвастовством, но Широ умудрился сказать об этом так, будто не видел в этом ничего особенного. — Что? Просто побил все рекорды? — уточнил Кит со скептицизмом. — Да. — Просто. Побил. Все рекорды? — Мне нравилось летать, — невозмутимостью Широ можно было колоть орехи, — как и тебе. Кит не стал спорить. Широ был чертовски прав.  — А еще… виноваты мои глаза. — А что с ними не так? — удивился Кит. — Они… не такие, как у всех. Знаешь… разрез не тот. — У тебя прекрасные глаза, Широ. Очень красивые, — возразил Кит, заглядывая ему в глаза. Он был неприлично пьян; его язык заплетался, а внутри разливалось хмельное тепло от вина и взгляда Широ. Плечи Кита расслабились, опустились, а комната мягко покачивалась, словно он плыл на лодке по волнам бурной реки. Какое-то время Широ переваривал услышанную информацию, усиленно хмуря брови. — М-м-м… спасибо? — Не очень уверенно сказал он. — Но они все равно другие. Я наполовину японец. — Мама или папа? — понятливо спросил Кит. — Папа. Мама была немкой. Кит уловил печаль в его тоне и осторожно спросил: — Что с ней стало? — Они оба погибли. Давно, — тихо ответил Широ, задумчиво нарезая-откалывая сыр. Кит не задавал вопросов, внимательно слушая и разглядывая его лицо в бликах света от огня. — Родители собрались съездить на родину отца. Меня и назвали японским именем, потому что он очень хотел… Они собирались взять меня с собой, но я был слишком маленьким. Бабушка не позволила. А потом нам пришла телеграмма… Мост упал, когда по нему проезжал поезд. Они не доехали до своего корабля. — То есть, если бы ты… — Да. Я бы тоже. — Мне очень жаль, Широ. Правда, — от души сказал Кит. И вино было не при чем, он действительно жалел, что Широ пришлось через такое пройти. — Спасибо. Они молча выпили. — Это так жутко. — Наверное… Я был совсем маленький. Меня вырастили дедушка с бабушкой. Учили быть настоящим немцем. Я ведь родился в Германии. — И что? У них получилось? — Ты мне скажи, — вдруг улыбнулся Широ. Пьяный, взъерошенный, с блестящими от вина глазами, он просто очаровательно улыбался. Его белая прядь волос красиво серебрилась в полумраке, — я похож на немца? Кит с шутливой серьезностью наморщил нос. Отставил в сторону бутылку, придвинулся поближе к Широ и, подцепив его подбородок, придирчиво оглядел его лицо с разных сторон. — Похож, когда хмуришься, — Широ тут же свел брови вместе, и Кит закивал, — ага, вот так. Широ хохотнул. — Если бы я знал в детстве, что так можно… Мне не пришлось бы часто драться. — Тебя задирали? — мгновенно вспыхнул Кит и хватанул кулаком по столу. — Вот ублюдки! — Я не был похож на всех, — легко пояснил Широ, пожимая плечами, — обычное дело. Таких всегда задирают. Пришлось рано учиться драться. — Сам учился? — Ходил в одно место… Меня научили… Как это называется по-английски? Восточные единоборства? Кит присвистнул. — Опасный ты. Не хотел бы я оказаться против тебя в рукопашной. Широ скромно улыбнулся и отпил вина из бутылки. Они оба уже прикончили по одной и теперь добивали вторую. — Я всегда только защищался. Не любил драки. — Ты точно про себя рассказываешь? — хрюкнул Кит, отпивая вина. Широ удивленно посмотрел на него, и Кит пояснил. — Я тоже часто дрался. Даже слишком часто. Хотя тоже не любил. Меня… вынуждали. — Но ты… Нормальный. То есть… Кит, почему? — на лице Широ была растерянность. Кит пожал плечами. — Я всегда был одиночкой. Не получалось ни с кем подружиться. Няня… как я ее ненавидел… Она говорила, что я… слишком… дикий. Что со мной нельзя управиться. — Я не заметил, что ты дикий, Кит. Смелый и решительный, но не… стой… няня? — Да. — У тебя была няня? Кит хлопнул себя по лбу. — Я же благородных кровей. Род МакКоганов довольно древний. Мне было положено иметь няню, личных учителей и все такое. На лице Широ было написано удивление пополам с каким-то священным ужасом, как будто он увидел героя из древних легенд. — То есть… ты какой-то шотландский… этот… — он зажмурился, пытаясь вспомнить слово, — принц?! Кит ошалело моргнул, а потом пьяно рассмеялся, приятельски ударил Широ кулаком в плечо. Тот недоуменно похлопал глазами, чем ещё сильнее развеселил Кита, а потом и сам