Похожи

Он допускал, что всё это было чертовски неправильно, но старался не думать об этом. “Я просто помогаю, - говорил он другим и самому себе, - я же её брат”. Рыбьеног - тихий, мягкотелый, послушный муж Забияки, которым она вертела как ей того желалось, погиб через месяц после того, как она узнала, что ждёт дитя. Погиб глупо и страшно, на драконьих гонках. Погиб не сразу, последний вздох сделав у жены на руках. Тогда, почти что впервые со времён глубокого детства, Задирака видел свою сестру плачущей навзрыд. Она мужа не любила, он знал, но они прожили под одной крышей три года, спали в одной постели, да и знали друг друга с детства. И никому, конечно же, не показалось странным, что за утешением девушка бросилась именно к брату. Они всегда были вместе. Они же близнецы. Именно Задирака был рядом, когда ей потребовалась помощь - родных у Рыбьенога не осталось, и сначала он ходил к ней домой, принося воду, дрова или еще что-то тяжёлое (с каждым разом она просила его остаться всё настойчивее, и в какой-то момент он перестал отказывать), а потом уговорил перебраться обратно в родительский дом, который он последние годы делил только с Барсом и Вепрем. “Ты ж сама мне говорила, что умираешь от одиночества, - посмеивался он, катя на тележке вещи, и периодически поддерживая её, когда непривычный еще большой и тяжёлый живот заставлял её терять равновесие, - и Барс тоскует”. То, что скоро она не сможет самостоятельно выполнять большую часть повседневных забот по содержанию целого дома, он предпочёл не озвучивать. Старейшина говорит, что она также, как их мать в своё время, носит не одного ребёнка. Забияка храбрится, шутит своё привычное, скабрёзное, Задирака смеётся громче всех, но ему совсем не весело. Их мать родов не пережила. Он окружает сестру словно бы в мягкий кокон - запрещает приближаться к хоть сколько-нибудь опасным драконам, берёт на себя все её обязанности, даже домашние - готовит ужин, выметает пыль и топит баню сам. У Забияки уже даже улыбаться нет сил - она как будто утекает сквозь пальцы брата. Целыми днями сидит в кресле, поглаживая какой-то неправдоподобно огромный живот, что-то ему шепчет. Ест едва-едва - немного рыбного бульона, немного лепёшки. Почти перестаёт говорить. Старейшина говорит, что ждала родов уже две недели назад, и хмурится. Задирака знает, что их мать от бремени разрешилась на седьмом месяце, а сейчас уж восьмой идёт, и это плохо. В итоге сама старейшина и пара повитух приходят в дом и говорят, что пора. “Я не чувствую, что пора, - тихо, на грани слышимости произносит Забияка, сжимая в тонких, похожих на паутину пальцах одеяло на своём животе, - как же тогда?..” “Они тебя выпьют, девочка, - серьёзно говорит самая молодая из пришедших, - досуха выжмут, как вы свою мать”. Они дают его сестре выпить какой-то отвар, и сначала ничего не происходит - женщины уходят в другую часть комнат, и Задирака, как и каждый вечер, садится рядом на табуретку, чтобы почитать Забияке вслух. На середине приключений Йолафа Стойкого, почти победившего Ночную Фурию, сестра вдруг кричит. Громко, надрывно и страшно. Задираку пытаются выставить за дверь, но сестра не позволяет - бьётся, будто в припадке, и всё время зовёт его - почти беспрерывно, голос из-за боли прорезался исправно. Замолкает только, когда он садится в изголовье её кровати и берёт тонкую руку в свою. Имени её мужа за всё время родов Задирака не слышит ни разу. Через день он смотрит на троих детей, мирно лежащих в колыбели, которую он сделал сам. Они такие крохотные, что вместились и в эту, что Задирака мастерил для двоих. Но все - мальчишка и две девочки - вроде как здоровы, дышат хорошо, пьют молоко исправно. Задирака с тревогой оглядывается на сестру. Грудь её налилась, увеличившись, и молоко есть, но сама она - будто бы высушенная, с выпирающими ключицами и ещё более вытянутым, острым лицом, - похожа на привидение. Брату больно смотреть. Он присаживается рядом, и когда она уже автоматически поднимает руки, чтобы приложить младенца к груди - останавливает. Сжимает, поглаживая, тонкие пальцы, целует невесомо в