brotherhood

«Алхимия — это наука, изучающая структуру материи, её расщепление и воссоздание. Однако она не всесильна и не позволяет создать что-то из ничего. Чтобы что-то получить, необходимо отдать взамен нечто равноценное. Это — принцип равноценного обмена, главная основа алхимии. Преобразование человека — это главное табу алхимии. Этот запрет не позволено нарушать никому.» Это то, что я слышал от старшего брата, когда был маленьким и изучать такую науку, как алхимию, по его мнению, мне было рано. Родителей у нас по сути не было — отец на государственной службе, мать умерла при моих родах, поэтому росли мы вдвоём. Итачи был для меня и матерью, и отцом, и братом, и Богом Всевышним. А потом… Его не стало. Мне было девять. И он был последним дорогим мне человеком. Я не плакал на похоронах, я плакал дома в подушку. В какой-то момент слёзы закончились, так я подумал. И именно тогда я решил, что нужно что-то делать. Я начал изучать алхимию по книгам, что были в кабинете у брата. Я изучал, выводил формулы, чертил круги, познавал основы естественных наук, но одного так понять и не мог — почему преобразование человека было таким запретным. Неужели есть что-то страшное в желании вернуть к жизни человека, которого ты любил и любишь? В двенадцать лет я нашёл учителя, который обучал алхимии моего брата, и перебрался к нему. Господин Элрик, едва выслушав меня, захлопнул перед моим носом дверь, крикнув, что учить больше никого не собирается. Но, когда я просидел под его дверью весь день и ночь, ясно давая понять, что никуда не уйду, он сжалился надо мной и согласился учить меня. Через какое-то время я понял, что учить он не хотел меня, потому что смерть Итачи отразилась и на нём. Хоть господин Элрик уже и не владел алхимией долгий период времени по причинам, которые он раскрывать мне не хотел, но я внимал каждому его слову. Каждый восхищённый его взгляд на мои успехи — скрытый, конечно, за подначивающим комментарием — распахивал за моей спиной крылья, и я понимал, что с каждым днём становлюсь ближе к своей цели. Я провёл с ним три года, слушал его истории из прошлого — про его младшего брата, про их словесные перепалки с фюрером Мустангом, про его учителя, про людей с Востока. Но когда я спросил, как он потерял ногу, он предпочёл смолчать. Перед тем, как сказать, что он научил меня всему, чему мог, учитель спросил, для чего я начал изучать алхимию. Я ответил, что хотел быть похожим на брата, он сказал, что это похвально. Но мы оба знали — я соврал. — Саске. Он окликнул меня, когда я стоял уже в воротах его двора с перекинутой сумкой через плечо. — Учитель? — Не совершай глупостей, от которых Итачи предпочёл бы тебя уберечь. Я ему не ответил, лишь кивнув, спеша отвести взгляд от его, казалось, всезнающих и всевидящих глаз. Разве я мог отступить после такого длинного пути? *** — 35 литров воды, 20 килограмм углерода, 4 литра аммиака, 1,5 килограмма оксида кальция, 800 грамм фосфора, 250 грамм соли… — я зачитывал вслух посреди комнаты свою заметку из блокнота. Человек оказался весьма дешёвой штукой. Я собрал почти всё нужное для достижения своей цели. И пошёл за книгой — последней нужной мне вещью. Из книги мне под ноги выпал конверт. Он уже слегка пожелтел от времени, я повертел его в руках, там не было адреса или чего-то такого. На нём только было выведено почерком брата моё имя. Руки задрожали, отказываясь открывать письмо, но, пересилив это, я выдохнул и вытащил его. «Мой дорогой Саске. Мне бы не хотелось, чтобы это письмо попало к тебе в тех условиях, в которых попало. Но я слишком хорошо знаю тебя, чтобы сомневаться в твоих решениях. Я уверен, что ты найдёшь моего учителя и попросишь его учить тебя. Признаться, никогда более я не встречал такого же мудрого человека, как он. Разве что только фюрера Мустанга. Если тебе доведётся с кем-то из них встретиться — запомни их взгляд. Это взгляд людей, которые сделали много ошибок в своей жизни, но смогли найти в себе силы жить дальше. Преобразование кажется тебе единственным верным решением, но оно таковым не является. Если ты сейчас думаешь, что я не был в твоей ситуации, то ошибаешься. Меня так же посещали мысли о преобразовании человека, когда матери не стало. Философский камень. Ты слышал о нём от учителя, верно? Страдания он обратит в радость, в битве — принесёт победу, тьму он рассеет светом, а умершим — дарует жизнь. Так говорят люди. Только они ошибаются. Философский камень позволяет обойти принцип равноценного обмена. Но нельзя реконструировать живое существо, единожды лишившееся жизни. Кем бы ты ни был. Можно создать жизнь, но нельзя её вернуть. От смерти лекарства нет. И даже всемогущий философский камень не является панацеей. А цена ошибок слишком велика. Мой любимый младший брат, я не хочу, чтобы тебя постиг тот ужас, который следует за преобразованием человека, которое, тем более, будет безрезультатным. Я хотел побыть с тобой всё время, что мне отведено и даже сверх меры, если бы мог. Я хотел быть для тебя хорошим старшим братом, но если ты читаешь это письмо, то, скорее всего, у меня не вышло. Я ушёл раньше, чем ты стал самостоятельным. И надеюсь, что ты когда-то простишь меня за это. Что бы не случилось, помни, что твой брат любил больше всего на свете тебя. И я прошу тебя не совершать ошибок, за которые ты можешь поплатиться всем, что у тебя есть…» И я заплакал. Зарыдал, как тогда, после похорон, словно внутри что-то лопнуло. Всё то, ради чего я жил, просто не имело смысла. Но мог ли я верить в это? Всё это могло быть всего лишь чрезмерной заботой. Если был эфемерный шанс того, что я смогу увидеть брата, то я готов рискнуть. Я решил проверить. Как только мои ладони коснулись круга преобразования, он засветился, заискрился, я увидел молнии, и тени потянулись ко мне… Боль — единственное, что я чувствовал. Голова разрывалась, словно в неё пытались запихнуть все знания мира. Так оно и было. Я распахнул глаза, в конце пути увидев брата. Вот он — прямо передо мной, стоит только протянуть руку. Но тени лишь плотнее обвивали тело, и мой крик тонул в шуме происходящего. Меня выкинуло в кристально-белой комнате. Комнате ли? Я видел Врата перед собой. Они возвышались надо мной — Врата Алхимии. И я обернулся. — Рад видеть тебя, Саске. Нечто улыбнулось во весь рот. У него не было глаз, не было ничего, кроме ужасающей улыбки. Оно словно было наваждением. — Что ты такое? — Ты хочешь знать? Его голос звучал весело, его забавляло происходящее, а мне лишь действовало на нервы. — Хочу. — Иногда меня называют «Миром». Иногда «Вселенной». Иногда «Богом». Иногда «Истиной». Я — это «Всё». И я — это «Один». А ещё я — это ты. Существо напротив лишь шире растянуло рот, когда я сделал шаг назад, собираясь бежать. Но боль прошибла так сильно, что в глазах потемнело. Меня раздирало на куски, разбирало на молекулы и атомы, и даже кричать я не мог. И я понял. Ошибки в моих расчётах не было. Единственной ошибкой был только я. Чтобы что-то получить, необходимо отдать взамен нечто равноценное. И чтобы человека преобразовать, нужно человеком пожертвовать. Алхимия не всесильна. И мёртвых вернуть не по силам даже ей. Но вот забрать живых…