засмеялся. — Принц, — выдохнул Кит. — Боже, вот умора. Широ вдруг перестал смеяться. Чинно поднялся, так же чинно промаршировал к печке (Кит мог бы поклясться, что проклятый немец, даже будучи нетрезвым, марширует с тонким изяществом, превосходящим его собственное!) и, напустив на себя донельзя серьезный вид, поставил перед Китом шипящую сковороду. — Ваше Величество, — провозгласил он, нарочно усиливая свой немецкий акцент. Кит прыснул, попытался замаскировать смех надменным покашливанием и приосанился, высокомерно глядя на Широ, — волчатина. Прикажете подать со снегом или с иголками? — Со снегом. Иголки трудно выковыривать из зубов. Несколько долгих мгновений Кит смотрел на Широ хмельными сияющими глазами, едва сдерживая хохот. Но когда тот, на секунду выглянув за дверь, вернулся со снежком в руке и действительно водрузил его на запашистый кусок мяса, согнулся за столом пополам. — Широ, хватит… — выдавил Кит сквозь винный смех, — я никакой не принц. Просто… какой-то парень. Может, мои предки и ездили на породистых лошадях и ели с серебряной посуды, я не такой. — А какой? — спросил Широ и, покачнувшись, вернулся на свое место напротив него. В его глазах, теплых и участливых, светился интерес. Кит не сразу нашелся, что ответить. Неосознанно потянулся к своему ножу и принялся крутить его в руках, ловя лезвием теплые отблески огня в печи. — Обычный. Во мне нет ничего благородного, кроме этого ножа. Он достался мне от матери. — Можно? Кит вложил нож в раскрытую ладонь Широ. Тот принял его аккуратно и с большим уважением, внимательно разглядел клеймо мастера, резную рукоять. Ногтем попробовал остроту лезвия. — Это скин-ду [3], — пояснил Кит, — черный нож. — Черный? — Он так называется. Это наш традиционный шотландский нож. Раньше у любого уважающего себя горца такой был. Теперь настоящие скин-ду остались только у дворян. Мой передала мне мать, раньше им владел мой дед. — Хороший нож, — в этом лаконичном ответе был весь Широ. — Да. Я с ним вырос. Научился с ним управляться. Наверное, маме было бы интересно это узнать. — Она далеко сейчас? — Я… не знаю, где она, — признался Кит. Он не планировал это говорить, но было уже поздно. Обилие вина, горячая еда и уют одинокого домика развязали ему язык. — Она ушла, когда я был совсем маленьким. Широ кивнул, посмотрел на него с пониманием, отдал оружие обратно. Кит почувствовал, что Широ ждет продолжения, и сам не понял, как так вышло, что со вздохом стал рассказывать дальше: — Папа был из простых, без титула и громкой фамилии. Ради него мама поссорилась со всеми родственниками и уехала в старый особняк в глуши. Они поженились, родился я… А потом она бросила все. Имение, папу, меня… и ушла. Может, она решила, что совершила ошибку. Что я был ошибкой. А потом папа утонул на «Титанике»… Ты слышал про «Титаник»? Он врезался в льдину, и… в общем… я остался один. По мере того, как он говорил, его голос становился все тише и тише, и в конце концов Кит умолк. Вспоминать о прошлом было горько, и он приложился к бутылке с вином. Сделал несколько больших глотков, смывая болезненные воспоминания. Под крепостью вина боль не исчезала, но ослабела и подернулась дымкой. — Извини. Я не должен был… — пробормотал Кит. — Я никому этого не рассказывал, но… Извини, что вывалил это на тебя. — Все в порядке Кит. Я рад, что ты рассказал мне. И… знаешь… Его большая и горячая ладонь накрыла руку Кита, и тот вздрогнул, неожиданно смутившись. — Я не думаю, что ты ошибка, Кит. Он поднял на Широ грустные глаза. Тот смотрел так ласково и пронзительно, что сердце Кита сжалось от нахлынувших чувств. — Ты хороший. Очень. Талантливый. И умный. Она бы тобой гордилась. — Думаешь? — тихо шепнул Кит, неотрывно глядя на Широ. — Знаю. От искренности в голосе Широ, такой живой и настоящей, у Кита защипало в носу. То ли дело было в том, что он был пьян и легко расчувствовался, то ли в том, что он всегда хотел услышать что-то подобное. Неважно, от отца, няни, друзей… А в итоге это произнес вражеский немецкий офицер, который едва не прикончил Кита, а потом несколько раз спас ему жизнь. Они помолчали. В печке трещали остатки кровати, ветер гудел в