волосы, улыбается. “Ты справилась, девочка моя, - шепчет он ей на ухо, - пожалуйста, не бросай меня так одного”. Долгий покой непозволителен, дети плачут очень часто, и Иккинг (добрый, оказывается, понимающий человек) делит его обязанности между всеми остальными. И даже объясняет это как-то по-своему, так, что никто особенно не возмущается. Самому Задираке вождь говорит только: “Позаботься о семье. Им ты сейчас нужнее, чем нам”. Тот лишь кивает, потому что спорить тут не о чем. Забияка всё-таки выкарабкивается. На третью неделю после родов впервые встаёт с постели, тяжело опираясь на плечо брата, еще через две - тихой тенью передвигается по дому, занимаясь своими привычными, женскими делами, и Задирака рад забыть, как выглядит очаг. Через два месяца она уже вполне справляется самостоятельно - и сама же выгоняет его на поля. Конец лета, и если они хотят что-то есть зимой - работать нужно, не разгибая спины. Через четыре она уже начинает привычно шутить. Но Задирака видит, что сестра совсем другая. Эта беременность очень сильно повлияла на её характер, и теперь он видит лишь тень, из-за которой иногда несмело выглядывает та девушка, которую он знал всю жизнь. “А ты меня любишь ещё… такую? - спрашивает она, испытующе глядя на него как-то вечером, уложив детей, - неправильную?” “Нет в тебе ничего неправильного, - качает головой парень, - вот, хоть у Барса спроси”. Про дракона Задирака вспоминает лишь от случая к случаю, в то время как Забияка с детьми проводят у его загона во дворе много времени. Ей пока нельзя летать, не факт, что когда-нибудь вообще будет можно, но Иггрит, Хёдд и особенно Атли обожают Барса и Вепря. Дети растут, кажется, все быстрее и быстрее с каждым днём, Забияка же иссякает. Брат будто бы чувствует, как по капле утекает из неё жизнь - сначала медленно, потом все быстрее, пока однажды она просто не открывает глаза. Задирака тормошит её за плечи, слушает дыхание и не находит, а потом садится и тихо, но горько воет. Это выше его сил, но он обязан выдержать. Детям пять, когда они стоят у надгробья своей матери. Она упокоилась не рядом с мужем - в лесочке за родительским домом, где после ляжет также и Задирака. «Как дети похожи на вас! - бывает, удивляются знакомые, – видно, в мать». Он лишь кивает, принуждённо улыбаясь, и прокручивает в голове дела, что ещё требуют его внимания. В последнее время он сосредоточенный, грустный, пытается уследить за домом, тремя детьми и собрать по кусочкам сердце. «Давай мы будем забирать их иногда, - Астрид улыбается, держа руку на округлом животе, да так счастливо, что Задирака не может на это смотреть, - Атли дружит с Сигурд, а мне совсем не трудно присмотреть». Да, его старший бегает за дочкой вождя, как привязанный, да, Хэддокам он доверяет, но детей от себя не отпустит. Не может просто. Иггрит улыбается совсем как Забияка, ей вторит и Хедд. Атли напоминает Задираке его самого в детстве до мурашек иногда. Они влезают везде, куда могут, таща за собой ещё нескольких детей, и смех их - злой и жестокий, такой же, как у них в детстве, - разносится по деревне. К тому моменту, как детям исполняется десять, терпение у жителей заканчивается. Как-то вечером к ним в дом приходит Иккинг. «Приструни их, Задирака, - говорит он очень серьёзно, - люди недовольны». Задирака, присевший впервые за день на кресло у камина, лишь разводит руками. Девочки сидят у него в ногах, заплетая друг другу косы, а волосами Атли занимается он сам. Такими же волосами, как у него. «Я не могу, - тихо говорит он, и Иккинг замечает, что глаза у него не просто уставшие, а какие-то больные, будто заплаканные, - они слишком похожи». На кого - спрашивать бесполезно. Тут кто-то из девочек поднимается, говорит счастливо (впервые, кажется, ноток злости и язвительности вождь там не слышит): «Папа, смотри, что покажу!» Глаза Иккинга, и так большие, распахиваются ещё шире. «Ты?» Задирака просто пожимает плечами. Временами, наблюдая за детьми, он раздумывает о том, насколько же он виноват. Возможно, Забияка была бы жива, если бы не чертовы гены. Если бы отцом детей действительно был Рыбьеног.