дымовой трубе. На чугунной сковороде шипел, тая, кусочек снега. Звуки растворялись в теплой тишине домика, вплетались в запахи жареного мяса, вина и уюта. Кит был словно на краю земли, потерянный в зимней глуши, сидел за одним столом с тем, кому по всем законам логики и здравого смысла нельзя было верить, и вместе с тем Кит верил ему, ощущая странное умиротворение. Еще ни перед кем Кит не выставлял себя таким уязвимым. Эмоции всегда были слишком сложным делом для него, но не для Широ. Он разбирался в них очень хорошо, и Кит, открыв перед ним свою боль, которую обычно прятал от всех под нахмуренными бровями, сжатыми кулаками и вызывающим поведением, обнаружил, что к ней относятся предельно бережно. Широ принимал Кита таким, каким он был, не пытаясь перевоспитать, как няня, Айверсон и другие офицеры. От него не нужно было постоянно защищаться. Он смотрел на него с таким вниманием и участием, как будто Кит не был пустым местом. Наоборот. Он смотрел так, как будто Кит был важным и значимым. И это, что самое странное, совсем не пугало. Широ был таким естественным, искренним и чутким — таких людей не бывает. Просто не существует. Может, Кит придумал его? Ударился головой при крушении аэроплана и выдумал себе… друга. У Кита не повернулся бы язык назвать Широ врагом. Уже нет. С врагами не разговаривают, как с давними приятелями, не делят еду и не спят рядом, не сторожат их сон, не перевязывают им раны. И уж точно не выворачивают перед ними душу, напившись на пару крепкого тягучего вина, от которого кружилась голова, а мысли принимали другое течение. Осознавать Широ рядом было так просто. И одновременно невероятно сложно. — Пора, — тихо сказал Широ, и Кит понял, что крепко задумался, а Широ деликатно не прерывал его долгое время. Даже в этом он был тактичен. — Что пора? — Сравнивать. Широ потряс перед ним своей почти пустой бутылкой. У Кита тоже осталось всего пару глотков. Они со звоном чокнулись и в торжественной тишине допили остатки вина. — Вставай, — Широ поднялся со своего места. Его ощутимо шатало. Кит преисполнился уверенности в том, что его-то развезло куда меньше, и быстро вскочил со стула, но был вынужден тут же схватиться за спинку. До того, как он встал, он и не думал, что был настолько пьян. Комната вокруг него дрожала, плыла и кружилась, пол сделался мягким и проваливался под ногами. — Иди сюда, — Широ остановился посередине комнаты. Кит медленно подошел к нему, изо всех сил пытаясь удержать равновесие. Он будто шел по тонкому канату над пропастью. Широ прикрыл глаза. Он стоял с безукоризненно ровной спиной, ногами, расставленными на ширину плеч, и расслабленно опущенными руками. — Что ты делаешь? — засмеялся Кит. — Тебе тоже нужно встать так же. И закрыть глаза, — в теплом тоне Широ искрилась веселость. Кит преувеличенно шумно вздохнул, но все же послушался. Стоило ему опустить веки, как он окунулся с головой в зыбкую темноту. Поначалу он стоял ровно, но всего через пару секунд начал заваливаться вперед. Удержаться на месте удалось благодаря взмаху рук. Судя по скрипу пола, Широ тоже пошатнулся. В Ките вспыхнул соревновательный азарт. — Не жульничай, — предупредил Широ, — глаза не открывать. — Сам не жульничай, старикан. Кит мог поклясться, что в молчании Широ он услышал настолько громкое возмущение, что ощутил его кожей. — Сопляк. — Хэй, откуда ты знаешь это слово? Широ тихо рассмеялся, и Кит рассмеялся ему в ответ. Их маленький поединок не продлился долго: Кит снова потерял равновесие. Он опасно наклонился вперёд и, испуганно распахнув глаза, выбросил руки вперёд. Как раз вовремя, чтобы встретиться с Широ. Он тоже не устоял на месте и пошатнулся, рефлекторно ища опору. Они нашли ее друг в друге. Сцепились руками, рассмеялись пьяно и весело. Кит и не заметил, как они обнялись, поддерживая друг друга и не давая упасть. Вокруг них кружилась деревянная мебель, дрожали стены, бушевала метель. Снаружи было холодно, но на душе Кита было тепло. Он ощущал на себе надежную тяжесть рук Широ, его дыхание, запах вина, сыра, обнимал его за плечи и чувствовал себя в полной безопасности, чего не случалось уже очень давно. — Ничья? — выдохнул он. — Ничья, — отозвался Широ едва слышно. От его шепота, прозвучавшим над самым ухом, по спине Кита побежали мурашки. Кит не помнил, кто шевельнулся первым. Наверное, они сделали это одновременно. Повалились на пол прямо в одежде, улеглись недалеко от печи, положили куртки под голову. Какое-то время они лежали в тишине без сна, разглядывая потолок и прислушиваясь к завыванием ветра в трубе. — Не спишь? — голос Широ обволакивал сонное сознание. — Нет. — Спи, я постерегу. — Не надо, Широ. Там метель… Ничего не случится. — Я давно так не смеялся, как сегодня, — немного погодя, сказал Широ в полутьму, потрескивающую дровами в печи. — Спасибо. — Не за что, — отозвался Кит удивлённо. Его ещё никогда не благодарили за смех. — Я ужасно пьян. И я больше не могу улыбаться, у меня болит лицо. — И у меня. — Нужно было давно это сделать… Познакомиться нормально. Мы так долго летали в одном небе и никак не могли просто сесть и поговорить. — Мы были слишком заняты. — Да. Были. Почему ты не сбил меня раньше? — Я сбил! — Точно, — сообразил Кит — и снова рассмеялся. Сейчас все прошлое казалось таким далеким, чужим, ненастоящим, о нем можно было легко и смешно шутить. — О-ох, — протянул он, отсмеявшись, — Айверсон меня убьет. — За то, что разбил аэроплан? — И за это тоже. Я улетел без его приказа. — Ты сделал что? — Я улетел тебя ловить, никому ничего не сказав. А, зная Айверсона, мне не поздоровится. Если он выставит все в нужном свете, меня объявят дезертиром и расстреляют. Широ повернул к нему голову. На его лице был написан неподдельный ужас. Это рассмешило Кита. Хмель сделал его чересчур легкомысленным. — Кит, это не смешно. — Брось. Максимум, что мне светит — это тюрьма. Тем более, я ведь тебя поймал так или иначе. Может, мне даже скостят срок. Киту казалось забавным ввинтить эту шутку, но Широ так не думал. — Кит. Я… должен сказать тебе кое-что, — он вдруг сделался серьёзным, — это очень важно. — Только не начинай, не нужно читать мне нотации. — Нет, я не… — Слушай! Это был мой шанс, ясно? Я услышал, что ты со своими коршунами летаешь где-то рядом, я не мог тебя упустить. А потом меня сбили, у тебя заглох двигатель, и вот… мы здесь. Пьяные и сытые. И ещё живые. Ещё живые. Это звучало так странно, от этих слов веяло меланхолией, надеждой и притаившейся в груди болью. Глаза Широ будто светились в полумраке комнаты, освещенной только огнем в небольшой печурке. Глубокие, мягкие, печальные, они казались двумя искрами от костра, поднимающимися в ночное небо. Все еще живы. Со своими темными и светлыми историями, с желаниями и стремлениями, со смехом и слезами, пролитыми и непролитыми… И они оба здесь. Рядом друг с другом, соединенные не взаимной ненавистью, но чем-то иным. Незнакомым и неизведанным. У Кита заныло под ребрами. Он крепко зажмурился и вдруг придвинулся к Широ. Опустил голову ему на грудь, прижался, пряча лицо в складках его одежды. Этот жест был одновременно и требовательным, и просящим, уязвимым. Он с замиранием сердца проследил, как вокруг него сжимаются объятия. Откуда-то наплыло ощущение тихой радости и трепета. И — усталости. Он очень устал. Они оба устали. — Прости, Широ, я тебя перебил. Что ты хотел сказать? — тихо пробубнил Кит, чувствуя, как растворяется в тепле от огня и чужого тела. — Ничего, Кит. Ничего. Спи, — руки Широ крепко обнимали его, и он позволил себе мягко соскользнуть в сон, как будто сошел с нахоженной дорожки в высокую траву. *** 1 — подвижные хвостовые части крыла, которые отклоняются вверх или вниз и служат для управления креном самолета (поворотом вокруг его продольной оси). 2 — реальная история из современной армии (!). 3 — Скин-ду (гэльск. Sgian Dubh — чёрный нож) — предмет национального шотландского мужского костюма, небольшой нож с прямым клинком. «Чёрным» нож называют по цвету рукояти, либо из-за скрытого ношения. По общепринятой легенде, традиции гостеприимства требовали, чтобы в гостях имеющееся оружие находилось на виду. Наиболее удобным местом для открытого ношения ножа у горца, облачённого в килт, были чулки, и, приходя в гости, горец перекладывал нож из тайного вместилища за подвязку гольфа.